.
А что же Советский Союз? Несмотря на подорвавшие авторитет Кремля политические репрессии, военный потенциал Красной армии оценивался иностранными наблюдателями весьма высоко. Неоднократно об этом телеграфировал в Центр посол США в Москве: «Европейские военные наблюдатели неофициально признают, что [Красная] армия является первоклассной, с точки зрения рядового и командного состава. Советская промышленность, судя по тому, что я увидел, поразит Запад в случае войны… В Европе много желаемого принимается за действительное в отношении политической неустойчивости этого режима и его индустриального развала. Все это пустое… Этот режим надолго у власти».
Ему же вторил и американский военный атташе Филипп Феймон- вил, докладывавший своему руководству: «Красную армию на апрель 1938 года можно рассматривать как мощную военную организацию, состоящую из великолепных солдат, великолепных младших командиров и по меньшей мере неплохого старшего комсостава. Армия вооружена хорошим стрелковым оружием, имеет на вооружении очень приличные самолеты и превосходные танки. Ее артиллерия вполне удовлетворительна и быстро совершенствуется. Армия опирается на огромную оборонную промышленность, которая в высшей степени централизована и способна подчинить все ресурсы страны осуществлению программ вооружений»[298].
Почему же нацистская Германия смогла перевооружиться и подготовиться вначале к «мирной оккупации» Австрии и Чехии, а затем и к большой войне? Безусловно, Гитлер очень ловко играл на противоречиях постверсальской Европы, на снобизме и нежелании «старой Европы» решать созданные ею же проблемы «новых стран», на опасении «красной угрозы», нежелании воевать и т. д. Но куда важнее тот кредит доверия, который он получил от немцев благодаря непродуманной, радикальной в своих требованиях («боши ответят за все!») политике дер- жав — победительниц[299].
Зверь нацизма был рожден из бездны незаслуженного унижения целой страны по национальному признаку на протяжении двух десятилетий. Поэтому, несмотря на неприязненные отношения, с гитлеровским «рывком к мировому господству» на разных этапах соглашались сотрудничать различные политические силы и деятели Германии. Упомянутый выше Шахт так высказался по этому поводу в мемуарах: «Подорвав концепцию частной собственности, навязав военные контрибуции, непосильные для экономики, дискриминируя немецкую политэкономию различными средствами по всему миру, отрицая свободу немецких предпринимателей передвигаться и жить за рубежом, навязанный Германии мир — все это потрясло сами основы, на которых строилась традиционная экономическая доктрина»[300].
Уверен, что аналогичную мотивацию можно встретить и у генералов «старой школы» (названных ранее Бломберга, Фрича, Бека и др.), услугами которых воспользовались, а потом — «в знак благодарности» — выбросили со службы с большим или меньшим скандалом. Однако, несмотря на все их усилия, вермахт в 1938 г. не был готов к затяжной (а тем более — на два фронта) войне. Существовал реальный шанс не допустить большого кровопролития осенью 1938 г. Но свершилось то, что свершилось. К счастью, победители во Второй мировой войне (прежде всего СССР) оказались мудрее Антанты и не стали предъявлять к разоренной войной Германии невыполнимых требований и активно включились в создание новых немецких государственности и общественных отношений.
МЮНХЕНСКИЙ СГОВОР В КОНТЕКСТЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ МЕЖВОЕННОГО ПЕРИОДА. Алексей Плотников
Выбор всегда есть
«У вас был выбор между позором и войной. Вы выбрали позор — и получите войну,»[301] — известное высказывание Уинстона Черчилля, сделанное им в британском парламенте во время обсуждения отчета английской делегации, участвовавшей в Мюнхенской конференции. Оно точно определяет суть заключенного в столице Баварии в сентябре 1938 г. соглашения, отдававшего на растерзание Германии крупное европейское государство, члена Лиги Наций — Чехословакию. Соглашение, подписанное руководителями Германии, Великобритании, Франции и Италии, получило в исторической науке устойчивое название Мюнхенского сговора. Оно стало тем «спусковым крючком», после которого Вторая мировая война стала неизбежной.
И это не фигура речи. Мюнхенский сговор явился прямым результатом и закономерным итогом политики «умиротворения» агрессора, последовательно проводившейся «творцами Версаля» — Великобританией и Францией — в отношении Германии на протяжении 1930‑х гг.
Отправной точкой этой политики стал Версальский мирный договор от 28 июня 1919 г. Прочитав его, Верховный главнокомандующий союзными войсками во Франции в Первой мировой войне маршал Фердинанд Фош, подписавший в ноябре 1918 г. с немецким командованием Компьенское перемирие (фактически — Акт о капитуляции Германии), сказал: «Это не мир, а перемирие лет на двадцать»[302].
Хотя усилиями Франции и Великобритании потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия была поставлена в крайне унизительное политическое, военное и экономическое положение, их «политика сдерживания возрождения Прусского милитаризма» потерпела полный крах, и бывшие победители стали на путь откровенного потакания агрессии Берлина после прихода к власти национал — социалистов. На категорическом неприятии и отрицании Версальского договора, напомним, во многом, строилась политика и пропаганда Адольфа Гитлера и Национал — социалистической рабочей партии Германии (НСДАП)[303].
Немецкий фактор и договоры о взаимопомощи
Можно выделить два периода в истории послевоенной Германии, которые четко определяют два противоположных вектора европейской политики (точнее, политики все тех же двух ключевых в межвоенный период государств Западной Европы — Великобритании и Франции): период Веймарской республики (1919–1933) и пришедшего ей на смену Третьего рейха (1933–1945).
Это важно помнить не только для выяснения причин, приведших к Мюнхену‑1938, давшему, повторим, «зеленый свет» экспансионистской политике Берлина и сделавшему неизбежным 1 сентября 1939 г.[304] Не менее важно это и для ответа на вопрос: кто же, кроме нацистской Германии, несет ответственность за развязывание этого крупнейшего военного конфликта ХХ в.
В период Веймарской республики Лондону и Парижу удавалось удерживать ситуацию в рамках Версальских договоренностей, периодически проводя демонстрацию силы для напоминания Германии о «ее месте в послевоенной Европе». Вспомним, например, неоднократный ввод войск Антанты в Рейнскую демилитаризованную зону в первой половине 1920‑х гг.
После прихода к власти национал — социалистов все изменилось. Этому способствовали: экономическое восстановление Германии в 19241929 гг., произошедшее во многом благодаря финансовой помощи США в рамках т. н. Плана Дауэрса (Вашингтон не хотел слишком сильного ослабления Германии); общая нестабильность в Европе в начале 1930‑х гг.; очевидный кризис Веймарских институтов, показавших свою низкую эффективность.
Так или иначе, с середины 1930‑х гг. у лидеров и главных творцов Версальской системы Великобритании и Франции обозначилась четкая тенденция на проведение политики потакания и «умиротворения» Германии и поощрения ее агрессивных устремлений с целью подтолкнуть Берлин к войне против СССР. Лондон и Париж находились в наивной убежденности, что гитлеровское руководство этим довольствуется и никогда не нападет на Запад. Квинтэссенцией этой политики и стал Мюнхенский сговор.
Эта тенденция особенно усилилась после прихода в Англии в 1935 г. к власти правительства консерваторов, во главе которого в 1937 г. встал Невилл Чемберлен. В 1938 г. у власти во Франции оказалось праворадикальное правительство Эдуарда Даладье. Поворот выглядит тем более странным с военно — политической точки зрения на фоне убийства в Марселе в октябре 1934 г. террористом — усташом министра иностранных дел Франции Луи Барту и короля Югославии Александра I Кара- георгиевича во время официального визита последнего во Францию. Теракт имел очевидный немецкий след, что очень ясно показало намерения и направленность политики пришедшего на смену Веймарской демократии Третьего рейха[305].
Во многом благодаря именно «Марсельскому убийству» французское правительство пошло на заключение с СССР двух договоров, направленных на создание в Европе системы коллективной безопасности — Антигитлеровской коалиции, — активным сторонником которой был Барту. В декабре 1934 г. Москва и Париж заключили Соглашение о взаимной заинтересованности в создании Восточного пакта, а в мае 1935 г. подписали Советско — французский договор о взаимопомощи. Он предусматривал обязательства сторон оказать немедленную помощь и поддержку другой стороне, если та станет объектом неспровоцированного нападения «третьего европейского государства». Под ним недвусмысленно понималась фашистская Германия.
Очень скоро это соглашение дополнилось аналогичным Советско- чехословацким договором о взаимной помощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Республикой Чехословацкой, подписанным в Праге 16 мая 1935 г. Его основные положения были идентичны Советско — французскому пакту от 2 мая 1935 г. с одним исключением. Ст. 2‑я протокола о подписании договора предусматривала, что оба правительства признают, что «.обязательства взаимной помощи будут действовать между ними лишь поскольку, при наличии условий, предусмотренных в настоящем договоре, помощь Стороне — жертве нападения будет оказана со стороны Франции». Иными словами, обязательства договора вступали в силу только в том случае, если на помощь жертве агрессии придет Франция