— В главный штаб Гайда не годится, — сказал Масарик и насупился: — Нам не нужны политиканствующие генералы! Для Пилсудского у нас нет места. Но у Гайды есть сообщники в армии, это нам известно. За ними нужно следить. Мы вообще должны быть бдительны, все мы. И людям разъяснять, писать, — при этом он посмотрел на Яна Мартину. Это был умный, ласковый и в то же время приказывающий взгляд.
Широкими шагами по газону подошла Алиция, дочь Масарика. Остановившись, она осмотрелась и села на пустой стул.
— Доктор Алиция Масарикова, — представил ее президент.
— Вам не холодно, господа? — спросил доктор Алиция.
Она была высокая, худая, ее черные глаза беспокойно поблескивали. Доктор Регер подал ей чашку чая.
— Благодарю, доктор, — сказала она, и эти два слова были произнесены в стиле Масарика. «Благодарю», а не «спасибо» говорил Масарик и не любил употреблять слово «пан».
Позади президента появился доктор Бенеш, а рядом с ним пани Гана, немного растерянная пухленькая блондинка, в сером плаще и перчатках. Президент не вставая повернулся и подал ей руку. Доктору Бенешу он только кивнул. Пани Бенешова взяла у доктора Регера плед и накинула его на плечи президенту.
— Мне не холодно, — возразил тот и спросил доктора Бенеша: — Какие новости?
Бенеш говорил стоя:
— Есть сообщения из Варшавы и Рима. Пилсудский — диктатор. Муссолини разогнал все партии в Италии, правит один. Таким образом, в Европе имеется две диктатуры сразу. Одна — в непосредственной близости от нас.
Он сел и положил ногу на ногу. Камердинер подал ему чай.
— Мы тут говорили про Гайду, — сказал Масарик.
Бенеш махнул рукой, но тут же произнес:
— Да, конечно, осторожность никогда не помешает… Я уже говорил об этом деле с коллегой Самеком, помните? Французы тоже не терпят Гайду. Демократия не терпит таких вещей. Какая еще фашистская организация? За этим стоят Крамарж и Стршибрный, каждый по своей причине. Предстоит слет, огромный наплыв народа в Прагу. Нужно вовремя побеспокоиться на всякий случай… — Возвращаясь снова к военным, Бенеш сказал: — Во французском генералитете большинство — монархисты, но слушаются же они республиканское правительство. Вот что главное. Наши генералы тоже будут слушаться, или мы их выгоним. Первого Гайду, а за ним всех, кто будет скомпрометирован связью с ними.
Масарик снова посмотрел на Яна Мартину. Ян опустил глаза.
— Дэдди, — сказала Алиция Масарикова, но тут же поправилась: — папа, тебе, наверное, холодно. Комары кусаются.
Масарик потянул себя за ус.
— Костер сегодня разводить не будем, — решил он и встал, — пойдемте в дом. Что скажете, доктор?
— Уже звезды появляются, — сказал Самек и посмотрел на небо, — пора.
Все встали и пошли в освещенный замок.
Доктор Бенеш и пани Гана уехали до ужина. Но писатели вместе с президентом и его дочерью уселись за стол, накрытый по-английски, без скатерти. Тарелки, рюмки и овальная ваза посередине стояли на кружевных салфетках. Алиция поставила в вазу полевые цветы.
Это был скучный ужин, во время которого шел лишь легкий разговор о погоде.
Кофе подавали в соседнем зале. Президент с пледом на плечах сел в плетеное кресло, а вокруг него разместились гости. Камердинеры налили в маленькие чашечки черный кофе. Доктор Регер, выпрямившись, стоял за креслом президента. И тут Масарик развернул исписанную бумагу, которую вытащил из кармана френча, и печально заговорил.
— Я поднес им республику на блюдечке, — разъяснял он, кого имеет в виду под теми, кому он поднес республику. — У меня удивительная судьба. Бернард Шоу в этот Новый год в берлинской прессе заявил, что президентом Соединенных Штатов Европы, если бы таковые возникли, мог бы быть Масарик, и никто другой. Но здесь, дома, ведутся споры, избирать ли меня снова президентом Чехословацкой республики. Некоторые хотели бы Швеглу. Хорошо. Нападки ведутся из виллы Крамаржа. Крамарж помогал подняться на ноги фашизму. Теперь у него Гайда, Стршибрный, и раздаются голоса, что нужно выкурить из Града псевдогуманистическое дерьмо. Это я-то дерьмо! Они говорят, что я окольным путем ввожу большевизм и прячусь за большевистских легионеров. Мы зашли уже так далеко, что раздаются призывы к диктатуре. Некоторые хотели бы, чтобы диктатором стал я. Но больше всего стать диктатором хочет один генерал. Это Гайда. У меня есть сведения о его планах. Мы уже здесь говорили о сокольском слете, который будет в июле. Я написал здесь несколько строчек и прочту их вам.
Президент дрожащим, взволнованным голосом начал читать статью о диктатурах и диктаторах, о путчистах и фашиствующей улице и о том, что подобные идеи не являются чешскими и не могут увенчаться успехом, потому что чехи народ демократический и их гуманизм не ложь, а традиция. И если ищут генерала, который взялся бы за организацию путча, то он, видимо, может найтись, но это его и погубит. Здоровая демократия — вот будущее Чехословакии! Примером для нас должен быть не Муссолини, не Пилсудский, а английский парламентаризм. И пусть определенная часть буржуазии не играет легкомысленно с огнем диктаторства!..
Президент дочитал, сложил исписанную бумагу и сунул ее в карман. Погладив усы, он прищурился, улыбнулся и спросил:
— Ну, что вы на это скажете?
Гости долго молчали. Это был неожиданный вопрос. Первым откликнулся Самек. Он сказал, что необходимо покончить с правительством чиновников, оно не годится для демократии.
Ладислав Годура к этому добавил тихим, но решительным голосом:
— Мы не преодолеем трудностей демократии, если будем проводить империалистическую политику против Советской России.
Масарик насупился и замолчал.
Потом говорили о коррупции и нездоровой политизации жизни, культуры и экономики.
— Политика заключается и в так называемой аполитичности, — сказал Годура. — Аполитичность — это антинародный лозунг!
— О классовой борьбе, коллега, мы поговорим в следующий раз, — улыбнулся Масарик. — Сейчас для этого нет времени. Что вы конкретно думаете о моей статье?
— Она своевременна, — сказал Годура. — Фашизм нужно подавить в зародыше.
— В этом-то и дело, — сказал Масарик, — я еще не знаю, напечатаю ли эту статью, конечно под псевдонимом, или же что-нибудь подобное напишет кто-нибудь другой, дело не в этом. Генерал, который хотел бы организовать путч, не должен найтись! — Он сжал кулаки. — Самек мне уже в этом помогает, благодарю его. И остальные должны помогать. Речь идет и о вас.
Через открытые окна в зал глядела темнота вечера. В зале и на улице воцарилась такая тишина, что было слышно далекое уханье совы.
Спать пошли рано.
Ночь была теПлая и ароматная. На крылечках далеких шахтерских домов пели девушки. Под окнами у ворот замка слышались шаги караульных. В конюшне заржал конь. Шумел бор. Где-то за лесом вспыхивали зарницы.
Наступил второй день пребывания писателей в Ланах. Белые президентские лошади, запряженные в кареты, остановились перед воротами. После завтрака гости расселись по каретам. Кучера в круглых шляпах, с широкими галстуками и во фраках неподвижно сидели на козлах, держа наготове хлысты. Доктор Регер сел к Йоже Шадеку и Яну Мартину. Кавалькада карет рысью выехала в бор.
Роса поблескивала в траве, березы дрожали от утреннего холода.
На гнедом рысаке с белой проплешиной на лбу гостей догнал президент. На приветствия он отвечал, прикладывая руку в желтой перчатке к фуражке с белокрасной лентой, не замедляя галопа. Он мчался по обочине, поднимая пыль, за ним скакал конюх.
У раскидистого дуба кареты остановились и гости вышли.
Доктор Регер взял Яна Мартину за руку, отошел с ним в сторону и сказал:
— Приходите послезавтра в Град, в президентскую библиотеку к Олдржиху Кахе. Утром, в одиннадцать часов, если у вас будет время… Мы поговорим о генерале Горжеце. Придете?
— Если пан президент этого хочет…
Доктор Регер слегка нахмурился, но потом дружески хлопнул Яна по плечу.
Они вновь сели в кареты и въехали в глубь старого бора по дороге, для других запрещенной. На развилках нм встречались люди, охранявшие президента, фотографы, снимавшие его с гостями. Сотни снимков были подготовлены для архива Града и для гостей, а доктор Регер внес в картотеку канцелярии президента фамилии посетителей и запись об их пребывании в Ланах в раздел под названием «Аудиенции».
Потом был обед, разговоров за которым почти не вели. В три часа, после черного кофе, поданного в том же зале, что и вчера, они распрощались. Президент был сдержан, словно потерял интерес к гостям.
Как сообщил доктор Регер, он ждал французского посла Куже и одного из генералов французской военной миссии, имени которого доктор Регер не назвал.
На обратном пути машины проехали через Кладно. Это был крюк, но, видимо, умышленный.
Город был погружен в воскресное спокойствие. Группа мужчин из добровольных физкультурных обществ с музыкой и знаменами маршировала по улице Длинная Миля. Как раз по той аллее, по которой 11-й полк Яна когда-то маршировал на стрельбы.
19
Олдржих Каха показал Яну Мартину все залы президентской библиотеки. Она была светлая, аккуратная и прекрасная в своей простоте. Все здесь дышало свежестью. Окна библиотеки были открыты. Ветер раздувал легкие шторы и ленты золотых венков, висевших на стройных опорах начищенных до блеска шкафов. Сквозь окна была видна Прага, стобашенный, пересекаемый певучей рекой, зеленый, серый, розовый и золотой, холмистый, шумный, белеющий магнолиями и золотящийся кустарниками, закутанный в дым Смихова и открытый ветрам молодых полей, лугов и лесов на южной оконечности каменного кольца город.
— Здесь пан президент любит бывать больше всего, — сказал Каха и повел Яна Мартину в свой кабинет. Как раз происходила смена караула в Граде. На дворе раздались приглушенные звуки трубы.
— Сейчас сюда придет доктор Клоучек, адвокат, — начал Каха, когда они уселись за стол посередине кабинета, — а с ним шеф-редактор Лаубе. С ним вы знакомы: он печатал ваши статьи и стихи. Мы собираемся поговорить о том, что делать с паном Горжецем. У меня нет причин скрывать от вас, что мы знаем все о Гайде и его друзьях, явных и тайных. Сведения нам приносит некий Кот Феликс. Хе-хе, порядочный человек… А Кот Феликс знает, что Гайда уже давно, видимо еще с Сибири, но уж наверняка с Владивостока, поддерживает Горжеца. Сыровы Гайду уволит. Хотя Горжец и отдавал приказы о казнях легионеров, перебежавших на другую сторону, но этого недостаточно для того, чтобы его устранить. Это может трактоваться как военная мера. Но с оружием могло бы кое-что выйти. Люди к этому чувствительны. Как только речь идет о деньгах, интерес сразу же возрастает… Впрочем, это разъяснит Клоучек. Клоучек — блестящая голова. Все политические процессы, которые президент вел до войны, выиграл Клоучек. Это независимый адвокат, богатый. Независимый потому, что богатый. — Каха поднялся: — Они идут.