Ян сидел вместе с Миреком Восмиком у радиоприемника в его квартире на Виноградах. Смеркалось. Голос Годжи, сообщавший чехословацкому народу об отставке Масарика с поста президента, был, как никогда, сдавленный. Но после печального вступления его речь стала уверенной и ясной. Дальше он говорил о демократии, которой нужны авторитеты:
— Добровольная дисциплина помогла нам познать собственный авторитет, хотя в течение многих сотен лет мы боролись против авторитетов чужеземных… Наш народ, наше государство уже давно преодолели свою критическую стадию. Наша национальная энергия полностью раскрывается в нашей государственности. Чехословацкая демократия, этот оплот всех граждан нашего государства, настолько прочна, что легко справится с любой попыткой ее нарушения. Сильные изнутри, мы надежно обеспечиваем свои международные позиции… Мы возлагаем на себя миссию и далее вести наше государство к ясной и возвышенной цели.
Годжа закончил речь. Зазвучал гимн.
— Лжет, — произнес Мирек. — Ведь он вступит в сговор с Генлейном! Сам продажен и других будет подкупать! Этот человек хитрее Берана и коварнее Генлейна. Теперь предстоит избрать нового президента. Бенешу придется потрудиться, чтобы стать президентом: заплатить Годже, покориться Глинке, пообещать Прейсу больше того, что он уже имеет, упросить аграриев и договориться с немногими немцами, оставшимися еще вне партии Генлейна… После этого он станет президентом…
— А как коммунисты?
— Если возникнет опасность дальнейшего сдвига вправо, тогда они отдадут голоса Бенешу. При других обстоятельствах они бы это не сделали…
— Несмотря на то, что он заключил договор с Москвой?
— Бенеш не придает серьезного значения этому договору! Для него это лишь маневр. Ну а теперь я хочу сообщить важную для тебя новость, переданную Ивановым: быть может, в скором времени приедет Таня с Еничеком.
Ян не мог в это поверить и поэтому промолчал. Но в тот печальный вечер он был, как никогда, веселым.
45
— Приходи сегодня ко мне к четырем часам, — сказал Яну по телефону Мирек Восмик.
— Опять слушать речь Годжи?
— Да нет. Приходи непременно!
Однокомнатная квартира Мирека помещалась на последнем этаже углового дома возле парка. Когда-то в этом доме проживал профессор Кубат. Из окна в туманной дали над кронами лип и вязов просматривался Град. Летними вечерами в парке играла музыка. Ну а сейчас стоял холодный апрель, и в парке цвели лишь ветреницы. От газонов исходил запах влажной земли. Черный дрозд, свесив крылья, ковылял за своей серой подругой. В молодой зелени деревьев галдели воробьиные стаи. По желтым тропинкам прохаживались старики, время от времени останавливаясь и щурясь на солнце. На стадионе с визгом носились ребятишки.
Ян поднялся на лифте и позвонил в квартиру Мирека.
— Пришел вовремя! — воскликнул Мирек и молодо улыбнулся.
В коридоре стоял полуоткрытый чемодан с женскими вещами. На вешалке висел женский плащ и зимнее пальтишко с меховым воротником. Там же лежала шапка-ушанка.
— У тебя гости? — с досадой спросил Ян.
— Да.
— Надеюсь, не помешаю?
— Да проходи же!
Женщина и мальчик стояли у открытого окна и смотрели в парк. Когда появился Ян, они обернулись. Женщина протянула к нему руки.
— Танечка!
Многие годы Ян готовился к этой встрече. Он мечтал, как прижмет Таню к себе и будет целовать ее до изнеможения. Ему представлялось, что эта встреча произойдет где-то в деревне, под деревьями, как тогда… возле охотничьей сторожки дяди Василия. Конечно, ему никогда и в голову не приходило, что во время этой встречи будет присутствовать Мирек Восмик.
Ян поцеловал Таню, не прижимая ее к себе, с тихой радостью ощущая, как ее теплые руки обвили его шею. Потом он поцеловал Еничека.
— Сейчас приготовлю чай, — сказал Мирек и вышел.
Таня и Ян уселись на тахту. Еничек остался стоять у окна. Они смотрели друг на друга. Люди меняются, но за эти долгие годы Таня для Яна нисколько не изменилась. Разве только глаза стали более мудрыми и спокойными и под ними появились морщинки. А как же выглядит сам Ян? Пожалуй, он постарел больше, чем она. У него уже и волосы побелели на висках, и глаза немолодые. Свои молодые глаза он передал сыну…
— Много пришлось работать в эти годы?
— Да, ответила Таня и потом с гордостью добавила: — Еничек хорошо учится.
— Он, наверное, забыл чешский язык?
— Снова научится.
Мирек принес чай и сел.
— Да, устроили мы тебе сюрприз! — Он весело посмотрел на обоих через очки: — Я вас не пойму. Не рады вы, что ли?
— Рады, — ответила Таня, — но придется снова знакомиться.
— Так знакомьтесь. А мы пока с Еничеком пойдем вниз, на Вацлавскую площадь.
Оставшись вдвоем, они почувствовали неловкость. Действительно, приходилось вновь знакомиться.
Таня заговорила первой:
— Я вернулась домой.
— Когда вы приехали? — спросил Ян.
— Сегодня.
Он опустился перед ней на колени и стал рассматривать ее лицо. Таня перебирала руками его седеющие волосы.
— Долго тебя со мной не было…
— Тебя тоже, Енда.
— Мне тоже надо было уехать…
Она прикрыла ему рот пальцами, левой рукой поправила свои солнечно-золотистые волосы и улыбнулась:
— Ничего не говори!
Но ему хотелось говорить.
Она снова прикрыла ему рот пальцами и зашептала:
— Потом скажешь, сейчас не надо…
Таня склонилась к нему и принялась горячо целовать. Она нисколько не изменилась. И ее любовь была такой же тихой и спокойной.
Воробьиные стаи в парке умолкли. Возвышающийся над кронами деревьев Град словно плавал в испарениях от невидимой реки.
— Неужели ты наконец-то со мной? — спросил Ян.
— Да, с тобой, и навсегда…
— Таня, я люблю тебя!
— Я тоже люблю тебя, Еничек! — сказала она.
Свет они включили, когда в коридоре раздался голос Мирека:
— Таня. Еничеку у нас в Праге нравится… Ян, Таня уже сказала, что оставляет с тобой Еничека, а сама уезжает?
Ян побледнел и взглянул на Таню:
— Почему?
— Пока буду жить в пансионе. Своим скажешь, что Еник приехал один.
— Но что это все значит?
— Меня направляют в пограничный район в качестве помощника Владимира Иванова. Разве тебе не известно, что там назревают события?
— Ты теперь дома, и почему… — Ян готов был расплакаться.
— Придет день, когда ты, Ян, тоже научишься подчиняться! — важным тоном заявил Мирек.
Ян понурил голову.
Потом он отвез Таню и Еничека в пансион «Кристалл», приютившийся на одной из древних улочек близ Карлова моста.
При входе Ян шепотом спросил Таню:
— Ты здесь под фамилией Мартину или Попова?
— Таня Попова, советская журналистка. Даже состою членом пражского клуба иностранных журналистов. Паспорт у меня советский, — ответила Таня бодрым голосом. — Не беспокойся. Завтра к обеду приходи за Еничеком. Он снова носит фамилию Мартину.
Все трое на прощание поцеловались.
Опять он один бродил по затихшим улицам. Дома сказал:
— Завтра приедет Еничек…
Мать покраснела от волнения:
— А Таня?
— Она будет позднее!
Мать только вздохнула. Она привыкла не выпытывать, когда Ян молчит. Но к приему внука дед с бабкой готовились, словно ожидали сказочного принца.
46
Директор Аммер встал и подал Яну через стол руку. В сером костюме, с загорелым лицом и рыжеватыми волосами, рослый и широкий в плечах, Аммер внимательно посмотрел на гостя. Его глаза со стальным отблеском выдавали любопытство. Он медленно проговорил:
— С вашим Лаубе, пан редактор, мы больше не имеем дела! Это бесполезно. У него нет ни капли политического благоразумия. Пусть он катится к черту! Мы не намерены вступать с ним в дискуссии о демократии. Он, как Гильснер, думает, что на заседаниях правления позволено поучать нас с помощью идей Масарика. Сам Масарик, еще будучи президентом, застал то время, когда наступил конец делу, ради которого он творил и работал. Настоящая трагедия. Если при нынешнем состоянии здоровья он еще видит происходящие вокруг события, то от этого можно сойти с ума.
Как я сказал, с Лаубе мы больше не связываемся. Между тем меня проинформировали, что вы имеете в редакции «Демократической газеты» определенный вес. Вы и Кошерак. Правда, с Кошераком дела сложнее. Его я хорошо знаю. Мы с ним не раз обсуждали экономические проблемы. Он охотно послужил бы справедливому делу, но сейчас ему придется уйти. В нашей газете евреи уже не смогут работать.
Что бы мне хотелось от вас, пан доктор… Благоразумия. Вот уже несколько месяцев идут бои в Испании. Испанские патриоты подняли мятеж против международной банды, захватившей там власть. Они вновь восстанавливают законность и порядок. А «Демократическая газета» упорно обзывает законных представителей Испании мятежниками. Позвольте спросить, что это еще за мятежники? Франко — испанский генерал, патриот, пан редактор! Франко спасет Испанию! И это не только моя личная точка зрения, пан редактор! Такого же мнения и пан доктор Прейс, от которого ваша газета зависит материально. Так же оценивает эти вещи пан Страговский, епископ, член правления вашего дутого акционерного общества. Так же думают господа из лагеря аграриев и все прочие люди в республике, сохранившие трезвый ум. А вы бубните: «Мятежники, мятежники!» Это оскорбление генерала Франко, оскорбление Муссолини, пан редактор. Тем самым вы оскорбляете и Германию, пан редактор, которая, как и Италия, симпатизирует Франко. Вы проводите внешнеполитическую линию, которая расходится с официальной политикой. Ян Масарик является членом комитета невмешательства! Есть решение не вмешиваться в испанские дела и тем самым сохранить мир в Европе. К этому стремится Англия, а также Франция. Господин Блюм выступает за невмешательство. Все это определяет и нашу позицию. Тем не менее вы превозносите малейшие успехи интернационалистов. Франко называете фашистским путчистом. Мы этого не потерпим! Вы поняли, пан редактор?