Ян позвонил в бухгалтерию и кассу.
— Передайте им, что это распоряжение Града!
— Это не интересует кассира, пан профессор… Ну что ж, ьы встретитесь там с доцентом Градской?
— С кем, прошу повторить?
— С Машей Градской.
— Ах да, с этой дамой, талантливой в области расследований. Я уже забыл про нее…
Пан Ульрих принес десять ассигнаций по тысяче крон. Совак пересчитал их.
— Какой курс нашей кроны в Бельгии? — спросил он, рассматривая деньги.
— Я не знаю… Надо посмотреть в газете. Наш народный экономист знал такие вещи наизусть. Но он умер.
— Что, пан Кошерак?.. Что с ним случилось?
— Он умер от страха.
— Было бы удивительно, если бы человек с подобным именем не умер от страха, — ухмыльнулся Совак. — Близится время заката для евреев… Сегодня большое счастье быть арийцем. Эго племя железной логики и железного вооружения. Оно завоевало половину света. Завоюет весь мир! — Совак пророчески воздел руки к небу.
— Ваша эволюция весьма любопытна, пан профессор. Я вспоминаю клементинскую аудиторию…
— Пан коллега, я остался импрессионистом… Это радостный и свежий способ восприятия. Итак, здесь десять тысяч. Все в порядке. Честь имею кланяться и выразить мое почтение вам, а также пану шеф-редактору!
Совак ушел, а Ян принялся писать некролог в двадцать строк на смерть редактора Кошерака.
51
В телефонной трубке послышался голос незнакомого человека, назвавшего себя Жиачеком.
— Алло… У телефона доктор Мартину… Кто звонит?
— Жиачек, пан доктор. Секретарь Жиачек…
— Какой секретарь?
— Секретарь председателя правительства Жиачек…
— Что вам угодно, пан секретарь?
— Это сразу трудно объяснить… Пан доктор, вы родственник доктору Регеру?
— Какой-то далекий кузен…
— Значит, я неплохо осведомлен, пан доктор. Дело в том, что английский журналист мистер Уильям Айс… поклонник господина рейхсканцлера Гитлера… мистер Айс обратился к нам с просьбой предоставить возможность взять интервью у пана президента. Я переговорил с доктором Регером. Только что доктор Регер сообщил, что пан президент не желает разговаривать с мистером Айсом. Теперь мистер Айс хотел бы переговорить хотя бы с вами…
— Извините, пан секретарь, но это в самом деле сложное дело!
— Наоборот, весьма простое. Мистер Айс, очевидно, полагает, что через вас, а затем через Регера пану президенту станет известно то, о чем он хотел ему рассказать.
— Простите, пан секретарь, давно ли вы работаете в канцелярии председателя правительства?
— Три недели. Меня перевели из Братиславы.
— Ах так… Должен ли я обязательно говорить с этим вашим Айсом? Мне известны его статьи, направленные против нас…
— Тем более это важно. Пан председатель Годжа тоже интересовался этим вопросом и рассердился, когда узнал, что Регер не может устроить разговор с паном президентом.
— Ну хорошо. Когда и где?
— В восемь вечера… В кафе Народного дома. Я приведу его и уйду. Расходы берет на себя правительство.
— Не нужно. У меня есть средства.
— Нет-нет… Оплачивает правительство.
— Хорошо. Спасибо.
— Привет! — произнес секретарь Жиачек и положил трубку.
В кафе Народного дома человек неопределенного возраста представил Яну мистера Айса. Иностранец начал шумно выражать свое удовлетворение возможностью встретиться. Пока он говорил, Жиачек исчез. Так Ян и не заметил, как выглядит этот Жиачек. Махнув рукой, Ян занялся Айсом.
Ян был знаком со статьями Айса в газете Ротермира «Дейли пост». Уже в течение ряда лет лорд Ротермир посылал мистера Уильяма Айса то в Венгрию, то в третий рейх. В Венгрии мистер Айс проник даже в апартаменты адмирала Хорти. В третьем рейхе его принял сам фюрер. Когда Айс писал о Венгрии, он восхвалял Хорти и графа Бетлина. Описывая Германию, Айс нахваливал Гитлера, Геринга и Геббельса. Он помогал этим странам бороться за «законные права». По словам мистера Айса, Венгрия имела законные права на Словакию, Трансильванию и Хорватию, а Германия — на всех немцев в других странах мира, в том числе на австрийцев и судетских немцев, как их называл господин Айс. Мистер Айс писал о выступлениях Генлейна в Лондоне, называя его «фюрером судетских немцев», с пристрастием разоблачал «страдания» немецкого народа в Чехословакии.
Мистер Уильям Айс не принадлежал к мужчинам английского типа: он был кудрявый, черноволосый и смуглый. У него были волосатые руки с короткими пальцами и обкусанными грязными ногтями.
— Как я слышал, вы родились в Шанхае, — сказал Ян. Он знал, что выходцы из Шанхая в Англии производили неблагоприятное впечатление.
Мистер Уильям покраснел и нахмурил брови:
— Я там родился по воле случая…
— Конечно, — продолжал Ян, — никто не волен выбирать место своего рождения. Но, видимо, этим объясняется ваша склонность к пограничным и национальным проблемам. Шанхай — это ведь многонациональный город…
— Я не помню Шанхай. Но мне приятно, что теперь он стал японским городом. Впрочем, к чему нам здесь, в Праге, заниматься восточными проблемами! Я прибыл из Австрии.
— Конечно, это был для вас незабываемый момент…
Айс с жадностью ел закуски и допивал уже второй бокал пива. Вытерев губы рукой, он воскликнул:
— Для вас не является тайной, что Адольф Гитлер считает меня своим другом! Таких личных друзей у него в Англии мало — два-три человека. Это лорды. А из журналистов к друзьям он относит только меня одного, Уильяма Айса… Он обращается ко мне со словами «дорогой Уильям», «друг Уильям».
— Мне знакомы ваши статьи в «Дейли пост» — в основном те, где речь идет о Чехословакии. Но подробности, о которых вы сейчас рассказали, мне до сих пор были неизвестны.
— Поверьте моему слову. Фюрер любит меня!
— Курите?
• — Ни в коем случае. В этом я похож на фюрера…
— Но пьете?
— В этом я отличаюсь от фюрера.
Мистер Уильям Айс принялся далее рассказывать о своих впечатлениях:
— Я находился в Линце, когда фюрер праздновал свое вступление в Австрию. Он возвратился на свою родину победителем. Побывал в Браунау у могилы своего отца, потом пировал со своими приближенными в Линце в вечернем ресторане на втором этаже. А я ожидал на первом. До моего слуха доносились звон стекла и серебра, смех и гомон возбужденных голосов… Появился очаровательный адъютант. Когда он ступал вниз по лестнице в сиянии ламп, он напоминал Лоэнгрина. Адъютант спросил, что мне угодно. Я ответил, что хотел бы поздравить фюрера и спросить его, чего он пожелал бы сказать в этот знаменательный день своей жизни читателям моей газеты. Очаровательный адъютант улыбнулся своими большими голубыми глазами и попросил меня минутку подождать. Потом он поднялся по лестнице наверх. Не знаю, сколько мне пришлось ожидать. Но когда фюрер распорядился пригласить меня в свой личный салон, у меня закружилась голова. Уже была полночь. Фюрер находился в веселом настроении. Он дал интервью для газеты «Дейли пост» — единственное в тот день его интервью для печати. После этого он не отпустил меня, а еще долго по-дружески и доверительно беседовал со мной. Это были незабываемые минуты. К сожалению, сказанное им не подлежит оглашению…
— Очевидно, об этом вы хотели поведать президенту Бенешу?
— Вероятно… Но мистер Бенеш не счел возможным выслушать меня. Как вы, видимо, знаете, он не принял меня.
— По-видимому, ему не понравились ваши статьи о Чехословакии. Это можно понять.
— Извините… Я прибыл сюда не для того, чтобы выполнять чьи-то поручения. Мне лишь хотелось принести пользу вашей несчастной стране.
— Благодарю, — усмехнулся Ян.
— Ничего смешного тут нет, — нахмурился мистер Уильям Айс.
— Меня просто поражают ваши неожиданные симпатии.
— Как журналист, я борюсь за справедливость. Но я не люблю войну, понимаете?
Ян чувствовал, что мистер Уильям Айс хочет о чем-то рассказать, но не знает, как к этому приступить.
— Пойдемте в другое место, — предложил Ян.
— Зачем? Тут хорошо…
— Там более интересная обстановка.
Поужинав, Ян повел мистера Уильяма Айса в «Каскад».
С давних времен пражские бары производили на англосаксов волшебное впечатление: они так буйно гуляли, что в припадке веселья распевали фальшивыми голосами песни, обнимали первую скрипку в цыганском оркестре или же признавались в любви дамам из бара. Теряли свою воспитанность, стихийно и необузданно предавались радости.
В противоположность этому мистер Уильям Айс впал в мрачную меланхолию. Он пил упорно и безрадостно, то и дело поднимая вновь наполненную рюмку и опрокидывая ее за здоровье Яна. Каждый раз он повторял, что ему по-настоящему жаль чехов. Какой это образованный, мужественный, здоровый, трудолюбивый и остроумный народ! И такой народ вбил себе в голову, что он может воспротивиться фюреру и его великой миссии!
— Вы уподобляетесь самураям. Добровольно бросаете себя на верную смерть. Вы что — народ самоубийц? Как вам не совестно! Вы что, совсем потеряли рассудок? Сопротивляться Адольфу Гитлеру!
— Но ведь нам Гитлер ничего плохого не сделает, — усмехнулся Ян. — 11 марта на балу у авиаторов Геринг дал чехословацкому послу честное слово от себя и от имени Гитлера, что присоединение Австрии к Германии не повлечет за собой отрицательных последствий для германо-чехословацких отношений…
Мистер Айс расхохотался:
— Вы не знаете, что такое нордическое коварство. Давайте оставим этот разговор. Скажите лучше, могу ли я пригласить к столу одну из девушек?
— Пожалуйста…
— Нет! Пусть девчонки остаются в покое. Скажу вам, как мужчина мужчине… — Он наклонился через стол и зашептал: — Я пересяду лучше к вам, чтобы слышали только вы. В подобных барах бывают люди Штрассера. Этот Штрассер для вас просто горе! Фюрер никогда вам не простит того, что вы прячете у себя Штрассера.
— Право убежища, — ответил Ян.
Мистер Айс подсел к Яну и обвил его шею рукой:
— Можно называть вас Джоном? Ол райт, дорогой Джон. У Гитлера в голове не все в порядке. Это говорю вам я, его друг! Гитлер — сумасшедший человек! Но он объединит всех немцев в едином государстве! И весьма скоро, дорогой Джон! Но сам долго не сможет прожить. Самое большее — еще десять лет. Гитлер — это комок пылающих нервов. И, сгорая, он все равно добьется того, что является смыслом его появления на свет! Гитлер — это германский мессия. Сумасшедший, как и все мессии, и тем не менее — мессия.