– Еще нет, – призналась она, смущенно хохотнув.
Дальше стало проще.
Замок был сбит, и слова – вопросы, утверждения, отрицания – посыпались, покатились горошинами по дереву.
Будто бы все стало как прежде.
Отношения между подругами не только восстановились – они вышли на новый уровень.
После того, что случилось, между Люсей и Таей добавилось запредельных, пронзительных, дребезжащих нот, точно дружба была гитарой и теперь кто-то подтянул колки на грифе так, что все струны зазвучали на октаву выше.
Степень откровенности между ними стала прямо-таки чудовищной, шокирующей.
– Скажи мне, что ты чувствуешь, когда он целует тебя? – задумчиво разглядывая губы подруги, спросила Тая. – Не смотри на меня так, будто я свихнулась, я правда хочу это представить себе.
И все-таки сделка не была честной.
Если Люся вычерпывала душу до дна, рассказывая подруге о своих переживаниях, то у Таи оставалась как минимум одна тайна – ручей.
Такое не говорят никому.
В этом можно признаться разве только на анонимном форуме вроде вуман. ру, где один раз подписываешься любой комбинацией знаков, хоть бессмысленной, и, оставив ехидный комментарий, растворяешься в небытии, чтобы потом забавы ради заглянуть неделю спустя – налетело ли флуда.
В этом можно признаться в закрытой группе ВК, где сидят такие же – несчастные, нервные, помешанные, делятся на стенке исповедями «во грехах» – кто сколько съел; новыми зверскими диетами (восемь стаканов воды, лимон и три дольки черного шоколада на весь день); создают марафоны для взаимной поддержки (сухое голодание с понедельника и т. д.); выкладывают фотки (уродливые, кривые кадры без ретуши, без лица, без нормального освещения – тощие, колесиком, ножки в зеркале, впалые голодные животы, ребра, ребра, ребра…).
В этом можно признаться в автобусе или в очереди человеку, которого никогда больше не увидишь.
Но не лучшей подруге.
Наедаясь булки с маслом, жареной картошки, макарон с кетчупом, колбасы, шоколада, орешков, запивая все это сладким чаем, суетливо заглатывая огромные куски, постепенно переставая получать от этого всяческое удовольствие, ощущая вину и отвращение, Тая набивала себя до отказа, как ленивая хозяйка кухонную мусорку, – и сгорбившись, стараясь не попадаться никому на глаза, семенила вдоль залива, между валунами, к своему тайному месту.
Если раньше Тая тщательно выбирала еду для своих пиров, съедая перед «очищением» только любимое, вожделенное, запретное, то сейчас качество и вкус пищи не всегда уже имели значение. Тая могла съесть кастрюлю пресной овсянки или слизистого супа из брокколи.
В буддизме есть учение о шести мирах: богов, асуров (демонов), людей, животных, адских существ (нараков) и претов (голодных духов); вечность за вечностью, ни на миг не переставая, преты страстно желают пищи, питья, плоти – недостатка у них нет ни в чем. Вытягивая тощие шеи, пристанывая от жадности, непрестанно поглощают они и пищу, и воду, не умея насытиться, не имея сил остановиться.
Со стыдом и гневом Тая разминала во рту огромные безвкусные комки еды, пытаясь ею вытеснить, вытолкнуть из себя отчаяние.
Переродиться после смерти в прета – это карма, воздаяние за невыдержанность, за поклонение продуктам, вкусу, запаху, аппетиту и сытости.
Тае не нужно умирать и перерождаться, чтобы попасть в жуткий мир голодных духов, – она уже там. При жизни.
– Что же ты чувствуешь, когда он целует тебя?
Люся смущалась, пыталась подыскать слова, годные для описания неописуемого, выражения невыразимого.
– Что язык теплый, чувствую. Мокро – чувствую.
Обе хихикали, смех тренькал, подрагивал – хрусталем в серванте при легком землетрясении.
Случалось, Тая Люсю или Люся Таю, подойдя без предупреждения со спины, обнимала вдруг, ни с того ни сего, – на глазах у обеих поблескивали при этом тонкие пленки некстати выступивших слез.
Нюре и Оксане хотелось зрелищ. Обе знали, что происходит, обе безотказной женской чуйкой угадали, где горяченькое; обе ждали-хотели: вот-вот случится какая-нибудь сценка – не таскание друг друга за волосы, конечно, но хотя бы смачный обмен колкостями. Хотели-ждали Нюра с Оксаной девчоночье злорадство потешить: вот-вот порвутся струны гитары-дружбы, не выдержат бесшабашной игры. Весело было им и невтерпеж – ну когда же? когда? – а Тая и Люся продолжали ходить вдвоем и обниматься как ни в чем не бывало.
По четвергам топилась баня.
Золотые голые девчонки птицами на провода садились на сосновые лавочки. Ковшиком на длинной ручке черпала какая-нибудь воду в чугунном баке, озорным движением швыряла на камни. Шипела, клокотала печь, поднималась волна пара и ухала с потолка вниз, струилась вокруг голов, плеч, грудей, тяжелела, ложилась мелкими капельками на блестящие бока, ляжки, икры.
Как колечко по дереву, катился девчоночий беззаботный смех.
И тут Тая радовалась: лучилась она под перекрестными завистливыми взглядами – ни у кого нет такой фигурки! Сплыла с Оксаны корона первой банной красавицы – сто семьдесят два сантиметра пятьдесят шесть килограммов. Корона покружилась в воздухе, будто бы взвешивая всех на глаз, и выбрала Таю – сантиметров в ней было примерно столько же, а вот килограммов – уже меньше. С недавних пор.
Обсуждали Кристину, девушку из соседнего садоводства.
– У нее, прикиньте, в профиле ВК написано в графе «Обо мне»: S‐класс, – щебетала Оксана.
– Соригинальничала, блин. Себя не уважать – писать такое.
– Да никакой она не S‐класс, дешевка обыкновенная. В прошлом году выпила банку джина с тоником, с нашими парнями купаться пошла и перед ними потом дефилировала в мокром белье, которое просвечивать стало. Серега мне даже видео показывал.
– Будь у меня такая фигура, я бы не разделась, она килограммов шестьдесят весит, – выступила Тая, гордая своими выступающими ключицами, ребрами. Она любовно поглаживала мочалкой голодный ввалившийся живот.
Перед баней пришлось сходить к ручью. До сих пор саднило горло, но приобретенная невесомость пустого желудка, она считала, стоила того.
– Кристинка без комплексов, – заметила Люся, – я бы тоже не разделась ни за что. А она так спокойно сняла с себя все и пошла. Я тоже видео смотрела. И, знаете ли, красиво она двигается, шестьдесят там или не шестьдесят. Потому парни все и сидели – штаны колом, и зырили, и видео потом друг другу кидали. Она не думала о том, как выглядит. И выглядела офигительно. А когда пыжишься изо всех сил, стараешься что-то из себя изобразить этакое, выглядишь обычно дурой.
– Точно, – вспомнила Оксана, – я как-то с классным парнем познакомилась. В библиотеку пришла ненакрашенная. И с немытой башкой.
Ой, сладость… Как же приятно течет по позвоночнику шипучка этих легких девичьих сплетенок! Щиплется – дразнится. И растет под сердцем щекотное деревце – я-то не такая, я-то не такая. Я‐то худенькая. Я‐то одетая. Я‐то тоник с джиннами не пьющая.
Тая знает про себя: я банная королева.
С наслаждением вдыхает она запах сосновых досок и горячих камней.
Хорош-ш-ш-ш-шо.
Ноябрь
В дурдоме банный день. Один раз в неделю няньки приводят всех в просторную холодную комнату с большими окнами. Тут стоят две советские чугунные ванны на ножках.
Няньки включают воду и приказывают девочкам становиться в очередь. Они грубо мылят волосы большими красными руками. Пускают колючие струи душа на тела, не разбираясь – горячо-холодно, больно-приятно. Им надо перемыть все отделение. Как посуду в ресторане после закрытия. Они работают. Трут мочалками меняющиеся спины, шеи, ляжки.
Аня Корнева бьет руками по стенкам ванны.
– Бэм! Бэм! Бэм!
Она всегда это кричит.
И от радости, и от ужаса, и от боли.
Она не понимает, что с нею делают, зачем…
Вода летит во все стороны.
– Бэм! Бэ-э-эм!
– Да заткнись ты, идиотка! – в сердцах восклицает нянька, грубо намыливая Корневой голову. – Как ты задолбала уже всех!
– Бэм! – восклицает несчастная, вновь взрывая воду растопыренными пальцами.
Она – банная королева.
У нее – совершенное оригами-тело.
Так думает Тая, вцепляясь ревнивым взглядом в торчащие корневские позвонки, в ребра, в детские квадратные коленки.
Тая почти завидует.
Корнева не понимает про еду, про вкус, про запах, про тающие на языке кусочки; не понимает она и про калории – ей что пресная манная каша, что пирожные.
– Бэм!
Нянька с остервенением мочалит тощую корневскую спинку.
Корневой не нужна утонченная красота оригами-тела. Корневой плевать на титул банной королевы. Она к ним преступно равнодушна.
Призрачная корона огорченно качается над всклокоченной мокрой головой несчастной дурочки и исчезает.
– Она такая худая, – не выдерживает Тая, делясь болью завистливого любования со стоящей рядом Мальцевой.
– Конечно! Ты что думаешь? Няньки ее передачки иногда жрут. Я сама видела. И припадки у ней часто. Мечется она как зверь.
– Бэм! – восклицает Корнева, швыряя воду.
– Идиотка, – беззлобно повторяет нянька. Здесь это не оскорбление, а диагноз. Нянька ополаскивает Корневу, как машину на бесконтактной мойке – прицельно направляя жесткие, как наждак дерущие кожу струи душа.
Тая – следующая.
Прикрывая наготу краями куцего казенного полотенца, она подходит к ванне.
– Ну, чего стоишь-мечтаешь, залезай!
Нянька выдирает из рук у Таи полотенце. Последний гарант ее личной неприкосновенности и достоинства.
Тая остается голая под прицелом нескольких пар глаз.
– Садись, – говорит нянька.
– Я сама могу помыться, – шепчет Тая.
– Не положено.
Тая садится в холодную скользкую ванну. На нее направляют наждачный душ. Чужие руки быстро и больно трут ей спину.
Банная королева. Банная королева. Шах банной королеве.
Тая мнет мокрыми губами это странное глупое сочетание слов.
Чтобы не заплакать.