– Люсь? Пойдешь на пятачок?
Подруга распахнула глаза – полные цветущими садами, солнцем, бабочками – влюбленные женские глаза. Взмахнула ресницами, будто бы хотела спрятать, не показывать это молодое жаркое буйство.
У Люси побаливала голова, да и, надо признать, добровольная обязанность все рассказывать подруге в сложившихся обстоятельствах не могла не тяготить ее.
Мама и сестра принесли свежее молоко, день катился к полудню, на досках крыльца лежали горячие пятна света.
– Я немного простыла, – сказала Люся.
И это звучало как отмазка.
Причем нелепая, очевидная, как свежая заплатка на выцветших обоях.
Тая застыла. Чего-чего, а уж этого она никак не ожидала. Отказать в небольшой прогулке после того, как они не виделись четыре дня!
Ей было трудно признаться в этом самой себе, но она ждала от Люси каких-то действий: извинений, объяснений.
Все эти дни, пока Люся была в походе, Тая ждала хотя бы сообщения в вотсап, которое она смогла бы гордо проигнорировать.
Но… ничего.
Ничего – тогда. Ничего – сейчас.
Тая просто перестала быть интересна Люсе. Ее место занял парень.
А ты чего хотела? Подумай сама! Дружба всегда заканчивается там, где начинаются шуры-муры. Ты верила, что с вами такого не случится? Наивная!
– Ладно. Я пойду тогда.
– Подожди, посиди с нами, – начала, будто бы смутившись, Люся, – попей чаю.
– Я сыта. – Тая повернулась к лестнице.
– Может, потом погуляем. Ты заходи, если что.
Тая вступила под яблони. Ее тень среди качающихся теней листвы – рыба в сетях.
– Может, и зайду, – донеслось с крыльца.
Тае показалось: Люся сожалеет о своих словах про плохое самочувствие, понимает, что наделала, хочет извиниться, и надо дать ей шанс… Но уязвленная гордость гнала Таю вперед, запрещая оглядываться. Вертелась в горле колючим комком. Холодила грудь.
«Ты бы так ни за что не поступила! Даже если бы у тебя был парень…»
«Да? – (Ядовитая усмешка.) – Что ты можешь знать об этом? У тебя же никогда не было парня!»
Песчаная дорога пылила на жаре.
Проезжающие машины тянули за собой долгие шлейфы.
Отказ пойти на пятачок после всего, что произошло между нею и Люсей, показался Тае посягательством на нечто священное, существовавшее между ними, глубинное, сакральное, на нечто, чего не смог бы разрушить даже Захар, на те невидимые постороннему глазу корни, которыми они сплетены друг с другом; Тая ведь уже готова была простить Люсе ее четырехдневное молчание в походе, но такое…
Такому не может быть оправданий. Не уделить подруге и получаса, предпочитая таять в объятиях юноши!
Это было оскорбление, нанесенное не лично Тае, но нравственному идеалу дружбы. Ибо дружба есть взаимное притяжение душ – ее возникновение не обусловлено прозаичным влиянием гормонов, она разумнее, человечнее. Дружба стоит на ступеньку выше отношений между полами.
После ухода Таи Люся никак не могла унять неприятное бурление мыслей, порожденное этой встречей. Она доверилась Захару:
– Знаешь, мне кажется, Тая обиделась.
– Не парься. Она всегда обижается. Недотрога. В шутку фиги не покажи.
– Зря ты так. Сейчас, мне кажется, я действительно ее обидела. Она же скучала тут одна, пока мы ездили в поход.
– Она много выпендривается. Бегать за ней собралась?
– Ну… знаешь. Она моя лучшая подруга.
– А я не друг? Нет?
Захар притянул к себе Люсю, задышал в лицо.
– Друг. Друг, конечно.
Стоя перед зеркалом в трусах-шортиках и облегающей майке на тонких бретельках, Тая сделала селфи на мобильный телефон.
Наиболее, на ее взгляд, удачное запостила в вк-группу «Наши косточки».
ты куколка
милашка
красотка
Ваааааау
Ккал/день? Скинь меню! (смайлик глаза-сердечки)
хорошенькая, напиши рост/вес, тоже так хочу
173/51,4
Лестные комментарии от товарок по несчастью на какое-то время помогали от гнетущего чувства замкнутого круга, от одиночества, разочарования, от нашествий на холодильник. Где еще понимают в утонченной оригами-красоте, кроме как в группе голодающих оригами-дево– чек?
Но встречались и комментарии иного рода.
«Ты можешь не есть больше никогда, детка. И все равно не станешь идеальной. Скелет у тебя широкий. Кости не сточишь, милая».
Написала неизвестная девушка с музыкальным именем Туяна. Тая не стала отвечать.
В профиле Туяны было совсем немного фото, но все они были профессионального качества. Туяна сияла запредельной, обложечной красотой. Тае осталось только, сглотнув, добавить Туяну в закладки. Был у нее такой тайный список зазноб. (Когда хочется поесть, полежать, дать себе слабину – открывать и сравнивать, накручивать себя, заряжаться заново завистью, обидой от вечных аккумуляторов чужого успеха.)
Соберись, тряпка. Посмотри на эти ножки. И на свои ляхи.
Никто тебе не поможет, пока ты жрешь торты. Усекла?
Хочешь победить Туяну? Хочешь стать идеальнее ее?
Теперь воспоминания о том, как Люся расплакалась, позавидовав ее фигуре в старинном платье, вызывали у Таи не умиление, а ядовитое торжество.
Ты ведь красивее.
Ты куколка и красотка.
Ты банная королева.
А Захар? Чего он понимает? Он даже учиться не пошел нормально. В шарагу какую-то свалил после девятого.
Тупой как кирпич.
И ему нравятся Люсины ляжки. Люсины жирные ляжки. Фу-у-у-у-у-у-у…
Тая подошла к зеркалу вплотную, черным обвела глаза. Этот ритуал уже стал привычным. Острым кончиком помады, как перьевой ручкой, наметила контуры губ.
«Видно, дьявол тебя целовал в красный рот…»
Строчки из песен, которые папа крутил на даче, вплетались в Таины мысли, она не замечала, что иногда вполголоса произносит или напевает их; так позапрошлым летом загорелые тетки на пляже в Сочи, делая в четыре руки африканские косички, смешивали тонкие скользкие детские волосы с цветными нитками мулине.
«…И лица беспокойный овал гладил бархатной темной рукою».[6]
Телефон, лежащий на столе, блямкнул.
Тая, укутанная музыкой в плеере, не отреагировала.
Ленточка вверху экрана – оповещение в вотсапе.
Люся: «Приветик:-) Я зайду к тебе?»
Раньше заходила всегда Тая. Тая придумывала, чем они займутся. Тая находила фильмы, песни, темы для девичьих хиханек-хаханек. Люсе жилось беззаботно и весело на дареных хлебах неуемной подругиной фантазии.
А теперь…
Люся чувствовала: Тая не придет сама.
Люся должна была сделать первый шаг.
В холодную темноту отчуждения.
Не получив ответа на сообщение, она приуныла.
Обычно Тая быстро реагировала, закидывая Люсю смайликами как снежками, от нетерпения отправляя длинное сообщение мелкими частями.
Тук. Тук. Тук.
Три коротких прикосновения костяшек пальцев к деревянному косяку. Запах чужого дома, вытекающий из приоткрытой двери.
Никто не ответил.
Люся подумала, что стучится слишком робко.
Тук! Тук!
Тишина.
Если все ушли, то почему дверь не заперта?
Люся настроилась было на обратный путь, но услыхала звук шагов в глубине дома. Подтолкнув дверь, она заглянула в прихожую и в кухню.
Все свои же. Соседи. Родня.
На столе стояли картонный пакет «Кефир» и пустой стакан с белыми стенками. На плите – кастрюля, накрытая полотенцем. По краю полотенца прогуливалась крупная муха.
Снова послышались шаги.
Люся знала, где Таина комната; ей показалось, что звук оттуда.
Миновав прихожую и коридор, она осторожно приоткрыла дверь, заглянула.
Тая стояла перед большим зеркалом в наушниках.
На ней были узкие голубые джинсы с низким поясом, черный бюстгальтер и длинные бусы из крупного искусственного жемчуга. Две нити бус, свисающих до самого пупка, встречались между твердыми гладкими чашечками бюстгальтера.
Тая занималась тем же, чем и обычно. Рисовала.
Творила в соавторстве с Богом.
Толстая черная линия под нижним веком и – над верхним. Это выглядело бы вульгарно, если бы так удивительно ей не шло.
Маленький яркий ротик, круглые глазищи на пол-лица – кукла «Братц». У Люси некогда была целая коробка таких кукол; забытые, голые, со спутанными волосами, валялись они теперь где-то на антресолях.
Люся застыла: восхищение и зависть пощипывали где-то в груди, не давая вздохнуть глубоко.
«Ну почему. Почему не я такая красивая. Почему она».
Тая надела колпачок на карандаш для глаз. Сделала шаг назад, повернула голову – полюбовалась.
Она не замечала стоящую на пороге подругу. Из-за музыки в наушниках Тая не слышала шагов.
«Может, уйти?» – мелькнуло у Люси.
И в этот момент Тая обернулась.
На взгляд.
Неторопливо она вынула один наушник, другой, аккуратно смотала провода, убрала плеер в силиконовый чехольчик на кнопке и только после этого произнесла:
– Добрый день.
– Привет, – сказала Люся.
Тая молчала; ударяясь об это плотное тяжелое молчание, отскакивали или падали, как налетающие на стекло пчелы, все мысленные Люсины призывы к примирению.
– Сходим на пятачок?
Вторая попытка.
И Тая снова не отозвалась. Она поглядела вниз, прошлась вдоль стола, растерянно перекладывая на нем рисунки. Люся заметила среди них несколько портретов Захара различной степени сходства.
– Пойдем, пожалуйста…
Люся успела потерять надежду. «Сейчас уйду, и все», – думала она. Но Тая, подняв глаза, едва заметно кивнула. Вызов на разговор был принят.
– Похоже?
Тая взяла со стола портрет Захара – в три четверти, крупный план.
– Очень…
– Ты только ничего не думай. Просто типаж интересный.
Тая швырнула работу обратно на стол.
– Двинули.
Вода пахла гнилыми яблоками.
Солнце слепило глаза, басили на берегу струны вековых сосен.