Взмах ресниц – пальцы начинают скользить.
Еще один взмах.
Тая нетерпеливо сопит, мнет скатерть.
Скажи уже ей что-нибудь. Что угодно. Плевать. Главное, чтобы она не помешала тебе ОСВОБОДИТЬСЯ.
Или ты хочешь, чтобы все эти жирные салаты стали тобой?
– Захар… Я боюсь. Вдруг я отвечу ему «да»?
– Ну и пожалуйста, – сорвавшись на резкий тон, заявила Тая. – Только оставь меня сейчас, ладно?!
Люся понятия не имела о том, что такое булимия. Никогда прежде не сталкивалась она с больными этой чумой эпохи глянца и изобилия и просто не могла знать: любой человек, даже самый близкий, дорогой, превращается в злейшего врага, окажись он намеренно или невольно помехой ритуалу обжорства и последующего очищения. Реакция Таи показалась Люсе странной и неуместно грубой. Она обиделась.
Тая отошла от стола и, с трудом сдерживаясь, чтобы не припустить бегом, направилась к калитке. Выйдя со двора, она отмахала, оглядываясь, пару сотен шагов – пытаясь сохранить достоинство. Завернув за угол и убедившись – никого из знакомых не видно поблизости, она побежала.
Полный желудок болтался в ней, как камень на нитке. Быстро запыхавшись, Тая вновь перешла на шаг.
Такую – суетливую, потную, в пыльной юбке и с лихорадочным блеском в глазах – увидел ее стоящий на крыльце магазина Олег-«Шурик».
– Привет, – нерешительно бросил он в ее сторону.
Слово вылетело как легкий воланчик, как солнечная пушинка.
– Привет, – выдавила она сквозь неровное дыхание.
– Ты это… куда? Так торопишься…
Вот остолоп! Нашел что спросить! Как они все задолбали! Отстаньте! Отвалите!
– Никуда! К черту на рога! – плевком полетел ее ответ через плечо.
Ты не хочешь никого видеть.
Ты ставишь жизнь на паузу.
Потому что сейчас не время жить.
Сейчас время делать ЭТО.
Вот уже ворота.
Шоссе.
Битое блюдце залива между деревьями.
Совсем немного осталось.
Тяжело дыша, Тая взбиралась на холмики и катилась под горки – неприятный сытый жар распирал ее изнутри, лез наружу красными пятнами, липкими каплями.
Жизнь на паузе.
Давай быстрее.
Сейчас нет ничего, кроме горячего шара жирной еды в твоем животе. Шара, который должен быть в муках рожден тобою через рот. И только тогда ты посмеешь отжать паузу.
Когда разрешишься от своего бремени.
Тая в последний раз оглянулась, перед тем как спуститься в овраг, убедилась – никто не наблюдает за ней.
Черпая сандалиями мелкие камушки, поспешно она спустилась к ручью.
Раз!
Два!
Струйки сбегали по щекам, капли падали с лица в вырез футболки. Три. Умываться. Черпать холодную воду пригоршней. Четыре. Прикладывать мокрые ладони к щекам. Пять! Пока горячее натруженное лицо не остынет.
Тая достала карманное зеркальце, поправила волосы, критически себя осмотрела.
Покрасневшие белки глаз – будто ревела.
Припухшие губы и нос.
Страшилище.
Нечего было опять обжираться. Сама виновата. За все надо платить.
Не фонтан, конечно, но покатит. Пора двигать в обратный путь. Авось само все придет в порядок.
Тая вздохнула, убрала зеркальце.
Полезла из оврага наверх. В ажурной раме листвы: гладкая голубень и пушистые облака – нежнейшее руно, из какого вяжут крестильные рубашечки для угодивших в райские кущи.
По течению ручья плывут, отдаляясь друг от друга, частички испорченной еды.
Золотистая вода сплетается косами, закручивается локонами возле камней.
Во влажном песке блестят следы сандалий.
Пауза отжата. Тая пристально разглядывает каждый кадр своей жизни. Выпрямив спину гордо, идет она вдоль шоссе ко входу в садоводство.
Незнакомая компания парней попадается навстречу. Кто-то из них свистит ей вслед.
Тая идет вперед.
Не оборачивайся.
Спина – прямее. Шаги – легче, звонче. Не иди – танцуй. Не иди – лети.
Обернешься – они поймут: ты земная. А значит, возможен дальнейший диалог. Можно крикнуть, какие классные у тебя титьки. Какая рабочая задница. Можно подойти и дернуть в шутку за юбку. Ну или что-нибудь в этом духе.
Потому – не оборачивайся.
Богини не идут на свист.
Переходя шоссе напротив автобусной остановки, Тая каждый раз упиралась взглядом в надпись «Я люблю Захара М.».
Тонкие подтеки красной краски, точечки мелких брызг. Кровавый шрам на железе.
Ну зачем? Зачем…
У Таи заныло в груди. Она отвернулась.
Главная дорога садоводства сухо пылила, покрывала пальцы в сандалиях сероватой пудрой.
Вечер был прозрачен и тих, по стеклянному небу неторопливо катилась жемчужина-луна.
Стараясь не скрипеть калиткой, Тая проскользнула во двор – будто бы никуда и не уходила.
Посуду уже убрали.
На крыльце торчала привычная с начала лета компания: Нюра с Оксаной, Серега, Захар, Люся и прилепившийся к ним молчаливый Олег-«Шурик». На столе стояли трофеи, оставшиеся после взрослых посиделок: несколько картонных пакетов дешевого вина, початая бутылка мартини, общипанная гроздь винограда, оливки, сыр на тарелке, накрытый сверху пакетом от мух, остатки салатов в майонезных ведерках.
Выглядело все это небрежно и совершенно не внушало аппетита.
Ноутбук в затертых наклейках – неожиданный предмет на столе.
Ребята по очереди усаживались играть.
Играющий трепетал, стремясь продлить свою партию, не потерять жизнь, ведь тогда игра перейдет другому.
Остальные, нависнув над игроком дышащей тучей, давали советы космической ценности.
Из контекста следовало, что ноутбук принес Олег-«Шурик».
– Хочешь поиграть? – спросил он сразу, увидев Таю. – Новичкам вне очереди!
– Не-а, – самовластно протянул Захар, – сейчас Люся будет играть. Пусть ждет своей очереди.
– Да не хочу я играть! С чего вы взяли, что мне это надо?!
– Ноутбук вообще-то мой, – попытался восстановиться в правах Олег-«Шурик».
Но Захару-то что. Захар – король треф.
Он величественно проигнорировал замечание Олега и, приобняв невзначай, пропустил Люсю к ноутбуку.
– Садись, детка.
Король треф сказал.
Дама червей – замужняя или влюбленная – сделала.
Люся села. Смущаясь, загорала она в лучах самодовольной улыбки Захара. Тая в этих же лучах – плавилась. Как масло на солнце. Лицо становилось теплым, мягким. Взгляд стекал вниз, к ногам.
Не смотреть на него.
Это слишком больно.
Люся начала игру.
Склонившись над нею, Захар наблюдал за мечущимся по экрану человечком.
Не смотреть!
Прядь, свисающая со лба дождевой струйкой. Костяшки пальцев, постукивающих в нетерпении по столу.
Если бы можно было это все в точности изобразить!..
Если бы…
– Я сама. Не играй за меня!
– Я пройду тебе сложный участок…
– Тогда какой смысл? – спросил Олег.
Ему не ответили.
Вырожденное рыцарство спокойного времени. Снова оно! Древний мужской инстинкт, пробившийся сквозь плотную шкуру информационных наслоений. Защитить любимую от нарисованных зомби. От снарядов, летящих из-за границы экрана. От кошмаров чужого воображения. От продукта дизайнеров и программистов.
А кто тебя защитит?
От проигрыша в подкидного дурака?
От погибели в цифровой реальности?
Где твой рыцарь?
Вино было выпито, кто-то предложил смотреть фильм: под предлогом необходимости всем пыриться в небольшой экран единственного ноутбука так удобно прижаться невзначай к хорошенькой соседке! И темнота не выдаст: для полного погружения выключат матовую лампу над крыльцом; стихнет звук мотыльков, неровный, нежный, напоминающий клацание клавиатуры.
Тая заскучала на середине, оглядела украдкой обрызганные жидкими отсветами монитора лица товарищей: взглянув в сторону Люси, сидевшей рядом с Захаром, заметила – та склонила голову парню на плечо. Легкое движение, ни к чему не обязывающий, вполне дружеский жест, выражение доверия. Ночь, чашка вина, девушка чувствует усталость, дрему – и вот рядом теплое плечо, в принципе даже неважно чье – голова сама находит его. Именно так и было, наверное. Расслабившись, Люся оперлась на Захара невольно, без умысла; ему, однако, выгодно было расценить это как изящный намек, как принятое предложение – его рука окружила ее талию.
Свершившееся в темноте не было еще до конца очевидно и самим вершившим – Захар оставался робок, сумерки его намерений сгущались медленно, пальцы были воздушны, мысли плавали в Люсином аромате; Люся задремывала…
В глазах Таи пожаром заметалось отчаяние. Она ощутила – холодно и нежно вошла в сердце длинная игла прозрения.
Тая не могла больше сидеть на месте. Эмоции рвали тело, тянули в разные стороны, как голодные собаки найденную падаль.
Она завертелась, сюжет безвозвратно ускользнул от ее внимания, продолжать смотреть мигом поблекший фильм сделалось невозможно.
– Что-то случилось? – участливо шепнул Олег-«Шурик».
– Нормально все, – цыкнула она.
– Не видно? Давай местами поменяемся.
С первой минуты, едва он ее увидел под козырьком Люсиного крыльца – яркую, резковатую, с большими загадочными глазами и маковым мягким ртом, – Тая пустила сердце Олега вскачь.
И все уже начали осторожно ухмыляться об этом, косить глаза – Тая ничего не видела и не слышала. Поглощенная полноэкранной разверткой своей шикарной боли, не замечала она ни долгих взглядов юноши, ни его попыток заговорить или подсесть. Любуясь в лорнет рыцарем на арене, близорукая дама бубен не замечала того, кто готов был подать ей упавшую булавку.
Король треф, восседающий на коне своей победы (к середине фильма она стала ему очевидна), был прекрасен как никогда: сверкающие ножи линий, которые могла бы провести Тая, рисуя его лицо, резали ей сердце, впивались в ее мозг.