Подействовала она угнетающе. У короля уже не хватало мужества защищать свою жизнь даже бегством, он предоставил все устроить так, как Маруэну покажется удобнее. В этот момент какой-то рыбак, распевая песню, заплыл в бухту. Маруэн подозвал его знаком, и тот повиновался.
Начал Маруэн с того, что купил у этого человека всю рыбу, которую тот поймал, затем, когда заметил, как заблестели его глаза при виде золота, он предложил ему три луидора за то, что он отвезет пассажира на бриг, видневшийся против Круа-де-Синьо. Рыбак согласился. Этот шанс к спасению вернул мгновенно Мюрату все силы. Он вскочил, обнял Маруэна, еще раз поручил ему отыскать жену и передать ей том Вольтера, затем прыгнул в лодку, которая тотчас же и отчалила.
Уже на некотором расстоянии от берега король остановил вдруг гребца и подал знак Маруэну, что он кое-что забыл. На берегу остался мешок, в который Мюрат положил пару дивных пистолетов, оправленных в серебро и золото; их дала ему королева, и он считал их чудодейственными. Как только они приблизились настолько, что стал слышен его голос, он объяснил Маруэну причину возвращения. Тот взял мешок и, не ожидая, пока лодка коснется земли, бросил мешок в лодку. Падая, мешок раскрылся, и один из пистолетов выпал. Рыбак бросил только один мимолетный взгляд на королевское оружие, но этого оказалось достаточно, чтобы заметить его ценность, и в рыбаке проснулись подозрения. Он больше не хотел грести к кораблю. Маруэн, оставив на берегу своего брата и послав последний привет королю, который ответил тем же, возвратился домой, чтобы успокоить тревогу жены и отдохнуть несколько часов, в чем он очень нуждался.
Два часа спустя он был разбужен. Теперь его дом, в свою очередь, оказался наполненным жандармами. Искали повсюду, но тщетно. В момент самых горячих поисков вошел брат Маруэна. Маруэн с улыбкой посмотрел на него, так как был уверен, что король уже в безопасности, но по выражению лица брата, понял, что случилось какое-то несчастье. При первой же возможности он подошел к брату и спросил:
— Король на корабле, не правда ли?
— Король в пятнадцати шагах отсюда спрятан в хижине.
— Почему же он вернулся?
— Рыбак отговорился штормом и наотрез отказался плыть к кораблю.
Жандармы ушли. Вся ночь у них прошла в бесплодных поисках, как в доме, так и в его окрестностях. Много раз они проходили в нескольких шагах от короля, и Мюрат мог слышать их угрозы и проклятия. Наконец, за полчаса до рассвета они удалились из Бонетта.
Проводив взглядом жандармов, Мюрат побежал к месту, где должен был находиться король. Нашел он его спящим в расщелине с пистолетами в руках. Несчастный не мог устоять перед усталостью и заснул. Маруэн с минуту колебался, но терять нельзя было ни минуты, и он разбудил короля.
Тотчас же они направились к берегу. Утренний туман клубился над морем. Ничего нельзя было различить в двухстах шагах. Наконец, первые солнечные лучи начали отгонять ночные испарения. Туман разорвался и клочьями летал над морем. Жадный взор короля устремлялся во мглу, но ничего не различал. Мало-помалу горизонт прояснился, легкие пары, похожие на дым, еще некоторое время носились по поверхности моря, и в каждом клочке король силился различить белые паруса своего корабля. Наконец, последний клочок медленно растаял, и море показалось во всей своей бесконечности: оно было пустынно. Бриг, не смея больше оставаться, ушел ночью.
— Идем, — сказал король, повернувшись к Маруэну, — жребий брошен, я еду на Корсику.
В этот самый день маршал Брюн был убит в Авиньоне.
Глава II. КОРСИКА
В той же бухте около Бонетта, где мы видели Мюрата в сопровождении его гостеприимного хозяина, бесплодно ожидавших лодку с корабля, мы вновь встречаем их 22 августа того же года. На этот раз угроза исходила не от Наполеона, теперь он был изгнан Людовиком XVIII: не воинская честность Брюна со слезами на глазах пришла к нему объявить этот приказ, а отвратительная неблагодарность Де‑Ривьера, который назначил цену за голову того, кто спас его собственную. Де‑Ривьер ласково написал экс-королю Неаполя, советуя положиться на искренность и гуманность короля Франции, но это туманное приглашение не показалось изгнаннику достаточной гарантией безопасности, особенно потому, что исходило от человека, который только что приказал зарезать почти у себя на глазах маршала Франции, снабженного охранной грамотой. Мюрат уже знал об избиении мамелюков в Марселе и убийстве Брюна в Авиньоне. Благодаря бдительности тулонского комиссара полиции, он был предупрежден, что дан формальный приказ об его аресте, а потому и считал невозможным оставаться во Франции. Корсика с ее гостеприимными городами, дружественными горами и непроходимыми лесами находилась только в пятнадцати лье. Нужно было достичь Корсики и ожидать там, что решат короли относительно судьбы того, кого они в продолжение семи лет называли своим братом.
В десять часов вечера король спустился к берегу. Лодка, которую он ждал, еще не приплыла, но на этот раз не было ни малейшего опасения за то, что она заблудится, так как, во избежание неудачи, бухта днем была осмотрена тремя преданными друзьями — Бланкардом, Лангладом и Донадье, решившими пожертвовать жизнью, чтобы перевезти Мюрата на Корсику. Мюрат спокойно смотрел на пустынный берег. Несчастный изгнанник цеплялся за этот кончик земли, за эту песчаную косу, как за Францию, его мать, ибо, ступив на судно, он надолго распростится с нею, может быть, навеки.
Размышляя об этом, он внезапно вздрогнул и глубоко вздохнул, заметив в прозрачной темноте южной ночи скользящий по волнам, как привидение, парус. Скоро послышалась морская песня. Мюрат распознал условленный сигнал и ответил пистолетным выстрелом. Судно повернуло и направилось в его сторону, но остановилось в 10 или 12 шагах от берега. Двое бросились в море и достигли берега вброд, третий, завернутый в плащ и склонившийся у руля, остался в лодке.
— Итак, мои храбрые друзья, — сказал король, направившись навстречу Бланкарду и Лангладу, — момент настал, не так ли? Ветер попутный, море спокойно, надо плыть.
— Да, — ответил Ланглад, — да, сир, надо плыть, но было бы, однако, разумнее отложить до завтра.
— Почему? — спросил Мюрат.
Ланглад не отвечал.
— Это бесполезно, — крикнул Донадье, который оставался у руля, — скоро начнется сильный ветер.
Мюрат вздрогнул, но отчаяние его было мгновенным, и скоро он оправился.
— Тем лучше, — сказал он, — чем сильнее будет ветер, тем быстрее мы поплывем.
— Да, — сказал Ланглад, — но только один бог знает, куда он нас занесет. Не стоит, сир, сегодня плыть.
— Но почему же? — спросил Мюрат.
— Вы видите, — вступил в беседу Бланкард, — эту черную полосу, сир? После захода солнца она была едва заметна, а теперь покрывает часть горизонта. Через час на небе не будет видно ни одной звезды.
— Вы боитесь? — спросил Мюрат.
— Страх! — возразил Ланглад. — Перед чем? Перед бурей? Это все равно, если бы я спросил ваше величество, боитесь ли вы пушечного ядра… Все, что мы говорим, относится к вам, сир; что может сделать буря таким морским волкам, как мы?
— Ну, так поплыли, — воскликнул, вздохнув, Мюрат. — Прощайте, Маруэн. Только бог может вас вознаградить за все то, что вы для меня сделали. Я в вашем распоряжении, господа.
Через минуту Мюрат был на судне. Он повернулся к берегу и крикнул Маруэну:
— У вас маршрут до Триеста… Не забудьте о моей жене! Прощайте!
— Прощайте! Да хранит вас бог! — сказал Маруэн.
Судно быстро удалялось. И скоро исчезло. Долетел до Маруэна ослабленный расстоянием крик: этот крик был последнее «прости» Мюрата Франции.
Когда Маруэн рассказывал мне об этом, он так ясно представлял себе все, хотя с тех пор прошло уже двадцать лет, что припомнил даже мельчайшие подробности ночного отъезда. Какое-то предчувствие несчастья охватило его тогда, так что он не мог покинуть берег и несколько раз хотел окликнуть короля, но, точно во сне, уста его раскрывались, не издавая звука. Он был уверен, что упал без чувств, и только в час пополуночи, то есть спустя два с половиной часа после того, как барка отплыла, он вернулся домой со смертельной тоской на сердце.
А что касается смелых мореплавателей, то они были уже на пути из Тулона в Бастию. Сначала волнение исчезло. Барка, не двигаясь, качалась на волнах, которые с каждой минутой становились все меньше. Мюрат печально наблюдал, как по морю простирается фосфорический след, который оставляла барка, затем улегся на дно лодки, завернулся в плащ и, закрыв глаза, предался течению мыслей, гораздо более мятежному и бурному, чем морское. Вскоре два моряка, решив, что король спит, присоединились к рулевому и стали держать совет.
— Вы сделали большую ошибку, Ланглад, — сказал Донадье, — взяв такую барку. Без палубы мы не сможем противиться буре, а без весел мы не можем двигаться в затишье.
— Боже мой! У меня не было выбора. Я вынужден был брать то, что встретил.
— Крепка ли она, по крайней мере? — спросил Бланкард.
— Ты сам отлично знаешь, насколько крепки доски и гвозди, которые мокнут в продолжение десяти лет в соленой воде.
— Тише! — сказал Донадье.
Моряки прислушались: долетел отдаленный раскат грома, но такой слабый, что надо было иметь уши моряка, чтобы его расслышать.
— Да, да, — сказал Ланглад, — это предупреждение для тех, кто имеет ноги или крылья, чтобы добраться до гнезда.
— Далеко ли мы от островов? — спросил Донадье.
— Около лье.
— Повернем к ним.
— Зачем это? — спросил Мюрат, подымаясь.
— Чтоб нам пристать, сир, если мы сможем…
— Нет, нет! — воскликнул Мюрат. — Я не хочу более вступать ни на какую землю, кроме Корсики. Я не желаю еще раз расставаться с Францией. К тому же… ветер…
— Все вниз! — крикнул Донадье.
Ланглад и Бланкард тотчас же исполнили приказ. Парус скользнул по мачте и упал на дно судна.
— Что вы делаете? — вскрикнул Мюрат. — Вы забыли, что я король, что я приказываю вам?