– Не в моём вкусе, но определённо недурна, – брат пожал плечами. – Ей было что-то около сорока, но выглядела она намного моложе. Как говорят в театральной среде: Джульетту играть уже поздно, а Гертруду ещё рано. Миниатюрная брюнетка с карими глазами, хорошо сложена. Живая, подвижная. У неё был слабый, но приятный голосок. Очень артистичная, но школы не чувствовалось, скорее всего, самоучка. Выезжала на внешности, но характерной актрисы из неё бы не вышло. Годилась только на подмену. Имела способности к перевоплощению, но на сцене действовала с оглядкой. Со мной была достаточно любезна, но ощущалось в ней двойное дно. Знаешь, как индийская шкатулка для драгоценностей, покрытая перламутром. Думаешь, что в ней может находиться что-то ценное. А когда откроешь – внутри всякий сентиментальный тёткин хлам: висюльки от старой люстры, шпильки с потускневшими бусинами, пуговицы от вещей, что давным-давно истлели, – Филипп помолчал, задумчиво передвигая по столу солонку и перечницу, и после паузы продолжил: – Публике Люсиль нравилась, безусловно. Но она была злой и упрямой, никого не слушала и со всеми спорила. Имоджен рассказывала, что Люсиль настроила против себя всю труппу. За исключением разве что Эдди, но Эдди, между нами говоря, не семи пядей во лбу. Кстати, а что тебе сказали в полиции? – вспомнив про визит сестры в полицейское отделение, Филипп оживился.
Перед тем как ответить, Оливия чуть поморщилась.
– Оказывается, инспектор Тревишем большой поклонник Джона Адамсона.
– Да неужели, – сухо отозвался Филипп.
– Представь себе. Думаю, именно благодаря тому факту, что я его дочь, меня не выставили из кабинета сразу же, – и Оливия невесело усмехнулась. – Воистину не знаешь, что в жизни пригодится… Ну так вот, я сумела выяснить кое-что существенное. Во-первых, тело Люсиль похоронили не в общей муниципальной могиле. Оно было востребовано неизвестным или же неизвестной. Для Люсиль были оплачены скромные похороны и на могиле даже установлен памятник. Надо бы взглянуть на него, как думаешь? Во-вторых, в её вещах, которые пропали, находился страшно ценный экспонат, украденный с китайской выставки, которая сейчас проходит в Берлингтон-хаус.
– Страшно ценный экспонат? Украденный с китайской выставки? Я видел афиши, мероприятие довольно масштабное, – Филипп невольно присвистнул, и парочка влюблённых вздрогнула и обернулась на близнецов.
– Будь добр, потише, – зашипела на него Оливия. – Инспектор много раз мне повторил, что информация эта засекречена, так как устроители выставки опасаются международного скандала и разрыва дипломатических отношений с китайской стороной. Всё очень серьёзно, Филипп. Пропал не один экспонат, а несколько, и оба из запасников. Поэтому-то их исчезновение пока удаётся скрывать, но это ненадолго. Китайская делегация вот-вот может нагрянуть с проверкой, и боюсь даже представить, что тогда будет. Когда Тревишем об этом рассказывал, предварительно взяв с меня расписку о неразглашении, то вид у него был весьма встревоженный. Никто об этом не должен узнать, Филипп. По-хорошему, я и тебе не должна была ничего рассказывать. Надеюсь, ты понимаешь, что дело касается государственной безопасности?
– Не повторяй тысячу раз одно и то же, я не тупица. Одного не могу понять, почему этот Тревишем взял и вот так запросто всё тебе выложил? – в шёпоте брата Оливия уловила завистливые нотки. – Если дело настолько секретное, то какого чёрта он треплется о нём кому попало?
Раздосадованной Оливии пришлось смолчать – официант как раз принёс тарелку с бифштексом и поджаристыми дольками картофеля, а также соусник с горячей подливкой и глиняную мисочку с чатни. Пока он неторопливо сервировал стол, близнецы сохраняли молчание с совершенно одинаковыми выражениями на лицах.
– И вовсе не кому попало, – сразу, как только официант отошёл на приличное расстояние, заявила Оливия гневным шёпотом. – Между прочим, перед тобой официальное лицо – я теперь осведомитель детективного отдела камберуэллского дивизиона и отчитываюсь напрямую инспектору Тревишему. Если хочешь знать, то мне даже положено жалованье – целый фунт и сколько-то там шиллингов. И ещё я могу звонить по телефону. Правда, только в полицейское отделение.
Теперь во взгляде Филиппа читалось некоторое уважение, но недоверия всё же было больше.
– И всё это для того чтобы отыскать убийцу Люсиль?
– Вот уж не думаю, – тихонько фыркнула Оливия, поливая горку жареного картофеля мясной подливкой. – Сама по себе Люсиль никого не интересует, только как лицо, связанное с похитителями ценных экспонатов или же лицо, самостоятельно инициировавшее кражу. Инспектор Тревишем, как и вся полиция Лондона, готов на всё, чтобы отыскать похищенное. Между нами говоря, он тот ещё карьерист. На жертву ему плевать, и он этого даже не скрывает. Вообще-то, ему чрезвычайно повезло, что я сама обратилась в отделение с информацией об убийстве Люсиль, – заметила она не без самодовольства.
– Тогда я другого не понимаю, – Филипп стащил самый поджаристый ломтик картофеля с тарелки сестры и обмакнул его в остатки подливки. – Как так вышло, что похищенный страшно ценный экспонат, который, как ты утверждаешь, днём и ночью разыскивает вся столичная полиция, попал в коробку с вещами Люсиль, отправленную как раз таки из полицейского отделения?
– Тут всё просто, – Оливия кивком предложила брату половинку бифштекса, но он отрицательно покачал головой. – Утром того дня, когда Люсиль обнаружили мёртвой, инспектора вызвали в главное полицейское управление, и на место преступления прибыл сержант Гатри. Видимо, он толком не осмотрел ни тело погибшей, ни сцену, а кулон из авантюрина, который Люсиль носила на шнурке, не опознал и внёс в опись её личных вещей как дешёвую бижутерию. Ох, и разозлился же инспектор… – Оливия поёжилась от воспоминаний. – Боюсь, если экспонаты не найдутся, то Гатри переведут обратно в констебли.
– Первый экспонат – кулон из авантюрина, а второй?
Оливия принялась незаметно оглядываться вокруг, будто полупустой бар кишел шпионами.
– Жемчужина, – прошептала она еле слышно. – Вот такая примерно, – и она зубцом вилки указала на круглый картофельный ломтик, лежащий на краю тарелки.
Филипп опять не удержался от свиста.
– Должно быть, стоит она, как…
– Она бесценна, Филипп. Но дело не в этом. То, что её привезли в Лондон – беспрецедентный акт доверия со стороны китайского правительства. Сама по себе выставка китайской культуры – это важнейший этап в долгой череде дипломатических шагов между нашими странами. Представь только, что будет, если… – Оливия покачала головой. – Нужно отыскать экспонаты во что бы то ни стало. И, конечно, убийцу Люсиль. Как это ни прискорбно, Филипп, но один из артистов – преступник.
– Ну, как выяснилось, Люсиль Бирнбаум тоже не была невинной овечкой. Актрисы… – Филипп закурил и, откинувшись на кожаную спинку дивана, медленно выпустил дым. – Привыкают лгать, а потом уже не могут остановиться. В этом их главная беда.
Сделав это неожиданное заявление, он помрачнел и спросил:
– Как полагаешь, расследование не помешает премьере? Театр не закроют?
– Пока об этом речи не было. Наоборот, Тревишему выгодно держать всех в одном месте. Он полагает, что украденные ценности находятся сейчас у сообщника Люсиль, который и является её убийцей. Либо он не захотел делиться выручкой, либо между ними возникла ссора, и он решил её устранить. Если мы узнаем, кто убил Люсиль Бирнбаум, то сможем их вернуть. Конечно, если сообщник не поспешил передать ценности заказчику, стремясь избавиться от них.
– Заказчику?
– Разумеется. Не думаешь же ты, что убийца и Люсиль влезли в это дело исключительно для того, чтобы самим любоваться жемчужиной после завтрака и надевать кулон из авантюрина, переодеваясь к ужину? Тревишем признался, что, несмотря на все усилия полиции, существует обширный теневой рынок, где ведётся крупномасштабная торговля крадеными предметами искусства. Некоторые коллекционеры готовы заплатить любые деньги, лишь бы стать обладателями вожделенных артефактов.
– А ты, Олив? Что обо всём этом думаешь ты?
– Как мило, что ты поинтересовался. В общем, да. Я согласна с Тревишемом, потому и стала его осведомителем. Если в театр нагрянет полиция и примется расспрашивать всех о Люсиль, её сообщник насторожится и либо сбежит, либо избавится от ценностей. А так, пока он думает, что находится в безопасности и смерть Люсиль считают несчастным случаем, я смогу ко всем приглядеться и сделать выводы.
– Даже не верится, – Филипп покачал головой. – Не верится, что кто-то из труппы способен на такое. Я, конечно, знаю их не так давно, но всё равно в голове не укладывается. А ты так спокойно об этом рассуждаешь…
– Мне легче, чем тебе, Филипп. Я знаю их всех не больше недели, и личная симпатия и совместное преодоление трудностей не застят мне глаза. Люди бывают жестоки к себе подобным, мы оба с тобой хорошо это знаем. А теперь ответь мне, не задумываясь, кто, по-твоему, лучше всего подходит на роль сообщника Люсиль? Назови первое имя, что пришло в голову. Ну же!
Филипп зажмурился, раскрыл глаза, поднял взгляд к потолку и, наконец, развёл руками, виновато улыбнувшись.
– Проклятье. Я не могу, Олив. Я не могу поверить, что кто-то из них мог подстроить Люсиль такую дьявольскую ловушку. Никто из труппы, я уверен, не способен на такое. Мы же все как одна семья.
– А что, в семьях никогда не совершают преступлений? – тихо спросила Оливия, не глядя на брата. – Ну ладно, а кражу экспонатов ты можешь представить? Есть в труппе кто-то, кто, как тебе кажется, мог бы её совершить?
Филипп надолго задумался. К моменту, когда он вновь беспомощно развёл руками, Оливия успела покончить с бифштексом и теперь с наслаждением допивала пиво и доедала сыр.
– Я теперь понимаю, почему Эффи постоянно голодна, – заметила она, подъедая всё до крошки. – Сцена вызывает страшный аппетит.
– Не слишком-то увлекайся, – посоветовал Филипп. – И кресло, и зеркальный шкаф рассчитаны на актрису с определёнными параметрами. Несколько лишних дюймов в талии, и вся программа полетит к чертям. Я и так ума не приложу, что делать с Эф