– …Вот-вот! И все мужчины такие! Все без исключения! – с горячностью подхватила актриса. – Вы ещё очень молоды, мисс Адамсон, и не знаете… Хотя молодость – это ненадолго, – ревниво заметила она мимоходом. – Так вот, вы, мисс Адамсон, и понятия не имеете, как падки мужчины на подобных особ. Порочных, лживых, беспринципных, алчных… – долго бурлившая где-то глубоко злоба прорвалась наружу, и сейчас выражение лица Лавинии не имело ничего общего с той тщательно усвоенной когда-то в юности маской благопристойности, за которой истинная леди скрывает и свои мысли, и свои печали. – Я просто глазам не поверила, когда увидела, что Рафаил избавился от фотографии усопшей супруги, которую бережно хранил столько лет. Нет, вы только подумайте, – голос её возвысился, зазвенел праведным возмущением, в котором она, казалось, черпала силу, – полжизни хранить верность своей единственной любви, чтобы сразу после встречи с этой женщиной разорвать все связи с прошлым! Устремиться к этой легкомысленной и порочной особе, которая морочила голову и моему Арчи, и юному Эд…
Дверь стремительно, без стука, распахнулась, будто её толкнули плечом, и в проёме возникла разгорячённая Мардж Кингсли. От неё пахнуло сладким фруктовым вином и пудрой.
– Девочки, ну что вы тут засели вдвоём? Между прочим, Лавиния, Арчи уже дважды о тебе спрашивал и сказал, что замучился ждать, когда ты соизволишь выйти к остальным.
– Ничего, пусть подождёт, ему полезно, – грубовато ответила Лавиния, недовольная тем, что её так беспардонно прервали. – Скажи всем, что мы придём через минутку.
Мардж молча вышла, но звуки удаляющихся шагов послышались не сразу. Оливия сделала попытку вернуть Лавинию к разговору об алчных порочных особах и доверчивых и наивных иллюзионистах.
– Так вы думаете, это мисс Бирнбаум заставила Рафаила уничтожить фотографию жены?
– Что? А… – Лавиния, понемногу отпивая ликёр, казалось, уже размышляла о чём-то другом, и вид у неё стал рассеянный. – Я думаю, мисс Адамсон, что воспоминания порой горьки. Не каждый выдержит постоянного напоминания о том, что отняла немилосердная судьба. Вот и Рафаил, по всей видимости, не сумел смириться со своей потерей. Устал от памяти, пожелал сбросить с плеч этот печальный груз, – присущее ей добросердечие заставило отыскать оправдание поступку старого друга. – Терять любимых – это тяжкое бремя, мисс Адамсон, и время его не облегчает, о нет! – Лавиния покачала головой. – Я знала актрису, которая ребёнком потеряла мать, причём совершенно ужасным образом – ту разрезало пополам на железнодорожных путях прямо у дочери на глазах. Так вы бы не нашли у неё ни одной фотографии матери! Ни единой! Она даже говорить о ней не могла, так сильна была её боль. Всякий раз рыдала до полного изнеможения. Тут что-то связанное с психологией, вы не находите?
Оливия кивнула, стараясь не выглядеть расстроенной. По опыту она уже знала, как причудливо меняется направление мыслей Лавинии, но всё же предприняла попытку вернуть беседу в прежнее русло.
– А отчего умерла миссис Смит?
– Кажется, испанка. Да, точно. Рафаил даже попрощаться с ней не успел. Это случилось во время войны, и её, верно, похоронили в одной из тех ужасных общих могил, – она поёжилась и сделала большой глоток ликёра. – Или, вот, например, возьмём Марджи, – говорить о Рафаиле Лавинии давно наскучило: – На её гримёрном столике вы не увидите ни единой фотографии родственников. Может показаться, что наша Греночка всегда была сиротой, но это далеко не так. Когда-то у неё была семья, но сначала скончался отец, потом мать и две сестры-малютки, а потом и вовсе выяснилось, что их дом по документам принадлежит дальнему родственнику. Какие-то махинации с завещанием. Вообразите, мисс Адамсон! Марджори оказалась буквально на улице! Только никогда не заговаривайте с ней об этом, – строго предупредила Лавиния. – Иначе она утопит вас в слезах.
– Не буду, – пообещала Оливия, малодушно содрогнувшись от такой перспективы.
– Или вот, например… – Лавиния хитро взглянула на собеседницу: – …например, вы, мисс Адамсон. У вас в гримёрке не увидеть ни одной фотографии ни матери, ни отца. И у мистера Адамсона тоже, – с жадным интересом добавила она.
По всей видимости, близнецы и их прошлое не раз служили темой для обсуждения, и Оливия на миг опешила от неожиданности. Рука её дёрнулась, и на брюках расплылось липкое ликёрное пятно.
– Это потому, что наша мать… – замешательство Оливии объяснялось тем, что мать близнецов, Изабелла, до сих пор считалась пропавшей без вести, и объявить её умершей у Оливии язык не поворачивался. – Мы до сих пор не знаем в точности, что с ней стало… В общем, её нет среди живых и среди мёртвых тоже. И мне, и Филиппу очень тяжело говорить об этом, – пресекла она дальнейшие расспросы, не опасаясь показаться грубой.
– Ну вот, видите, – с мрачным удовлетворением подвела итог Лавиния. – Я же говорю – это бремя потерь. Каждый из нас несёт свою печальную ношу, и упоминания об этом подчас невыносимы. И кстати, у кого же я недавно видела нечто подобное? – она рассеянно постучала пальцем по верхней губе. – Мне ещё показалось странным, что остальные-то карточки как раз на месте, – Лавиния в задумчивости перебирала пальцами нежный мех, обвивший её шею. – Ну конечно! В точности такая же история, как и…
Её прервал настойчивый стук в дверь, и запыхавшийся Эдди, появившись на пороге, скороговоркой сообщил:
– Прошу прощения за беспокойство, дамы, но мисс Адамсон просят к телефону. Очччень срррочччно! – передразнил он звонкий галочий голосок мальчишки-посыльного с Гроув-Лейн.
– Я надеюсь, мисс Адамсон, вас не затруднит просьба помочь мне с новым трюком? Если, конечно, вы не заняты, и я не отвлекаю вас от чего-нибудь крайне важного, – голос Рафаила Смита изобиловал сварливыми нотками и доносился из телефонной трубки глуховато, словно тот звонил из Кента или Суррея, а не из театра на соседней улице.
– Что, сейчас? – удивилась Оливия.
Телефон в пансионе миссис Сиверли был установлен на высокой этажерке в закутке возле столовой, и точно расслышать слова иллюзиониста мешали звуки музыки и голоса веселившихся в гостиной артистов.
– Именно сейчас, – настаивал Смит. – Ваша помощь совершенно необходима. Или вы всё-таки очень заняты? – он не скрывал недовольства, и Оливия поспешила согласиться:
– Хорошо, я приду.
Она опустила трубку на рычаг и принялась искать в прихожей пальто. Заметив на ступеньках, ведущих на второй этаж, хозяйку пансиона, она попросила её об одолжении:
– Миссис Сиверли, мне нужно ненадолго отлучиться. Если Филипп будет спрашивать, где я, скажите ему, что меня вызвал в театр мистер Смит. И не запирайте, пожалуйста, дверь чёрного хода.
– Чёрный ход никогда не запирают, мисс Адамсон, – холодно ответила хозяйка и, поджав губы, многозначительно добавила: – Мало ли кому захочется отправиться на позднюю прогулку.
Дверь пансиона со скрипом захлопнулась, и Оливия оказалась среди сумрачного безмолвия. Камберуэлл-Гроув в этот час была почти пуста, только вдалеке слышались резкие женские голоса. Она подняла голову – в тёмном небе кружились снежные хлопья, и один тотчас приземлился ей на нос, и ещё несколько скользнули холодными каплями под воротничок блузки.
Раздосадованная, что её отвлекли от разговора с Лавинией, Оливия вошла в театр через главный вход. Рафаила ей искать не пришлось – он возился на сцене с большим сборным ящиком, и заметил её только тогда, когда она, бросив пальто и берет на сиденье в первом ряду, нарочито откашлялась, привлекая к себе внимание.
– Надеюсь, вы не слишком налегали на шампанское? – мельком на неё взглянув, поинтересовался он. – Я хочу подготовить новый трюк. Вот, подержите-ка это, – он вручил ей одну из стенок ящика, крепившихся к основе подвижными шарнирами.
Сам он с отвёрткой в руках опустился на колени и принялся подкручивать что-то в самом низу загадочной конструкции.
– Что поделывают остальные? – неразборчиво донеслось до Оливии. – Празднуют?
– Празднуют, – согласилась она, не скрывая своего недовольства тем, что он отвлёк её от расследования и заставил поздним вечером брести сквозь снегопад, и прибавила: – И они это заслужили, разве не так? Успех сегодня был грандиозный! Они имеют право на…
– …Успех? Кто сказал? – он приподнял голову и взглянул на неё с презрительным любопытством. – Вы мало что понимаете в театральном деле, юная леди. И не вы одна, к сожалению. Успех или неуспех – это решает не публика. Это решают другие люди… Совсем-совсем другие люди… Подержите-ка здесь, – вторая стенка ящика поднялась вертикально, и вся конструкция стала напоминать коробку из-под пирожных.
– Какие ещё другие люди? – Оливию вдруг обуял бес противоречия, и всезнающий вид Рафаила Смита заставил её утратить бдительность. Однако тот её слов будто и не слышал.
– Публику надо удивля-я-ять, – протянул он негромко, как если бы беседовал сам с собой. – Быть на шаг впереди остальных – в этом одна из составляющих успеха. Быть готовым и к взлётам, и к поражениям. Только новички радуются первому и бьются в отчаянии после второго. А профессионал знает, что путь долог. Очень долог… Держите крепче, – скомандовал он, и теперь Оливии пришлось балансировать на одной ноге, пытаясь разом удержать три стенки ящика, поднятые вертикально. – Крепче, а не то мне прищемит пальцы, и вашему брату придётся выплачивать мне выходное пособие.
– Ну, зачем вы все портите, Рафаил? Неужели они не вправе немного порадоваться? – Оливии пришлось всем телом прижаться к ящику и запрокинуть голову, отчего голос её прозвучал по-детски высоко и запальчиво.
– Было бы чему радоваться, девочка, было бы чему… – по-прежнему задумчиво, себе под нос, протянул иллюзионист и резко скомандовал: – Всё, можете отпускать. Теперь заходите… Ноги поднимайте выше… Осторожней! Ну как слон, честное слово…Не размахивайте руками! Стойте смирно!
Оливии пришлось подчиниться и войти внутрь. Рафаил тут же поднял четвёртую стенку ящика и ловко закрепил её поперечными скобами. Теперь из ящика виднелась только голова Оливии, а её руки и ноги оказались обездвижены тесными фанерными стенками. Несмотря на кажущуюся шаткость конструкции, ящик держал её плотно, и на миг ей стало очень неуютно под изучающим взглядом иллюзиониста.