Ученые уже давно обратили внимание на то, что само имя реки — Нева (по-шведски Ню) означает «Новая». Люди не зря дают имена тем горам, рекам, озерам, с которыми они встречаются.
Школьники знают, что когда-то через Финский залив и Ладожское озеро пролегал так называемый «великий водный путь из варяг в греки» — торговая дорога древних. В старых русских летописях она описана подробно, указаны все озера, реки и речки, через которые шел этот путь. Есть тут и Днепр, и Ловать, и Ильмень-озеро, и Волхов, и Ладога (или озеро Нево, как его тогда называли). А вот Невы-реки нет в этом перечне. Там, в летописи, стоит странная фраза: «А из Нева-озера внидет [то есть входит] устье в море Варяжское». Устье — то есть пролив, проток. Проток, а не река.
Очень трудно было бы объяснить это, если бы данные геологии не подтвердили старых записей; геологи теперь установили твердо и точно одну значительную вещь.
Наше побережье Финского залива, как это ни странно слышать, за последние столетия неуклонно поднимается вверх, выступая все больше и больше из волн морских. Вы живете, учитесь, играете и все время поднимаетесь вместе со всем Ленинградом выше и выше. Это не страшно, — ведь поднимаемся мы со скоростью, которую даже улитка назвала бы черепашьей, — на один метр в столетие. Немного, да; но что из этого следует? Десять веков назад то место, где сейчас высятся прекрасные здания нашего города, лежало на десять метров ниже, чем сейчас. В Ленинграде почти нет улиц, расположенных над водой даже на пятиметровой высоте. Значит, тысячелетия назад бóльшую часть его территории покрывала вода, и вполне естественно, что Ладожское озеро в те дни соединялось с морем действительно не быстрой и сравнительно узкой рекой, а широким спокойным протоком — устьем. Понятно, что никакой дельты такой проток образовать не мог. Что же произошло затем?
А затем произошла вещь совершенно удивительная.
Проследите по карте за течением Невы. В сорока трех километрах от моря возле селения Ивановское течение это вдруг резко меняет свое направление. До этого места река течет на юг, а тут внезапно круто поворачивает и дальше течет на северо-запад. Угол приходится точно в том месте, где сливаются воды могучей Невы и ее небольшого притока — речки Тосны. И странная вещь: Тосна как текла на северо-запад, так и продолжает течь, а громадная Нева покорно присоединяется к ее течению.
Это вещь необычная. Всегда и всюду слабый приток подчиняется направлению главного потока, а тут все наоборот. Особенно резко это бросится вам в глаза, если вы летом сядете на теплоходик, идущий в Островки от площади Декабристов, выйдете в Ивановском и с ближайшего холма увидите все это не на карте, а в натуре.
Геологи считают, что в жизни реки Невы был такой момент, когда эта очень молодая река впервые прорвалась своим руслом сквозь каменную гряду чуть повыше Ивановского, возле пристани «Пороги». Следы этого прорыва видны и сейчас: Нева здесь бурлит и пенится; из нее там и тут торчат камни, кое-где разбросаны небольшие островки.
Молодая река рвалась к морю. А там, за грядой, в него уже много тысячелетий впадала река-старуха — Тосна. И вот, когда Нева прорвалась, она вместо того, чтобы искать новый путь к заливу, воспользовалась готовым ложем Тосны, повернула круто вправо и потекла по нему.
Но, если это так, тогда, говоря по справедливости, не Тосна является притоком Невы, а Нева — притоком Тосны. Она не только во много раз старше, но и почти вдвое длиннее гордой нашей Невы; сто восемнадцать километров — и семьдесят четыре. А поскольку нижнее течение реки от места слияния всегда именуется не по притоку, а по главной реке, то и выходит, что наш город стоит в долине Тосны и на берегу Тосны.
Таков этот замечательный географо-геологический курьез. А нашу Неву мы все-таки будем называть Невой.
Камни нашего города
Ленинград построен из камня, одет камнем, — это известно. Но из какого камня, — вернее, из каких камней, потому что различных пород его великое множество.
Да, да, камни, огромные и малые, простые, едва обработанные и отшлифованные до зеркального блеска, они попадаются нам всюду; но что мы знаем о них?
Человеческим трудом собраны они сюда со всех концов нашей земли, даже со всех концов мира. На берегах Невы образовалась гигантская коллекция замечательных минералов, которой может позавидовать любой геологический музей.
Могучий утес, возвышающийся на берегу моря, — это, конечно, камень. Крошечная песчинка, которую легкий ветерок коварно занес вам под веко — тоже камень. Их состав может быть совершенно одинаковым, разница только в размере. Но, когда вы слышите слово «камень», вы представляете себе не скалу и не песчинку, а обыкновенный булыжник или валун, — не правда ли? Вот с них мы и начнем.
Прежде всего, что такое валун? Это округлый осколок каменной глыбы, множество лет назад оторвавшийся от горного склона и какой-нибудь стихийной силой заброшенный далеко на одну из обширных равнин земного шара.
Большие камни, которые вот уже десятки тысячелетий лежат и на земле и в земле окрестностей нашего города, принес сюда древний скандинавский ледник. Ледяная река, спускаясь с гор, неуклонно и медленно текла на юго-запад, неся на своем хребте обломки береговых скал — будущие гранитные валуны.
Если вы захотите увидеть огромное скопище этих камней-путешественников, величиной больше трамвайного вагона, выше деревенской избы каждый, отправляйтесь на Карельский перешеек, к Приморску, к Выборгу. Там в сосновых лесах на берегах чистых, как слеза, озер лежат эти каменные громады.
Или еще ближе, в Дудергофе, в двух километрах к востоку от вокзала и от поднимающейся над ним Вороньей горы высится холм Кирхгоф. На его вершине еще несколько лет назад была издали видна развалина двухбашенного белого здания-кирки. Вскарабкайтесь на Кирхгоф. В сотне метров от кирпичной руины, южнее ее, возле нескольких одиноких деревьев, вы наткнетесь на целую семью могучих валунов розового гранита. Каждый из этих обломков выше вас на голову. Все они вместе весят многие сотни тонн. И вот что интересно: когда-то все они были, по-видимому, одним колоссальным валуном. Вода и мороз разорвали его на отдельные глыбы. Подумайте, как чудовищна сила, притащившая этот груз за сотни километров и закинувшая его на макушку стометрового холма.
Конечно, в самом городе такие валуны найти трудно. Но все же даже в городской черте можно кое-где видеть их.
Самый знаменитый валун нашего города — скала «Медного Всадника», грандиозная глыба, служащая пьедесталом конной статуи Петра Первого, которую с великими трудностями привезли из-под Лахты.
Более скромный родич этого валуна — громадный красновато-бурый, оглаженный и окатанный льдом гранитный обломок — лежит у северной оконечности первого из трех шуваловских озер, среди песчаного карьера.
Не люди притащили его сюда, — он прибыл сам на это место в ледниковый период. Человеческие руки позднее только разгребли песок и открыли древнего бродягу лучам солнца.
Если захотите взглянуть на него, садитесь на 20-й или 21-й номер трамвая, сойдите на остановке «Поклонная гора», спуститесь в карьер — и найдете этот камень.
Если затем вы вернетесь обратно на шоссе, пройдете по его левому тротуару в сторону города, у поворота к велотреку, вы увидите перед собой странный двухэтажный домик. Его фундамент по углам обложен крупными, в рост ребенка, камнями. Мало того, даже на крыше, на печных трубах красуются поставленные дыбом небольшие валуны. Зачем это?
В горах Швейцарии и Норвегии таким способом укрепляют крыши и трубы, спасаясь от свирепых ветров. Здесь же валуны служат своеобразным украшением.
Не каждому приходило в голову, что песок — тоже камни. Посмотрите в лупу на щепотку речного песка, промытого водой; вы увидите тысячи крошечных, иногда очень красивых галечек или булыжничков.
И песок, и гравий, и галька, но главным образом булыга идут в городах на устройство проезжих и прохожих дорог, шоссе, мостовых.
Из булыжников сложены мостовые многих ленинградских улиц.
Столетия назад, когда по городу двигались только конные упряжки, такие мостовые казались верхом совершенства. Булыжный камень свозили в Санкт-Петербург и «гужом», посуху и на баржах, водным путем со всех сторон; в нашей области колоссальные его залежи. Недаром вскоре после основания города Петр Первый отдал строгий приказ: каждая подвода, проходившая через городские заставы, должна уплатить «булыжный налог» — несколько штук обыкновенных камней. И до поры, до времени булыжная мостовая честно служила человеку.
Пробежали десятилетия. Прошел век, два. Коня и телегу прошлых дней сменил автомобиль, машина. Внукам понадобилось перевозить по городским улицам такие грузы, какие и не снились их дедам. Булыжник перестал нравиться ездокам. Катиться по нему не более приятно, чем возлежать на подстилке из гороха или орехов. На смену булыжнику пришла брусчатка — расколотый на правильные кубики камень другой породы — диабаз.
Диабазом замощены многие наши улицы: Проспект Газа и площадь Труда, проспект Села Смоленского и проспект Карла Маркса.
Диабазовые кубики не находят в готовом виде, как булыжник. Нет. На берегах холодного Онежского озера из-под тонкого слоя почвы кое-где проступают могучие, как бы литые, диабазовые скалы. Здесь этот твердый камень в свое время застыл, родившись из раскаленной лавы давно погасших вулканов.
Особые машины разбивают диабаз на правильные бруски разных форм и размеров. Затем на баржах по каналам и рекам, по Ладожскому озеру везут его в Ленинград.
Когда укладывали на городской мостовой «булыгу», требовалось не слишком большое искусство от мостильщиков. Нужно было только правильно подобрать каменные кругляши по размеру. Заметьте: по середине каждой улицы лежат всегда наиболее крупные камни, ближе к краям — все более и более мелкие.