Значило это, что Мамаеву будет не легко в погранвойсках. Нет, солоно он, за свой мягкий характер, хлебнет как надо еще на учебном центре.
Автобус тронулся, и мы поехали на вокзал. Уже минут через десять уже не гражданские, но еще не военные, наполнившие автобус, захрапели. Стали досыпать, пока есть время.
Я не спал. Думал. Скоро я окажусь в учебном центре, затем отправлюсь на заставу. Предстояло мне ни много ни мало, а выжить, раз уж занял я братово место. Но это только полбеды.
В своих мыслях я уже окрестил четырнадцатую заставу Шамабад печально известной. А все потому, что она такой и была. Не пройдет и месяца, после исчезновения брата, как духи обстреляют заставу из минометов с противоположного берега Пянджа. Следом переправятся через небуйную в этих местах реку их штурмовики, и на заставе завяжется жестокий бой, в котором погибнет много славных ребят. В том числе и почти весь офицерский состав заставы.
А все для того, чтобы под шумок другая банда духов пересекла границу и вышла к Даштиджумскому ущелью, которое прикрывал собой левый фланг участка заставы Шамабад.
Через ущелье духи легко могли углубиться на территорию СССР, в самый тыл пограничного заслона. А там уже, бог знает что им было нужно.
Еще в своей прошлой жизни не раз и не два обращался я к любой информации, которую мог найти о тех событиях. Позже, уже в десятых годах, когда стал я с интернетом на ты, нашел много интересного.
Сейчас я знал ход боя при Шамабаде почти досконально, благо сведений о нем было много. Знал, что духи тогда, перед нападением, долго хитрили, стараясь водить местных особистов за нос: кормили дезинформацией, ходили в ложные вылазки, чтобы отвести внимание погранцов. Даже обстреляли соседнюю тринадцатую заставу «Хирманджоу» с теми же целями.
В общем, наши «западные друзья» неплохо так поднатаскали местные банды моджахедов. Казалось мне, что была в этом какая-то системность, а может, даже и план. Это был пазл, большую часть кусков которого я не видел.
Кроме того, из головы у меня не уходила идея о том, что пропажа Сашки в те годы была прямо связана со всеми последующими событиями. Раз уж мне выпал шанс заново прожить жизнь, то будет теперь возможность и во всем разобраться.
В половину седьмого утра нас высадили на вокзале «Краснодар 1». Билеты, как я понял, на всю команду старлей купил заранее.
Высадившись из машины, нас построили, Машко нас снова пересчитал и повел в здание вокзала. Оно, построенное в стиле «Сталинского ампира» венчалось высокой башней с часами.
Мы прошли в большой сводчатый зал, из него к путям, а оттуда к платформе номер два, где нас уже ждал поезд.
Никто из призывников, конечно же, не знал, куда мы едем. Ни старлей, ни его сержант с птичьей физиономией, не спешили рассказывать, где лежит конечная точка нашего пути. По этому поводу в команде строили догадки и предположения.
Еще в здании к некоторым из призывников прилипли провожающие. Мамки, папки и братья с сестрами тащились за нашей командой, и лейтенант не успевал их отгонять.
— Товарищи провожающие! — Кричал он, — времени нету, попрощаетесь на платформе!
У поезда нас построили, снова пересчитали, и лейтенант сунул проводнику — мурого вида армянину, билеты. Армянин принялся пересчитывать нас, что называется, «по головам», а после отправил в вагон.
— Федечка! Федя!
Я обернулся на зычный голос, ярко выделявшийся в вокзальном гуле. Кричала полная женщина, бежавшая по железнодорожному переходу. Немного поотстав от нее, важно топал пузатый мужчина, с пушистыми усами.
— Ма! — Кинулся к ним Мамаев.
— Федечка! — Маманя прижалась к сынку, стала целовать его лицо, куда попало.
— Света, ты давай не надо, — бурчал ей усатый мужик, — ну чего ты?
Женщина, казалось, его и не слушала, только наставляла Мамаева, сунув ему большую сумку, как я понял, с едой:
— Вот тут и яйца вареные и курочка! Ты ешь сам, ни с кем не делись, а то отымут!
— Ага, хорошо, мам, — соглашался на все щекастый Федя Мамаев.
— Жрать хочется, — пробурчал Уткин, наблюдая за этой сценой.
— Тебя не провожают? — Спросил я.
— Не-а, — как-то печально ответил он.
Спрашивать почему, я не стал, Вася добавил сам:
— Да некому меня провожать. Детдомовец я. А твои чего?
— Мои уже проводили, — с теплотой в голосе сказал я, — дома. Ну и хватит уже.
Когда старлей разогнал провожающих и стал грузить нас в вагон, тот оказался пустым. Хотя снаружи и было холодновато, в плацкартнике стоял затхлый воздух. «Качественный» запах носков и немытых тел ударил в нос.
По местам нас рассадили быстро. Мне повезло. Досталось купейное место, нижнее левое. За две «купешки» от нас расположилась веселая компания, согнавшая Мамаева с его места в автобусе.
Хоть сначала их и рассадили вразнобой, хитрецы быстро поменялись местами с другими призывниками, пока старлей ушел к проводнику. Сержант же, оставшийся ждать с нами, кажется, не возражал.
Правда, чуть позже с ними произошел небольшой скандал. Старлей, по пути в другой вагон, где у него было купе, застукал троицу за распитием спиртного. Те, явно не отличаясь умом, решили бахнуть прямо сейчас, видать, что б лучше спалось. Машко наорал на них и отобрал бутылку, погрозившись вылить содержимое в унитаз. Правда, не вылил. Я видел, как он припрятал водку под шинель и благополучно покинул вагон.
— Во, вытворяют, — сказал мне тот самый смуглый худощавый парнишка, что на плацу рассуждал про таджичек и славяночек. Ему досталось нижнее место напротив.
— Хоть бы до обеда подождали, — добавил он, понаблюдав, как Машко отбирал бутылку. — А бутылочку-то, припрятал. Видать, чтоб не заскучать.
— Скучать ему тут не придется, — суховато ответил я.
— О, а я тебя помню! Ты ж из этих, из братьев-близнецов, что тому белобрысому сигареты растоптали.
Я хмыкнул.
— Слышал уже?
— Ага, — покивал тот, — Знаешь, какой белобрысый злой ходил? Ну прям как собака.
— Ниче, ему полезно будет, — улыбнулся я.
— А меня Димой зовут, — смуглый протянул мне тонкокостную руку, — Ткаченко.
— Саша Селихов.
— Ну, будем знакомы, Саша. Кстати, ты мне скажи, у тебя три рубля есть?
Ответить на этот вопрос я не успел, потому что к нам притоптал Вася Уткин.
— Ну чего у вас тут? Свободно? — Спросил он.
— Свободно, — я кивнул. — Наверх запрыгивай.
Когда Васька разместился, Дима немедленно осведомился, есть ли у него три рубля. Вася ответил что есть.
— А тебе это зачем? — Спросил он, подсаживаясь на нижнюю, ко мне.
— Ну как зачем? Что б нам с вами, мужики, в поезде ехать было веселее!
Поезд тронулся, и мы почувствовали характерный толчок. Спустя минут двадцать пути, лейтенант разрешил нам поспать. Все стали укладываться.
Когда я проснулся, навскидку было часов девять утра. Солнце, висевшее низко над горизонтом, в прогалине туч, ярко слепило через окошко. В вагоне было бы тихо, если б не гул колес поезда.
К моему удивлению, Дима не спал. Он раскладывал какой-то карточный пасьянс на приставном столике.
— О, проснулся? — Спросил он с интересом. — Ты как? В карты играешь?
— А не боишься, что попадешься? — Ответил я.
— Ай… — Дима отмахнулся. — Это у меня старая колода, еще со школы. Уж если на девятке не отобрали, то тут и подавно.
На это я только пожал плечами. Встал и потопал к умывальникам, чтобы освежить лицо, ну и заодно заглянуть к проводнику за открывалкой для консервов. Все же, как ни крути, а есть хотелось.
— Слышь, паря, — одернул меня кто-то, когда я протискивался между купейными местами и боковушками. — Ты куда? Не до проводника?
Оказалось, зовет меня именно тот, круглолицый. Его компания уже сидела внизу и покуривала прямо в вагоне. Только один призывник, что явно не крутился у них в компании, все еще спал на верхней полке.
— А что ты хотел?
— На вот, — он сунул мне несколько трехрублевых купюр, — метнись-ка, купи нам пузырь у проводника. Тебе ж все равно в ту сторону.
Его дружки ухмыльнулись. Великовозрастный беспризорник даже почему-то мерзковато захихикал.
— Надо водки? Сам сходи.
Круглолицый помрачнел. Ухмылки сдуло и с лиц его дружков.
— Ну тебе что, впаду товарищам помочь? Метнись. А то мы еще не расходились. Рано.
С этими словами круглолицый потянулся до хруста в суставах.
— Ну вот как раз и расходишься, — бросил я и просто пошел дальше.
Почувствовал, как по моей спине зашарил враждебный взгляд круглолицего.
На обратном пути я встретил Мамаева, он шел к проводнику, теребя в руках несколько купюр, и выглядел при этом каким-то взволнованным.
— О! Сашка, здорово, — как-то повеселел Мамаев, — а я все не видел, куда ты сел. Решил, что в самом носу вагона поселился.
— Нет, в середине.
Я глянул на холеные ручки Мамаева. Он нервно теребил несколько трехрублевок, беспокойно потерял купюры большим пальцем.
— За водкой, что ли? — Спросил я.
— Ага, — тихо ответил Мамаев и оглянулся. — Да пацаны попросили сходить. А мне-то что? Мне несложно. Я все равно собирался пойти умыться.
— Очередь там.
— Ну ничего, я подожду!
— Ты сам-то пьешь?
— Да… да не очень, — растерянно пролепетал он.
Я нахмурился. Признаюсь, был этот Мамаев похожим на Сашку. В детстве, лет до десяти, Сашка тоже был робким и закрытым. Как бы это сейчас сказали «Маминым». Часто мне приходилось защищать младшего брата и в детском саду, и в начальной школе.
Это я все детство был с шилом в одном месте, дворовый, что называется пацан. К папке на гараж часто ездил, а Сашка вот не хотел. Стеснялся.
Благо потом брат поменялся. Стал больше времени со мной проводить, посмелел, драться научился. Уж тогда мы с ним стали друг за друга по-настоящему стоять, если надо.
А Мамаев, несмотря на вполне совершеннолетний возраст, вел себя на манер того самого маленького Сашки. Робость и неуверенность в своих силах так и плясали в испуганных глазах Федора.