Эх, Нина-Нина… Хорошая девочка Нина… При других обстоятельствах, я бы, наверное, и согласился на такое предложение. Да только… Только по меркам моей жизни, Наташа, супруга моя, ушла в мир иной совсем недавно. Горевал я по ней до самого конца. Да что уж там, и сейчас горюю и скучаю. Мечтаю увидеть ее снова. Молодой. Так что прости, Нина.
— Извините, — сказал я вежливо, — но я не могу это принять.
Девушка погрустнела. Потом вдруг улыбнулась. Видно было, что так она пытается спрятать свое разочарование.
— Я понимаю. Ну, тогда… Тогда пойдемте за рыбой?
— Пойдемте, — с искренней добротой сказал я.
Машко не мог уснуть. Алкоголь, после всего случившегося, будто выветрился из головы, и его место заняли неприятные мысли. Мысли о Селихове.
— Вот уж этот… Саша… Сучек…
Чувство стыда и злости смешались у него в груди и закрутили настоящую бурю эмоций. Он одновременно ненавидел себя, за то, что струсил, когда сказали про прокуратуру, и Селихова за его наглый тон. Как простой призывник, ноль без палочки, мог опозорить его, молодого офицера? Как он мог с ним разговаривать так пренебрежительно и дерзко? Это было немыслимо для Машко.
Его бурчание разбудило лейтенанта Свиридова. Тот заворочался, захрапел, потом медленно поднялся с нижней полки, выпил остывшего чаю.
— А чего вы не спите, товарищ лейтенант? — Спросил он.
— Ай, — отмахнулся Машко.
— Все переживаете? — Свиридов зевнул. — Да ладно вам. Могла быть и хуже. А так никто ни за что по шапке не получит.
— Ниче ты не понимаешь, — разозлился Машко, — старослужащий, а все равно салага!
Свиридов потер свой птичий нос, проморгался удивленно, и будто бы даже обиделся.
— От Селихова этого одни проблемы, — опять забурчал Машко. — В первый же день он мне не понравился. Так и знал, что солоно с ним хлебнешь!
Свиридов потер глаза. Машко снова забухтел:
— Вот было бы, как в прошлом году: привез призывников, сдал командиру и забыл, так нет же! Мне с ними возиться теперь весь КМБ! Пока по заставам назначения не получат! А я этого Селихова уже не перевариваю! Не люблю его так, что… Что кушать не могу!
— Товарищ лейтенант, ну разве оно того стоит? — Удивился сержант. — Ну получилось неприятно, ну и что? Через месяц никто и не вспомнит!
— Никто не вспомнит⁈ Да если кто из офицерья нашего узнает, на смех меня подымут!
Сержант нахмурил брови, скорчил непонимающую физиономию.
— Ну ниче… — прошипел Машко мрачно, — вот доберемся до отряда… ну я этому Селихову устрою…
Следующим днем дорога стала веселее. Нина подарила мне большую копченую щуку, и мы купили четыре трехлитровые банки пива на первой же большой станции.
Под душистую рыбку, настоящее советское пиво заходило только в путь! С нами выпил даже Сержант Свиридов.
Дембеля между тем утихли. Водку у них отобрали, и теперь они ходили грустные и унылые, словно гнилые пеньки.
К вечеру, что не мало меня удивило, к нашей купешке подошел челкастый дембель Ваня.
— Сашка… — начал он низковатым хмурым баском, — ты это… Тебя можно на минутку?
Мы с парнями переглянулись. Дима смотрел на дембеля с интересом. Уткин напрягся. Пугливый Мамаев, как и полагается, испугался.
— Ну можно, — я встал с лавки, — чего тебе?
— Если его отводишь, я тоже пойду, — зло выпятил грудь Уткин.
— Да успокойся, дружище, — примирительно поднял руку Ваня, — я просто поговорить хочу. Больше ниче такого.
— Тут разговаривай, — приподнял я подбородок.
— Я ничего злого не замыслил, Саша. Честное слово. Но хотел бы тет-а-тет. Ну, наедине то есть. В тамбуре.
Я недоверчиво приподнял бровь.
— Пожалуйста, — смутился челкастый Ваня, и это меня убедило.
— Ну лады. Пойдем.
В тамбуре тарахтело. Вагоны ходили ходуном относительно друг друга.
— Ну? Че хотел-то? — спросил я.
— Короче, при всех неловко, — замялся Ваня, — но я прощения хотел попросить. Тут сразу понятно — мои не правы были. Набрались беленькой, вот ум за разум и зашел. Да и я не лучше. Не узнал тебя, когда услышал, что наших бьют. Вот и кинулся.
Смущенный Ваня улыбнулся. Прятавший до этого взгляд, теперь он все же заглянул мне в глаза.
— А ты молоток, — Ваня ткнул меня в плечо большим кулаком. — Шестерых бугаев раскидал. Хоть и пьяных, но все равно. Не зря каратистом сделался.
— Ну, вы держались молодцами. И на ногах, и в драке.
Ваня хмыкнул.
— Захваливаешь. Ой, захваливаешь! — С веселым прищуром проговорил он, но сразу посерьезнел. — Короче, спасибо, что не стал зла держать. Что не закусил удила и не позволил нас с поезда ссадить. Вот был бы номер: хрен знает какое село, ниче вокруг непонятно, а надо как-то до дому добраться.
— Знаем. Плавали.
— В смысле? — удивился Ваня.
— Долгая история.
Он поджал губы, покивал.
— Короче, если этого не сделаю, совесть меня заест, так и знай. Надо мне от такого поганого чувства стыда как-то избавиться. Чтобы я себя перед тобой должным не считал.
Ваня рассмеялся.
— Уж я бы, на твоем месте, таких бы дураков, как мы, не задумываясь с поезда ссадил.
— О чем это ты?
— На вот, — Ваня полез в карман, — прими это, пожалуйста.
Глава 9
Ваня извлек на свет часы.
— Вот, вчера выменял. У салаги одного, — похвалился Ваня. — У него такое похмелье было, что глаза на лоб лезли. А денег на водяру не осталось. Вот я и сменялся за две бутылки.
На широкой ладони дембеля покоились наручные часы «Восток Амфибия» в корпусе «Бочка». У них был металлический блестящий корпус, такой же браслет и черный циферблат со светящимися метками и стрелками.
— Не жалко? — Спросил я с ухмылкой.
— Жалко. Но когда душа не на месте, жальче получается, — улыбнулся челкастый Ванек. — Бери-бери. Я ж говорю, не хочу быть тебе должным.
Пожав плечами, я взял часы, надел на левую руку. Браслет, видимо, был уже отрегулирован и на удивление сел как влитой. Я почувствовал приятную тяжесть часов. Полюбовался красивым выпуклым стеклом из плексигласа.
В 90х, было у меня время, когда я увлекался часами. Даже небольшую коллекцию собрал из трех штук. И про уважаемые даже после развала страны «амфибии» я знал. Была у них интересная фишка конструкции. На первый взгляд недорогое, акриловое стекло имело необычную конструкцию.
Оно способствовало тому, что при погружении на глубину, под давлением сильнее прилегало к корпусу, тем самым увеличивая водонепроницаемость часов с каждым метром. Вот уж смекалка советских инженеров-часовщиков. Ничего не скажешь.
— Водонепроницаемые, — пояснил Ваня. — Носи на здоровье. Ну и на нас зла не держи.
— Не держу.
— Ну и отлично. Так что? Извинения, я так понимаю, приняты?
— Приняты, — я кивнул.
— Хорошо. Этого мне и надо было.
— Ну ладно, пойдем. Чего тут, в тамбуре грохот слушать?
Дембеля сошли следующим утром. К обеду вышли все лишние призывники, и мы снова остались вдвадцатером.
В веселой компании я даже не заметил, как плавно изменился пейзаж за окном. Леса Сосен, березок я вязов средней полосы сменились на сухие степи, утыканные желтым полукруглым кустарником. Время от времени попадались кривенькие деревья. Вдали, на горизонте, высились суровые горные цепи. Они блестели белыми вершинами.
А однажды мы даже проехали большое и гладкое, словно зеркальце, озеро.
Дорога подходила к концу. Мы въехали в Таджикскую ССР.
— Подъем! — Разбудил меня резкий крик Машко.
Я разлепил глаза. В вагоне было тихо и темно. Поезд стоял. Тишина, однако, продолжилась недолго. Почти сразу вокруг засуетились.
Я видел, как Дима Ткачен, лежащий на верхней полке, напротив меня заворочался. Недовольно закряхтел, переворачиваясь на другой бок. Парни, ехавшие снизу, почти сразу поподскакивали.
— Приехали, товарищи призывники! — Голосил Машко, — манатки свои в зубы и на выход!
Я тут же глянул на часы. Подходило пять утра. Стоит ли говорить, что я заблаговременно подвел их по душанбинскому времени.
Я натянул свитер, взял куртку и почти пустой вещмешок. Спрыгнул с верхней полки.
Лейтенант торопил нас высаживаться, потому и вагон покинули мы быстро. Построились снаружи, и Машко, в очередной раз принялся нас пересчитывать.
Я заметил, что остановились мы отнюдь не в городе. Это был небольшой безлюдный полустанок где-то в глуши. Только почти черный в темноте газон урчал двигателем в сторонке да подсвечивал перед собой землистую дорогу.
— Ну вот и приехали, — прошептал мне сонный Васек Уткин. — Поспать бы еще. Интересно, сколько до отряда?
Я и так знал, где мне предстоит служить. Московский пограничный отряд ждал нас. Остальные призывники должны были оставаться в неведении по этому поводу, но слухи разнеслись быстро.
Пусть Машко и не хотел распространяться, но его сержант Свиридов уже давно проболтался по поводу места назначения. К концу пути ни у кого не было сомнения, что дорога нам лежит на советско-афганскую границу. Ожидаемо не нашлось парней, распереживавшихся по этому поводу. Все стойко приняли свою судьбу.
После всего случившегося на поезде, Машко стал злой и нервный. Казалось, хотелось ему побыстрее отвязаться от нас. Или, по крайней мере, от меня. Не раз и не два старлей зыркал в мою сторону беспокойным хмурым взглядом.
— Значит, слушай мою команду! — Начал он перед строем, — как только поезд отойдет, всем загрузиться в машину! А до того, не разделяться! Стоять на платформе! Еще не хватало, чтобы по темноте кто из вас жопой на дикобраза сел!
— А тут что, дикобразы водятся? — Сглотнул Уткин.
— Водятся, — ответил я. — Даже вараны и кобры водятся.
— Еп твою… Кобры… — проворчал он немного испуганно.
— Да ты не боись, Вася, — начал Дима Ткачен. — Кобры твою шкуру не прокусят. А насчет дикобразов не знаю. У них вон иголки какие.
Поезд медленно застучал колесами и отчалил. Покинув приделы полустанка, он спокойно набрал скорость. Через пару минут лишь одинокий фонарь горел вдали.