— Товарищ старший лейтенант, — стал отдавать рапорт он, взяв под козырек, — учебная застава, с целю проведения занятий по физической подготовке, построена!
— Физической подготовке? — обреченно бросил шепотом вымотанный Мамаев.
— Вольно, Коля, — распорядился Машко.
— Вольно! — Крикнул старшина.
Вот так номер. Выходит, Машко не только наш «покупатель», а вдобавок еще и командир учебной заставы. Предвкушаю, на учпункте весело будет нам обоим.
Машко кратко бросил взгляд на построенных бойцов заставы. На мне остановился на мгновение и помрачнел.
Выглядел он хоть и опрятно, но все же уставшим. На молодом лице лейтенанта горели большие круги под глазами.
— Штат сформировали? — Спросил Машко.
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — отрапортовал Маточкин.
— Хорошо. Пусть дуют на занятия.
После он перекинулся с прапором парой слов. О чем конкретно шла речь, я не слышал.
Позже нас повели в спортивный городок. Позавтракать нам сегодня не обломилось, и от этого Мамаев выглядел унылее, чем, казалось бы, любой другой боец с заставы.
— Парни, у вас курево есть? — Спросил Дима, когда мы разделились по отделениям, чтобы начать занятия по физподготовке.
Бодрых повел наше отделение к турнику. Значит, первым упражнением для нас будет турник.
— Да я сам у тебя хотел спросить, — пожаловался ему Вася Уткин. — Я-то свое выкинул.
— На ребят, — скромно сказал Мамаев, вытягивая спички и свои сигареты. — Жрать хочется, хоть сигареты лопай.
Не успели ребята закурить, как тут же появился отходивший к белобрысому старшему сержанту Антону, сержант Бодрых.
— Отставить! — Крикнул он и выхватил из Диминцх губ сигарету, растоптал. — Нашли время курить. К выполнению упражнения стройся!
Мы выстроились в очередь, и Бодрых, вальяжно, словно боевой петух, подошел к снаряду.
— Ща батя покажет как надо, — сказал он и осмотрел свои драные после падения руки.
Тем не менее, Бодрых прыгнул на турник и подтянулся раз пятнадцать. Я думал, он станет потом крутить подъем с переворотом, но не стал. Поберег ладони.
— Видали? — Спрыгнул он и снова уставился на закровоточившие руки, однако тут же одернул себя и убрал их за спину. — А я вот вижу, что если из вас, дай бог, хоть трое-четверо так смогут, и то будет хорошо. Остальные же — ну мешки с говном. Издали видно.
Он глянул на первого.
— Боец, фамилия.
Высокий, но худощавый парень, одетый сейчас, как и мы все, в одни только галифе и майку, представился.
— Давай на турник. Ща посмотрим, шпала, че умеешь.
Парень подтянулся восемь раз и Бодрых немедленно его зачмырил. Так продолжалось почти с каждым, кто шел передо мной.
— Ну че, Машко, как на должности? — Услышал я за спиной отголоски чужого разговора. Обернулся.
За низкой, выкрашенной зеленым изгородью спортгородка, стояли два офицера. Одним был старлей Машко, шедший куда-то по своим делам. Другого я не знал. Однако на вид было ему не больше тридцати пяти лет. Высокий и широкий в плечах офицер, носил парадный китель и фуражку. У него было узковатое очень загорелое лицо и густые черные брови.
— Осваиваюсь, товарищ капитан, — пожал плечами Машко. — Я ж первый раз учебной заставой командую.
— Ниче. Привыкнешь. — Как ребят своих оцениваешь?
— Да, пока что никак, товарищ капитан. Только вчера с поезда. Не спал. Ознакомился вот с личными делами состава. Наблюдаю.
Капитан кивнул на нас.
— Это твои там?
— Ну.
— Ну давай я тоже понаблюдаю.
Тем временем пришел черед Васьки Уткина. Он был тяжел и много весил, хотя толстым его назвать совсем уж никак было нельзя. Вася выдержал десять повторений.
— Я думал, ты будешь покрепче, — Бодрых заглянул ему в глаза снизу вверх. — А все туда же. Без пяти минут шланг!
Настала и моя очередь. Когда я подошел к турнику, сержант помрачнел.
— Ты ж у нас, типа, сильный, Селихов, а? Ну давай, покажи, чего ты на турнике умеешь.
— Отсчет вслух начинайте с пятнадцатого повторения, — холодно проговорил я.
Потом я поплевал на руки, растер и хлопнул. Прыгнул на перекладину. Сержант, темный лицом, мрачно наблюдал за тем, как я, повторение за повторением, подтягивался. Казалось, он все ждал, когда ж я провалюсь. Потом стал монотонно считать:
— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…
Когда дошел до двадцати пяти. Я спрыгнул с турника. Со значением глянул на сержанта.
— Так любой дурак сможет, — буркнул он.
— А вы сможете? — ответил я холодно.
Бодрых нахмурил брови, бросил взгляд на остальное отделение и потом яростно зашипел:
— Приступить к подъему с переворотом, боец.
— Сколько надо? — Пожал я плечами, встряхивая подусдавшие руки.
— Норматив в сапогах — десять раз.
«Я помню», — чуть не вырвалось у меня, но я сдержался.
Просто молча прыгнул на перекладину и сделал тринадцать. Злой как собака Бодрых ничего не ответил. Только бросил:
— В конец строя, боец. Следующий!
— Боец, стой, — вдруг раздался чужой голос.
Все глянули на его источник. Капитан и Машко топали к нам.
— Смирно! — Вдруг крикнул сержант, и сам стал в строевую стойку.
Также выстроилось все отделение, ну и я тоже. Были мы без головных уборов. Шапки оставили на лавке, у турников. Потому отдавать честь конечно же, не стали.
Машко с Капитаном подошли. Последний смерил меня любопытным взглядом.
— Вольно. Бодрых, как ребята твои? — Спросил капитан.
— Слабоваты, — пожал плечами сержант. — Ну оно и понятно. Первый день в пункте, так сказать.
Дерзкая манера речи Бодрых тут же исчезла, словно ее и не было. С капитаном он говорил мягко и даже как-то заискивающе.
— Ну ничего, — продолжал он, — научим. А так, нормально. Дружные и меня хорошо принимают. На марш-броске показали себя сплочёнными. Помогали друг другу. Хотя, конечно, результат, мягко говоря, на троечку. Мне даже пришлось лично бойца одного чуть не тащить до учпункта. А то у него едва ноги не отнялись.
Проницательность моя меня не подвела. У Бодрых мало того, что спеси были полные кальсоны, так еще и язык брехливый. Хорошо хоть он не на заставе служит. А то была б там брешь в советской обороне с забавной фамилией Бодрых.
— Как зовут бойца? — спросил капитан у Машко.
— Селихов, товарищ капитан.
С этими словами Машко глянул на меня с подозрением, какое почти каждый раз возникало в его глазах, когда мы с ним встречались взглядами.
— Александр, — добавил старлей с каким-то недоверием в голосе.
Капитан задумался.
— Распорядись, Сережа, чтобы бойца освободили от начальной физподготовки, — Капитан глянул на меня. — Он и так молодец. Крепкий. Пусть больше бегает. Выносливость ему надо нарабатывать.
— Слушаюсь, — кивнул Машко.
— Ладно, пойду, — с этими словами, капитан отдал честь Машко, тот ответил, а потом чернобровый направился по своим делам.
— Приказ, в отношении бойца Селихова, слышал? — Вздохнув обреченно, спросил Машко у Бодрых.
— Так точно.
— Ну тогда исполняй.
— Есть.
Машко тоже пошел прочь, а Бодрых взглянул ему вслед какими-то преданными, почти щенячьими глазами.
Федя Мамаев застегнул галифе и вышел из уличного туалета. А потом почти тут же остолбенел.
Перед ним с нахальным видом стоял Бодрых.
— Ну чего ты, выссался? — Спросил он с ухмылкой.
— Да-да… — занервничал Мамаев, — товарищ сержант. Проходите.
— Почему не отвечаешь по уставу?
Мамаев потерялся еще сильнее, но все же сообразил вытянуться и ответить:
— Так точно… Выссался…
— Ну и молодец.
Мамаев торопливо освободил Бодрых проход. Сам было собирался уйти прочь, но сержант его остановил. Пусть Бодрых был ниже Мамаева на полголовы, но наглый вид сержанта, а также его решительный тон сильно напугали Федю.
— Стой-стой, дружок, — схватил он Мамаева за рукав. — Ответь мне лучше, вы с Селиховым же товарищи?
— Ну… Можно и так сказать, — несмело кивнул Мамаев.
— Очень хорошо. Надо, чтобы ты кое-что для меня сделал, щекастый.
С этими словами Бодрых ухмыльнулся. Мамаев опешил от страха.
— Но имей в виду, если струсишь, не сделаешь, что сказано, — он заозирался по сторонам, а потом подставил Феде под нос свой тонкокостный, но крепкий кулак, — весело тебе будет так, что завоешь.
Федор сглотнул.
— Значит, Мамаев, слушай, что мне от тебя надо…
— М-да… Щи, хер полощи… — протянул Дима, вылавливая из чашки ниточку недоваренной капусты, — хоть бы картошки побольше накидали. А то ну вода одна.
— А мне ниче, нормально, — возразил Васька, закладывая за обе щеки, — только маловато. Мне б таких три чашки.
Я набрал в ложку больше юшки, подхватил кусочек тушенки и отправил все в рот. Армейская еда… Не скажу, что сильно по ней соскучился, но ностальгия все равно поднакрыла.
В столовой было бы тихо, если б не лязг ложек и посуды. Усталые после марш-броска и тренировок бойцы, накинулись на то, что им дали. Пускай, многие крутили носом, мол еда — та еще мерзость, а все равно жрали с голодухи. Молодые организмы требовали калорий после тяжелой работы.
Старшина роты Маточкин, не спеша, обедал за отдельным столом, и, казалось, все его внимание было обращено только к еде.
Мамаев тем временем не ел. Хотя, это было весьма странно. Он сидел мрачный как туча, и помешивал суп ложкой. Бросал куда-то грустные взгляды.
— Чего не ешь? — Спросил его я.
— Ну почему же? Ем… — Замялся Федя и поторопился отправить ложку в рот. — Просто все болит, сил нет никаких. Будто зил переехал.
Когда перешли ко второму, я заметил, что Мамаев снова то и дело на кого-то поглядывал. Проследив за ним, увидел, что этим кем-то был Бодрых. Сержант, за соседним столом, неторопливо работал ложкой. Доедал свое второе: макароны по-флотски с тушенкой.
— Он тебе что-то сделал? — Спросил я у Мамаева.