— Кто? — Удивился тот.
— Бодрых.
Мамаев растерялся, и это показалось мне подозрительным.
— Не-не, Саша. Ничего не сделал. Ну так, накричал чуть-чуть. На марш-броске пинков мне от него досталось. Но ничего особенного. Все как у других.
— Точно? — С некоторым нажимом спросил я.
Зрачки Мамаева забегали, и он даже заерзал на лавке.
— Точно, Саша.
— Ну смотри, — недоверчиво проговорил я.
— Ты ж за меня в поезде заступался, — рассмеялся Мамаев нервно, — Я, Саша, знаю, что если что, могу у тебя помощи просить, и ты не откажешь. А Бодрых ничего мне не сделал. Совсем. Тут можешь не переживать.
— А я и не переживаю, — сказал я, набирая в ложку суп.
Мамаев грустно вздохнул. Я украдкой глянул на него. Продолжил:
— Мы с тобой земляки, Федя. Ты с Армавира, я с Красной. С одного района, считай. Оба с Кубани. А за земляков я привык стоять.
Ничего не ответив, Мамаев уставился в свою чашку.
— Вот вы мне скажите, — недовольно начал Дима, ковыряясь в макаронах, — у нас большая страна. Добра вокруг — завались. Леса, поля, недра ископаемые! Да мы, елки-палки, человека в космос первые отправили! В этом году олимпиаду принимали!
Вася недоуменно покосился на возмущающегося Диму. Я только хмыкнул.
— Ну неужели же нельзя собственную армию кормить нормально? Мы ж границу защищаем! Нас, таких важных людей, можно и мясом подкармливать. Да почаще!
— Можно, — пожал я плечами. — Да не нужно.
— Это еще почему? — не понял Дима.
Я хмыкнул.
— Вот привыкнешь ты тут к мясу, прости господи, пирожкам каким-нибудь. А на заставе такого не будет. В боевой обстановке — тем более.
— Так, пусть будет, — заключил Дима.
— Если придется землю афганскую топтать? В рейды, несколько суток на ногах или колесах. Там уж точно не будет. И что ты тогда делать будешь?
— Грустить, — понуро отозвался Димка.
— Вот именно, — кивнул я с ухмылкой. — А грустные солдаты и обязанности свои исполняют грустно. Плохо, то есть. Так что, Дима, все это нужно, чтобы солдат заранее привыкал к лишениям, которые могут возникнуть в боевой обстановке.
— М-да… — Протянул Димка. — На заставу выйдем, я себе в первом же наряде застрелю горного барана. Шашлыков нажарю.
Димка Ткачен смешливо покосился на меня и добавил:
— А с тобой не поделюсь. Больно ты умный.
На это я только сдержанно рассмеялся. Ткачен тоже прыснул в кулак, а за ним и Вася. Обед заканчивался. Впереди нас ждал долгий день учебных занятий.
Я дал из автомата Калашникова короткую очередь в туман. Маячившие там неразборчивая тень задрожала и тут же исчезла. Видимо, пораженный пулей дух упал куда-то между скал.
— Снял? — Спросил брат-близнец Сашка, залегавший рядом, за цепочкой больших и широких валунов, наполовину вросших в землю.
— Видать, да, — ответил я, стараясь не светить головой, — не выглядывай. У душманов снайпер работает. Вон из-за тех скал.
— Вот же, умудрились поотстать, — Сашка перевернулся набок, достал из самодельного подсумка на животе новый магазин, заменил. — Че теперь делать? Как догнать наших?
— Ниче, прорвемся, — покачал я головой. — Туман к ночи загустеет и выйдем.
— Окружат же…
— Не окружат, — покачал я головой. — Патроны, гранаты есть. А духи не знают, что нас тут только двое.
— Лучше бы нам…
Саша недоговорил. Вопреки моему приказу, он приподнял голову, чтобы выглянуть из-за укрытия. И тут же получил пулю. Брат упал рядом замертво. Я окоченел от неожиданности.
— Саша… — Прошептал я. — Сашка…
Ярость закипела в душе, я схватил автомат и поднялся в самоубийственную атаку, чтобы отомстить. А потом наступила темнота…
— Саша… Сашка, проснись… — позвал меня тихий голос.
Я открыл глаза. Вокруг было темно и спокойно. На двухэтажных койках спали бойцы. Кто-то бессовестно храпел.
Я сощурился, стараясь разлепить сонные глаза. Потом глянул на Мамаева, сидевшего у моей койки.
«Кошмар, — подумалось мне. — Это был всего лишь дурной сон».
— Ты во сне разговаривал, — прошептал Мамаев, удивленно уставившись на меня.
— Чего тебе надо? — Спросил я немного раздраженно, но потом тут же взял себя в руки. — Спи иди. Сколько времени?
Я глянул на свои часы, различил на циферблате зеленые черточки стрелок. Подходило два часа ночи.
Мамаев странно помялся, будто бы решаясь на что-то. Потом промямлил:
— Извини, что разбудил, Саша. Но мне помощь твоя нужна. Срочно.
Глава 13
— Что случилось? — Спросил я нахмурившись.
Взгляд Мамаева вдруг сделался испуганным. Он отвел глаза.
— Пожалуйста, пойдем. Это срочно, — ответил он так, будто больше не нашел что ответить.
Это было крайне подозрительно.
— Куда?
— В туалет… Только надо, что б тихо, — он вдруг замолчал на мгновение, потом добавил: — Если кто узнает, что у меня там случилось — засмеют. Только одного тебя мне не стыдно попросить помочь.
Теперь мне все это было не просто подозрительно, а крайне подозрительно. Тем не менее, по испуганному взгляду Мамаева понял я, что парень действительно попал в какую-то беду. Да только совсем не ту, что он пытается мне представить сейчас.
Я медленно поднялся.
— Ну пойдем, — сказал я тихо.
Мамаев не ответил. Только покивал. Вместе мы отправились по темной казарме, к коридору, где у входа в расположение стоял дневальный.
— Подожди секунду, — остановил я Мамаева, когда мы поравнялись с местом, где спал Вася Уткин.
Мамаев обернулся, глянул на меня удивленно. Я опустился к Уткину, аккуратно потрепал его за плечо.
— Вася, — позвал я, — Вася, проснись.
Мамаев аж побледнел. Лицо его в темноте сделалось белее белого. В тусклом свете уличных фонарей, пробивавшемся сквозь окошки, видно было, как у Феди заблестел лоб от испарины.
— Ты чего делаешь, Саша? — Испугался он.
— Вася, — проигнорировав Мамаева, я продолжал будить Ваську Уткина.
Тот заворочился, закряхтел, словно медведь, и обернулся ко мне с сонным лицом.
— А? Чего? Что такое? — Сонным хриплым голосом спросил Вася.
Мамаев, наблюдая за этим, громко сглотнул загустевшую слюну.
— Вставать надо? — Вдруг спросил Уткин. — Случилось чего?
— Нет, Вася. Лежи, — ответил я.
Потом я расстегнул ремешок чесов, с которыми не расставался, сунул их Уткину под подушку, да поглубже.
— Посторожи, будь другом.
— Чего? Часы, что ли? — Сквозь сон спросил Уткин.
— Да.
— Нет проблем, — он зевнул и в полусне добавил: — будут в целости и сохранности.
— Спасибо. А теперь спи.
— Есть… Спасть… — пробурчал Вася и снова стал ворочаться, переворачиваясь на другой бок.
Я встал.
— Ну вот теперь пойдем.
На миг мне показалось, что Мамаев что-то мне ответит. Он даже рот открыл. Однако промолчал. Молча же пошли мы с ним в коридор. Из небольшого коридора можно было попасть в остальные помещения казармы. Например оружейная, комната для чистки оружия и бытовка, расположились слева. Ленинская комната, туалет и прочее — справа.
Сонный дневальный стоял на своей тумбе. Когда мы вышли в коридор, он немедленно уставился на меня, и мы встретились взглядами. Однако дневальный тут же спрятал свои глаза и ничего не сказал.
Мы с Мамаевым пошли по коротенькому коридорчику и завернули направо, к уборной. Там я остановил Федю. Глянул на него очень строгим, офицерским взглядом.
— Признавайся, Федя, чего случилось? Это Бодрых заставил тебя меня выманивать?
Мамаева просто перекосило от страха. Он словно бы окоченел и отступил на шаг. Спиной вжался в стену.
— Говори правду, — нажал я. — Сколько их? Сколько человек ждут меня в туалете?
Глазки Феди вдруг заблестели, он быстро-быстро заморгал.
— Не переживай, Федя, — смягчился я. — Говори, я ничего тебе не сделаю.
— Прости, Саша, — скривился Мамаев так, будто сейчас заплачет. — Они меня заставили. Говорили, изобьют, если тебя не приведу…
— Сколько?
— Трое… — выдохнул Мамаев тяжело.
М-да… Это слишком далеко зашло. Надо решать все здесь и сейчас. Показать Бодрых, что со мной связываться нельзя. Тем более, если будет серьезная потасовка, Бодрых от этого проиграет сильнее, чем я.
— Будь здесь, — сказал я и пошел к туалету сам.
— Нет-нет! — Тут же запротестовал Мамаев, схватив меня за предплечье, — если я не приду, если они поймут, что я проболтался! Жизни мне тут уже не будет! Мне так и сказали «вешайся»!
Я хмыкнул.
— Они всем так говорят. Не бойся.
— Я… я пойду с тобой, — покачал головой Мамаев.
— Не пойдет. Если закрутится, мне будет не до того, чтобы за тебя заступаться.
Мамаев нахмурился. Взгляд его на миг остекленел от задумчивости.
— Не надо за меня заступаться, — сказал он неожиданно решительным, погрубевшим голосом. — Я… Я сам…
— Тебе достанется.
— И пусть. Я ж… Я ж получается как предатель… Я ж теперь в глаза тебе не смогу посмотреть…
— Федор, — я вздохнул, — если начнется драка, и это всплывет наружу, для всех нас будут последствия, вплоть до ареста. Ты собираешься в этом участвовать?
— Да, — ответил он, сглотнув ком.
Я улыбнулся.
— Растешь. Ладно. Идем. Но знай, сейчас ты отвечаешь за себя сам, что бы ни случилось. Понял?
— Понял, — кивнул Мамаев.
Мы пошли в уборную. Мамаев трясся от страха, словно цуцик. Трясся и боялся, просто чуть не падал в обморок от страха. Я видел это по его глазам, по его движениям. Тем не менее, солдат, которого считали мягкотелым мамсиком, шел почти на гарантированную драку, переламывая себя через колено.
Вдруг ощутил я, что испытываю хоть и небольшую, но гордость за Мамаева. Походила она на ту, которая бывает у командира за своих ребят, отлично исполнивших боевую задачу. А для Мамаева же, пересилить свой робкий характер — по-настоящему боевая задача. И пока что он справлялся.