Я исполнил приказ и лег. Приготовился для стрельбы из СВД. Капитан подошел, критически осмотрел мою позу, положение и состояние винтовки, но ничего не сказал. Потом отошел чуть назад, скомандовал:
— Заряжай!
Я примкнул магазин. Передернул затвор. Стрелять мне предполагалось по той же грудной мишени на сто метров.
— По готовности огонь!
Когда служил я в снайперской роте ВДВ, так и не попал в основную снайперскую команду. Тем не менее в боевых условиях, даже будучи стрелком, не раз приходилось мне иметь дело со снайперской винтовкой. Я бы даже сказал, работал я с ней более чем плотно.
Если во времена Великой Отечественной, наши снайпера давали фрицам прикурить как надо, к концу шестидесятых снайперское дело стало медленно деградировать.
К середине пятидесятых армейские шишки сделали ставку на появившуюся в войсках высокоточную ствольную и ракетную артиллерию. Казалось им, что меткие стрелки будут уже не так важны в будущих войнах. Таким образом, снайпер превратился, скорее, в стрелка, вооруженного СВД, чем в высококлассного профессионала своего дела.
Школы снайперов, снайперские сборы и курсы все еще оставались, но качество обучения там кардинально снизилось. Бойцов готовили наобум и зачастую, подготовку вели плохо обученные инструктора.
Афганская война расставила все по местам. Первые годы конфликта показали, что без хорошо обученных бойцов-снайперов, справляться с духами, ведущими партизанскую войну, оказалось сложно.
У душманов были отлично обученные малые группы, способные незаметно приблизиться, произвести меткий выстрел и также скрытно покинуть огневую позицию. У нас тоже были, но серьезно уступали духам в боевой подготовке. Еще бы, на той стороне работали американские инструктора, а советскую армию не готовили к войне с партизанами. Доктрина предполагала масштабные боевые действия, вроде тех, что велись в Великую Отечественную.
Проблему, как водится, стала решать низовая инициатива полевых командиров. Опытные бойцы-снайперы, уже успевшие побывать в пламени Афганистана, тренировали нас, еще только-только ступивших на эту пустынную землю салаг.
Тренировали в тяжелых условиях: где придется и как могут. Иной раз все происходило настолько на коленке, что лично я отрабатывал стрельбу из СВД по движущимся мишеням, паля по банкам из-под пепси-колы, что мы бросали в речку Амударья.
Суровая подготовка, пусть и не была фундаментальной, зато предельно практической. И очень скоро стала давать результаты. Количество, как говорится, перешло в качество.
Я никогда не был штатным снайпером в нашем подразделении, но часто выполнял исключительно снайперские задачи, необходимость решить которые диктовала война здесь и сейчас.
На стрельбище вдруг стало почти тихо. Несколько мгновений мне потребовалось, чтобы снова привыкнуть к прицелу ПСО-1 и соотнести глаз с оптической осью так, чтобы исключить кольцевую тень. Наведя острие прицельной метки на мишень, я задержал дыхание и плавно, на выдохе, нажал спуск.
Крючок сорвался, строптивая СВД лягнула меня в плечо. Хлесткий звук выстрела разнесся по округе, заложив мои непривычные еще к шуму стрельбы, молодые уши.
Отверстие вблизи отметки «десять» появилось раньше, чем шум выстрела окончательно развеялся. Капитан уставился в бинокль. Затем я произвел оставшиеся два выстрела, и обе пули легли также кучно.
— Очень хорошо, рядовой Селихов, — оторвался от бинокля капитан Батов. — Значит так. Получишь новые патроны и повторим из положения лежа и стоя. Затем пробьешь на дистанции подальше. Сейчас давай оружие к осмотру.
— Слушаюсь, — тихо сказал я, показывая ему пустой патронник винтовки.
Несколько дней спустя. Учпункт Московского погранотряда
— Здравия желаю, товарищ капитан, — отдал честь старший лейтенант Толя Таран, начальник одной из горных застав на участке вблизи реки Пяндж.
— Привет, Толик, вольно, — проговорил капитан Батов и Таран опустил руку.
Прохладное, но безоблачное утро готовило теплый, а еще сложный день. На плацу было шумно. Застава отрабатывала строевую. Гудел спортивный городок, полный солдат на зарядке.
— Чего, снова Давыдов на ковер вызывает? — Спросил Батов с хитрой ухмылкой.
— Так точно, товарищ капитан, — пожал плечами Таран.
— И снова из-за твоего рапорта?
— Так точно.
Батов вздохнул.
— Ты же знаешь, что в сводный тебя не отправят. Даже я понимаю, что ценнее ты будешь на заставе. Сам знаешь, что там творится. Особисты к тебе ездят, как на работу. Все вокруг рыщут, высматривают. А ты надумал на войну от них сбежать.
— При всем уважении, товарищ капитан, — сказал Таран, — у меня есть на то личные причины.
— Месть — не причина, — посерьезнел Батов. — Ты это из головы выбрось. Тебя сюда прислали границы Родины защищать, а не играть в неуловимого мстителя.
Таран помрачнел и ничего не ответил. Взгляд его сделался таким жестким, что Батову даже стало не по себе.
— Ты прости, Толя. Я тебя обидеть не хотел, — проговорил капитан немного виновато.
— Все хорошо, товарищ капитан. Не обидели.
— Ну и отлично. Только ты все равно знай, что завернет твой рапорт начальник отряда. Какой это по счету? Третий? Пятый?
— Седьмой, — пробурчал Таран.
— Ну вот. Успокоился бы ты уже.
— Седьмой завернет, а десятый, если надо, пятнадцатый — одобрит, — решительно сказал старший лейтенант.
— М-да… — вздохнул Батов и поторопился перевести тему: — Кстати, помнишь, мы с тобой разговаривали про снайперов? Ты ж жаловался, что Кенджаева никак домой не отправишь. Что нет замены по его должности на заставе?
— Мы с Алимом говорили на этот счет, — признался Таран, — просил его пойти на сверхсрочную. Думает пока что.
— Не мучай ты парня, — рассмеялся Батов, — два года назад он с гор спустился, не знал, как туалетным очком пользоваться, садился задом наперед, а теперь незаменимый на заставе человек, так?
— Так, — покивал Таран. — Кенджаев границу понимает, словно инструктор своего пса. — Да только домой просится. У него матушка, отец больной в горах. Потому я настаивать никак уж не могу.
— Ясное дело. И все же, некомплект, — покачал головой Батов. — А у меня есть один боец на примете. На стрельбах, на прошлой неделе, показал чуть не лучший результат среди учебных застав, отстрелявшихся в тот день.
Таран заинтересованно приподнял бровь.
— Я ему и винтовку дал, — похвалился Батов. — Гонял по разным мишеням, по разным стрелковым позициям. Я тебе скажу — талант. Будто с СВД в зубах родился.
— Так отправьте его на сборы, — пожал плечами Таран. — Пусть курсы проходит.
— Не-не, Толя. Не стал я его записывать в кандидаты на снайпера. Подумал, вдруг откажется. Ты ж знаешь, много кто отказывается. Если и этот туда же — талант пропадет. Ну а потом про тебя подумал. Вот я и решил, что неплохо было бы его к тебе распределить. А ты уж на своей заставе из него сам себе снайпера вырастишь, прям как с Кенджаевым вышло. Как раз и Алима бедного мучать перестанешь.
Таран задумался.
— Как зовут-то вашего таланта?
— Селихов, — сказал Батов, — Александр Селихов.
Тем же вечером. Учпункт Московского погранотряда
— Что это? — удивился Бодрых, когда Машко протянул ему вскрытый бумажный конверт.
— Служебные документы, — проговорил старлей Машко тихо, а потом огляделся. — подробности тебе знать необязательно.
С сержантом он встретился поздно вечером, за одним из боксов парка. Это место не освещали фонари, вырывавшие из темноты куски плаца, КПП и фасадную стену казарм учпункта.
Где-то в степи неприятно выли шакалы. Шумел двигатель, заехавшей на территорию пункта Шишиги. Ее шины хрустели мелкой каменной крошкой плаца.
— И… зачем? — Спросил Бодрых настороженно.
— Значит, слушай сюда. Потеряешь — голову открутят нам обоим. Твоя задача такая: завтра, после дневных занятий, когда застава будет заниматься чисткой оружия и прочими своими… делами… Ты вернешься в расположение. Пока там нет ни души, подложишь конверт Селихову под матрас. Знаешь, где он спит?
— Знаю, — сглотнул Бодрых.
— Ну и отлично. Ночью я подниму всю заставу по тревоге и стану обыскивать казарму под предлогом пропажи служебных документов. К этому времени конверт должен быть там, где я тебе сказал. Понял?
— Так точно, — несколько испуганно проговорил Бодрых.
— Ну и отлично. Справишься, с твоим переводом через две недели, будет все решено. А нет… Ну нет, так отправишься в шурупы.
Бодрых побледнел и сглотнул неприятный ком загустевшей слюны. А потом глянул на темно-желтый в темноте конверт.
— Слушай задачу, — прокричал одетый в полевую форму одежды Машко, — найти и обезвредить условного нарушителя государственной границы. Не дать условному нарушителю проникнуть в «Тыл». Найти, задержать. При необходимости обезвредить.
Шла третья неделя в учебке. Сегодня, после того как мы побегали в атаку стрелковой цепью, используя холостые патроны, нам предстояло найти и обезвредить условного нарушителя границы.
Работали мы в составе усиленного наряда из четырех человек. Сейчас задерживать нарушителя шла именно наша группа. В ее составе был я, Дима Ткачен, Сеня Лопин и еще один чернявый парень по имени Валера.
«Тыл» родной страны изображало небольшое ущелье, развернувшееся в нескольких километрах от учпункта. Именно к его «хвостику» мы бегали марш-бросок в первый наш день в учебке.
Шли мы в такой вот боевой выкладке: АК, штык-нож на поясе, вещмешок, набитый какими-то тряпками (Валере даже показалось, что в одной из них он узнал фрагмент своих штанов, в которых приехал в отряд), а также подсумком с четыремя снаряженными холостыми патронами магазинами, которые нам строго-настрого запретили трогать. Автоматы, соответственно, оставались без магазинов.
— Старшим наряда назначается… — Машко задумался, повел по нам взглядом. Остановившись на мне, он нехотя добавил: — рядовой Слихов.