190.
П.П. Севастьянов из 3‑го батальона 107‑го гвсп так описывал дислокацию сторон: «Расстояние между линией обороны немцев и нашей составляло 3 км. От нашей линии обороны на расстоянии 800 м находилась высота. Нас, 8 человек, направили в боевое охранение. В нашу задачу входило наблюдение за передвижением немецких войск и их поведением на линии обороны. Мы были связаны линией связи. Окопавшись в траншеях и в блиндаже, с пулеметом, мы в течение светового дня не проявляли признаков жизни, ночью ходили за пищей и водой, а также брали боеприпасы в расположении своего батальона»191.
Борьба шла только в воздухе. 289‑й ШАД продолжал штурмовки Хулхуты. 9 сентября в течение десяти минут, с 12:30 до 12:40, по оценкам летчиков Ил-2, они уничтожили 60 автомашин, 2 батареи и до 100 солдат и офицеров противника. Выяснилось, однако, что летчики по ошибке отбомбились по нашей же 152‑й осбр. По счастью, потери были не столь высоки, как казалось с воздуха – было ранено всего 4 человека192. Отчасти в этом была виновата сама пехота – еще неделей ранее летчики предупреждали, что наземные войска никак себя не обозначают. У немцев, кстати, с этим было все отлажено – на танках или около окопов полотнищем вверх укреплялись флаги со свастикой, чтобы не получить ненужный привет с воздуха от пилотов Luftwaffe.
13 сентября в 05:30–05:40 шесть Ил-2 провели штурмовку Хулхуты. Командиры звеньев доложили об уничтожении взвода немецкой мотопехоты, нанесении повреждений примерно 30 автомашинам. Самолеты спускались до 20‑метровой высоты. Ими было сброшено 11 ФАБ-100, 60 АО-8, выпущено 28 РС, не считая снарядов и патронов ШКАС. Немецкие зенитчики смогли повредить три крылатые машины193.
19 сентября большая группа Илов из 289‑й ШАД штурмовала Хулхуту. В общей сложности, было задействовано 23 самолета. Два из них были сбиты огнем немецких зенитчиков. Командир звена капитан Смирнов заметил, как один штурмовик совершил вынужденную посадку в 6 км юго-восточнее Хулхуты. Он заметил и другое: две машины из Хулхуты, на полном ходу стремившиеся к подбитому самолету. За машинами развивался длинный шлейф пыли и песка. Смирнов произвел посадку. На земле его ждал очень обрадовавшийся лейтенант Канунников. Смирнов подобрал товарища и на глазах огорченных немецких разведчиков поднялся в воздух. Другим сбитым пилотом оказался старший сержант Буданов. Он не вернулся194.
17 сентября осыпалась неправильно отрытая землянка, ставшая могилой для курсанта Ягудина. Всего в течение сентября было потеряно 12 Ил-2 и шесть бойцов, причем большая часть потерь пришлась на действия немецкой зенитной артиллерии195.
Некоторые потери 289‑я ШАД несла ввиду ошибок личного состава. 14 сентября на аэродроме ефрейтор Мальцев по неосторожности ранил курсанта-авиамеханика Басанца196. Еще три Ил-2 и один У-2 были потеряны в августе 806‑м ШАП по небоевым причинам197.
Основные силы 103‑го и 105‑го гвсп, 84‑й гвап, 78‑й и 116‑й УР стояли на оборонительном обводе. Шло активное строительство оборонительных сооружений. Только УР-78, перешедший в оперативное подчинение Губаревича, за время стояния у Хулхуты соорудил 450 пулеметных и 3 артиллерийских ДЗОТа, вырыл 288 артиллерийских, 286 пулеметных и 864 стрелковых окопа, обустроил 851 землянку и блиндаж, а также уложил более восьмидесяти тысяч (!) мин – 27 000 противотанковых и 55 000 пехотных. В довершение «ур» овцы отрыли 23 колодца198. К работе привлекли и другие части. Курсантский 902‑й сп был выведен в тыл, и вместе с 905‑м сп и 771‑м ап 248‑й сд также использовался на строительстве оборонительных сооружений, не забывая и о боевой подготовке. Губаревич занялся обустройством бань.
Глубоко в тылу 52‑я осбр заняла оборону на правом берегу Волги, опоясав стрелковыми окопами городские предместья Астрахани от Морского поселка до Старой Кучергановки.
2‑й батальон 156‑го мп двигался к Сарпинским озерам. С этим рейдом была связана история расстрела безоружных советских девушек.
По нашим данным, 31 августа моторизованная группа в составе 10 танков, пяти бронемашин и отряда мотоциклистов вышла из Хулхуты на северо-восток. Утром в районе зимовки колхоза «Трудолюбие» группа натолкнулась на посты № 1441, 1442 и 1443 ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь). Посты долго не продержались, и их личный состав попал в плен. Семнадцать бойцов, в том числе 14 девушек, были расстреляны. Восемнадцатой оказалась Вера Никонова, раненная в руку и спину, но оставшаяся в живых. На следующий день ее, потерявшую сознание, нашли разведчики 152‑й осбр. Никонова оказалась в госпитале и смогла выжить.
Вот что она рассказывала после войны:
«Через месяц шесть девушек, пост ВНОС, расположились в районе Красного Худука. Стоял там одноэтажный дом, огороженный забором. Рядом поставили вышку. Около дома начертили круг, разбили его на 360 градусов, через каждые десять градусов палочка – указатель. Такой же круг и на вышке. Там стоишь днем, ночью – на земле. Услышишь – летит самолет, курс засекаешь по отметкам в круге, высоту – днем в бинокль, а «марку» – по звукам. Около дома вырыли небольшой котлован: если плохо слышен самолет, спускались туда, приникали ухом к земле, вроде бы лучше слышно.
И тут же все данные по телефону в свое подразделение. А уж оттуда – летчикам ли, зенитчикам – это девчонкам неведомо.
Самолетов летало много, работы хватало. Не раз и не два «мессеры», заметив вышку в степи, пикировали на нее, обстреливали, стремясь лишить ПВО зрения и слуха. Падали тогда на площадку вышки и лежали, замерев от страха.
В последние дни августа, должно быть, для подкрепления и поднятия духа, прислали на пост старшину Михаила Павловича Кузнецова.
Наши войска уже отступали. Проходя мимо поста, солдаты и их звали с собой. Но приказа на отход не было. И они, уложив на подводы все имущество, продолжали нести службу, поддерживали связь со своими.
Наконец, рано утром передали по телефону приказ: уходить по такому-то направлению, по пути соединиться еще с двумя постами.
Тронулись в путь и вскоре пришли к первой точке, там к ним присоединились еще шесть девчонок и один командир. По пути ко второй их нагнала подвода, которую тащил верблюд. На подводе несколько наших офицеров.
– Вы куда, девчата?
– Подальше от немцев!
– Ну и мы с вами…
Приехали на вторую точку – чабанский домик и кошара, а там уже никого не было. Решили позавтракать и двигаться дальше. Вера подошла к подводе взять продукты, оглянулась невзначай, а на бугре неподалеку немцы: танки, машины, мотоциклы.
Крикнула старшине: немцы!
Тот приказал занять оборону. Похватали с подвод винтовки, а гранаты и бутылки с зажигательной смесью впопыхах не нашли. Попрыгали в траншею (их у каждого поста вырывали), начали стрелять, но куда там с винтовками против танков. Окружили, отобрали винтовки, обыскали, забрали комсомольские билеты.
Разделили всех на группы. Одну отвели в кошару, другую стали допрашивать прямо у домика. Немцы – офицер и переводчик – спрашивали, кто такие, откуда и куда едут, где дорога на Юсту, где стоит их часть? Все молчали.
В кошаре, видать, тоже шел безуспешный допрос. Там вдруг раздались выстрелы, крики, снова выстрелы. И все стихло.
Офицер отдал какую-то команду, и их повели немного в сторону, поняли – на расстрел. Ведут их на расстрел. А тут из-за сруба колодца один наш офицер, сумевший за него укрыться, открыл по немцам стрельбу из автомата. Конвоир им что-то крикнул, махнул рукой, дескать, «ложись!». Они присели, группой, кучно. Офицера того немцы убили. А потом один солдат установил спокойно, неторопливо, что называется, у них на глазах, неподалеку от них ручной пулемет – и начал стрелять по ним. Она упала, прижалась к земле – и то ли худенькая, то ли плотнее других в землю вжалась, но две пули ее только сверху задели. Одна прошила тело навылет под левой лопаткой, вторая насквозь прошла через правую руку. Это она, конечно, уже потом разобралась. А сразу-то почувствовала два удара – и потеряла сознание.
Когда пришла в себя (должно быть через несколько часов), поднялась, осмотрелась кругом – все убиты, офицеров еще и в голову добивали. Раны у нее от жары и пыли запеклись, закрылись будто. Но болели сильно, и слабость была.
Подошла к подводе, отыскала какое-то «штатское» платье, переоделась. И легла в окоп, чтобы темноты дождаться. Сколько так пролежало – не помнит, видать, опять без сознания была.
Ночью очнулась, выглянула из окопа – кругом все горит: домик, кошара… Как загорелось, кто поджег – до сих пор не знает.
Пошла по степи, не думая, не выбирая путь, инстинктивно, в сторону, противоположную той, откуда пришли немцы. Шла босиком, часто падала, отдыхала и снова брела. Еды не было, воды не было. Наткнулась однажды на колодец, порвала рубашку на ленты, связала их, опустила в колодец, вытащила намокший конец, пососала… Еще и еще. Пошла дальше. Где-то наткнулась на дырявое ведро, потом попалась кружка. Кружка пригодилась – напилась из какой-то ямы со стоячей, зеленой водой. Нашла как-то колодец, заглянула, в нем дохлая коза. Что делать – спустила свою ленту, опять пососала ее – куда от жажды денешься?
На четвертые сутки в каком-то маленьком поселке набрела на своих. Встретила женщину с ведрами, полными воды, напилась. Потом медсестру нашли, дали ей маленькую чашечку молока, небольшой кусочек хлеба – сказали, больше сразу нельзя.
Ночью все вместе пошли дальше и днем вышли к какому-то селу (это было Сероглазка), попутчики звали ее в госпиталь, а она увидела знакомую вышку, поняла, что там пост ВНОС и пошла к своим. Все рассказала…
К вечеру пришла машина и увезла ее в свою часть, там был то ли медвзвод, то ли медпункт.
Лечилась она долго. Потом вернулась в строй, снова на пост ВНОС – в степи, только уже в ростовской. А как-то собрали их всех в Астрахань, на поезд – и в Польшу, снова на точки ВНОС, наблюдателем»