овок высилась трибуна, с которой мировой судья совершал церемонию гражданского бракосочетания.
— Что такое? — Раф присмотрелся к Элле.
— Ничего. — «У меня что, все мысли на лбу написаны?..»
— Не увиливай. В чем дело?
— Моя двоюродная бабушка Мавис любила наносить нам визиты и все серьезные беседы проводила именно здесь. От меня ждали, что я стану… примерной девочкой.
— Представляю… — Черты Рафа смягчились.
— Веселишься? — Элла недовольно скривилась. — Сидеть на краешке кушетки, спина выпрямлена, руки сложены на коленях, лодыжки элегантно скрещены — и так часами! А тебе всего лишь девять лет!
— В девять лет в джунглях Коста-Рики мы с ребятами охотились на ягуара.
— И родители позволяли? — Элла была ошеломлена.
— Отец. Мама уже несколько месяцев как умерла, а отец тогда еще не женился.
— Шейн что-то рассказывала. — Элла смотрела на Рафа во все глаза. — Твой отец, кажется, из Техаса?
— Техасец. А его родители — французы. Интересное сочетание? Моя мать была наполовину тико-костариканка. Похоже, отец женился на ней, чтобы порвать с прошлым. Кроме выращивания кофе, ему было на все начхать.
— Поэтому твой родной язык — испанский? — подметила Элла.
— Все на нем говорили. — Желая прекратить расспросы, Раф повел Эллу из комнаты. — Раз это место навевает такие тяжкие воспоминания, пойдем в другое.
Он распахнул дверь в следующую гостиную, и Элла обомлела.
— Когда мои родители успели?.. — восхитилась она, переступив порог. — Как будто мы попали в другую эпоху.
И она была права. В четырех углах комнаты стояли высокие кованые канделябры, увенчанные толстыми свечами. К потолку, заменяя люстру, на массивных цепях было привешено колесо телеги. Лишь пылающий камин, сложенный из камней, да расставленные тут и там бесчисленные свечи озаряли комнату. Каждый шаг отдавался гулким эхом от наборного дубового настила. Гобелены на стенах и оружие над каминной полкой довершали иллюзию средневековья.
С сиденья у очага к ним навстречу поднялся священник. В стеклах его очков в металлической оправе плясали отблески пламени.
— Добрый вечер и добро пожаловать. Желаете ли вы пожениться?
— Да, желаем. Но одну минуту.
Раф бесцеремонно оттащил Эллу в сторону.
— Что-то не так? — спросила она.
— А ты, amada, не догадываешься? Если мы поженимся вот так, ты всегда будешь жалеть об этом.
Элла долго не решалась спросить:
— Мои родители?
— Они должны быть здесь. Тебе нужно послать за ними.
— Ты правда не возражаешь?
— Я возражаю против их решения дать очередной бал — после того, что было, — но это не значит, что они не должны присутствовать на свадьбе их единственной дочери.
— Спасибо, Раф. — Слезы заблестели в глазах Эллы. — Я мигом.
Раф повернулся к священнику и передал конверт, который дала Дора Скотт.
— Мы хотим дождаться членов семьи невесты.
Распорядившись, Элла встала рядом с Рафом.
— Они будут через минуту.
— Прекрасно, — кивнул святой отец, — поскольку прежде, чем начать, я обязан спросить вас, хорошо ли вы обдумали шаг, который собираетесь совершить. — Его голубые пронзительные глаза по очереди задержались на каждом. — Ибо брак — это узы, о которых стоит задуматься без спешки и суеты. Пока есть время, прошу вас, обратитесь к избраннику своему, загляните в глаза его и ответьте, уверены ли вы в своем выборе.
Элла повернулась к Рафу — и опешила. Он был недвижим, лицо — непроницаемая маска, точно высеченная из камня, глаза — свинцовые, весь как перед броском. Словно ждет, что она вот-вот изменит свое решение.
Элла изучающе склонила голову.
Раф всегда сочетал в себе несочетаемое, что делало его человеком удивительным. В отношении Шейн, его сводной сестры, он был чутким, заботливым братом, готовым пожертвовать всем ради нее.
Но эта печать мстительности… Элла хорошо знала его холодность, отстраненность одинокого волка, который не доверяет до конца даже близким, который всегда начеку, чтобы отразить нападение или воспользоваться чужой слабостью. Встанешь у такого на пути — будешь дорого расплачиваться. Раф долго забывал, редко прощал, и тем удивительнее выглядело его намерение жениться на ней: для этого требовалось примириться с их прошлым.
Безусловно одно.
Недостатки недостатками, а шесть лет назад она влюбилась в него, и с тех пор, что бы он ни говорил, что бы ни делал, ничто не могло это изменить.
— Раф, я согласна выйти за тебя замуж, — Элла улыбнулась ему успокаивающе, — хотя для меня не секрет, что ты за человек.
Раф оторопел. Дай она ему пощечину, он не был бы так поражен. Что она имеет в виду? Разгадала его план и все равно согласна? Но нельзя же быть такой глупой и не понимать: после свадьбы он будет с ней лишь до тех пор, пока не выгорит их страсть. И докажет раз и навсегда, что «жили они долго и счастливо» длится cinco minutos[7], и ни секундой дольше.
Целых пять лет он выкорчевывает эту женщину из своей жизни. Она украла его сердце, обвилась вокруг него, подобно опасному колдовскому дереву, чьи корни уходят глубоко в землю, а молодые побеги прорастают сквозь кирпич, камень, известку, сокрушая все преграды.
Безусловно одно.
Он хочет ее. И, нет сомнений, однажды он сильно пожалеет о своем поступке, о преступлении, за которое будет расплачиваться до конца своих дней. Любая кара будет справедливой.
По крайней мере наступит развязка. Горечь затопила Рафа. К чему так убиваться? Он жаждет Эллу, он жаждет мести. Женившись, он убьет двух зайцев.
— А вот и мы! — В комнату влетела Генриетта, за ней, не спеша, Дональд. Увидев Рафа, мать Эллы встала как громом пораженная. — О Господи, — прошептала она. — Мистер Бомонт?! К-какая неожиданность…
— Миссис Монтегю, мое почтение. — Раф церемонно поклонился.
— Что вы здесь делаете? — Отец Эллы не стал играть в приличия.
Элла поспешно взяла Рафа под руку, не давая разыграть сцену из плохого водевиля.
— Раф здесь ради меня. Я выхожу за него замуж, и он пожелал, чтобы вы при этом присутствовали.
Дональд посмотрел недоверчиво. Генриетта же с облегчением воскликнула:
— Мечта сбылась. Я так молилась.
В который раз Раф изумился: Монтегю их благословили.
Он прикрыл глаза, не желая лицезреть, как эти двое бросаются к Элле, сжимают ее в объятиях, обмениваются слезными поцелуями, поворачиваются к нему. Генриетта радушно прижала Рафа к груди, затем взяла дочь за руки и отвела для тайных напутствий. Дональд протянул руку.
— Рад, что вся эта чехарда наконец-то уладилась, — прямо сказал он. — Ты чуть не разбил Элле сердце, обвиняя ее в поступке Шейн.
— Этой вины я с нее не снимаю, — парировал Раф. — Женитьба ничего не меняет. Как и моего взгляда на «Золушкин бал». На вашей дочери я женюсь не ради, а, скорее, вопреки.
Уставившись на Рафа, Дональд надолго замолчал.
— Сводишь счеты?
Такая догадливость не удивляла. Отец Эллы, если не принимать во внимание его увлеченность «Золушкиными балами», во всем остальном был человеком трезвого ума и, конечно, понимал: человеческую натуру слагают и достоинства, и недостатки. Не только Добро, но и Зло. Но понимать не значит принимать…
— Вы понимаете? — подчеркнул Раф, скрестив руки. — Все до конца?
— К сожалению, да, мистер Бомонт. В вас горит желание заполучить мою дочь и вместе с тем отомстить.
— Ваша дочь этого не понимает.
— Элла любит. И еще — видит в людях только хорошее. Она не сомневается — месть будет побеждена. Я — нет.
— И что вы намерены делать?
— Пап? — Элла оставила мать и подошла к ним. — Что-то не так?
Дональд обхватил дочь за плечи и чмокнул в щечку.
— Все в порядке. Всего лишь возобновляю знакомство со своим будущим зятем. Солнышко, а не отметить ли нам это событие?
— Шампанским?
— Вот именно. — Дональд выждал, пока Элла отойдет и не сможет их слышать. — А на ваш вопрос, мистер Бомонт…
— Раф.
— …как угодно… отвечу так: я намерен отпраздновать замужество моей дочери.
— И все? — Раф наморщил лоб. — Вы меня удивляете. Стоять рядом — и ничего не делать?
Во взгляде Дональда блеснула холодная решимость.
— Поверь, я не питаю иллюзий насчет того, чего ты хочешь добиться этим браком. Но вот добьешься ли ты — это еще вопрос.
— Сомневаетесь? — не верил Раф.
— Вот именно, — последовал спокойный ответ. — В своих расчетах ты не учел одного.
Уверенность Дональда смутила Рафа. Что же упустил он и что не укрылось от старика Монтегю? Он мысленно перебрал все пункты своего плана, выискивая слабое место. Его глаза сузились. Нет, он предусмотрел решительно все.
В чем же оплошность?
— Ты не учел самого главного: сердцу не прикажешь. Иначе ты не повел бы мою дочь под венец.
— Какая чушь! — прорычал Раф, напрягая все силы, чтобы не взорваться. — Я никогда не позволю слюнявым сантиментам вмешиваться в мои решения.
— Что ж, — отец Эллы покачал головой, — продолжим наш разговор на Юбилейном балу. Увидим, кто прав.
— Как-как? — Раф не понял.
— А ты разве не знаешь? — удивился Дональд. — Ровно через год мы приглашаем всех поженившихся на Юбилейный бал, чтобы вместе отпраздновать первую годовщину. Такая традиция.
— А Шейн, — озираясь, Раф убедился, что Элла их не слышит, и понизил голос, — знала об этом?
— Сожалею, — сказал проникновенно Дональд, — но она знала.
— Так вот куда она поехала в ту ночь…
— Мне искренне жаль, — с неподдельным чувством повторил Монтегю. — Если тебя утешит, даю слово, что Элла ничего не знала. Мы сами об аварии узнали потом и не стали ей говорить.
— Я ждал, что Элла позвонит, — признался Раф. — И дело не столько в том, чтобы поддержать сестру…
— А как Шейн? Поправилась? Как ее дела?
— Судя по всему, неплохо. — Ответ был неточным, но это было лучшее, что Раф мог сейчас предложить.