– Каждому встречающему на лацкан поместить простую белую бутоньерку.
– Гостевую(-ые) книгу (-и) разместить в зале, а НЕ при входе.
– Не желаю, чтобы люди подписывали гостевую книгу на бегу – она для серьезных скорбящих.
– Встречающим – перемещаться по залу и быть среди гостей.
Сьюки, о церковной службе не беспокойся. Преп. Джордж уже получил все необходимые распоряжения. Тебе будет чем заняться с гостями из других городов, организацией парковочных мест и т. д.
В три пополудни зазвонил телефон – то был работник местной компании по производству памятников.
– Миссис Пул, у меня есть поручение доставить надгробие. Где желаете его разместить?
– Что?
– Ваша мать заказала надгробие… и оно довольно крупное.
– Насколько крупное?
Работник сообщил, что Ленор заказала себе пятифутовую статую плачущего ангела из белого мрамора и велела «счет выставить вам».
– О господи, и когда она это заказала?
– Да уж лет десять назад, хотя время от времени заезжала, вносила изменения. Она была довольно привередлива к деталям. Вырезать исключительно из алабамского мрамора и чтобы совершенно никаких изъянов.
Сьюки покачала головой. Ну разумеется. Это же Ленор. Ушла насовсем, но все равно заказывает музыку. Сьюки подумала: «Что уж там, старушка. Теперь-то зачем меняться?» Как обычно, Ленор все сделала по-своему – как и полагается.
Сьюки поразилась обилию цветов и речей на маминых похоронах. Столько людей сказали о ней прекрасное. Но больше всего для нее значили слова милой старой Нетты, взявшей ее за руку и сказавшей:
– С ней была уйма возни, но клятый этот мир станет без нее скучным.
Служба прошла чудесно – в точности как хотелось Ленор. Конечно, все обошлось дороже, чем они думали. Статуя плачущего ангела оказалась такой здоровенной, что пришлось купить два кладбищенских участка. Сьюки стояла над могилой в смешанных чувствах, но понимала, что женщина, которую они опускают в землю, всегда будет громадной частью ее жизни. Кого сердце полюбит первым, оно не ведает – и не задумывается, по крови ли связь. Суть в том, что ее мать – единственная мать, какую она знала, – умерла. Эта невозможная женщина сводила ее с ума и терзала ей душу, и все же, вопреки всему, Сьюки будет ее не хватать – каждый день, до конца ее собственной жизни.
Ленор Симмонз Крэкенберри
1917–2010
Истинная дочь Юга
унесена домой
Наследие Ленор
Пойнт-Клиэр, Алабама
Через несколько недель после похорон Сьюки пришла в дом к Ленор – разобраться в ее вещах. Отперев входную дверь, она учуяла слабый аромат материных духов, все еще висевший в воздухе. Она почти ожидала услышать голос Ленор из другой комнаты, вот-вот, но царила жутковатая тишина. Сьюки прошла в кухню, огляделась. Так странно было смотреть на всякие мелкие предметы, оставленные здесь навсегда, – предметы, которые когда-то ничего не значили, а теперь вдруг приобрели важность. Она заглянула в блокнот на стене, увидела мамин почерк. «Сказать Сьюки, что мне нужен кофе». Вид этой записки навел ее на мысль, какой жестокий фокус – смерть. Вот человек есть, живой, разговаривает, а вот – але-оп! – исчезает у тебя на глазах. Смерть по-прежнему оставалась великой загадкой, вопросом, на который никто не в силах ответить. Она побродила по дому и пришла в гостиную. Открыла массивный секретер красного дерева – и вот оно, все это серебро, ждет ее.
Она вздохнула, сходила на кухню и вернулась с тряпкой, мамиными нитяными перчатками и пастой для чистки серебра, уселась за обеденный стол. Что тут еще поделать? Полируя, она почти слышала голос Ленор: «Помни, Сьюки: ничто не говорит о семье больше хорошего серебра и настоящего жемчуга.
Остальное – чепуха». У Ленор был большой дом, но она ухитрилась заполнить каждую комнату. А теперь, без нее, Сьюки почувствовала себя такой маленькой, но драить не бросила.
В тот вечер Сьюки набрала номер.
– Ди Ди, это мама. Милая, я тут разбиралась в вещах и подумала: не хочешь ли ты забрать бабушкино серебро?
– «Франциска Первого»?
– Да.
Повисло молчание, а затем дочь сказала:
– Нет, вообще-то. Оно мне, считай, без толку, я б им никогда все равно не пользовалась. Если, конечно, его нельзя продать и купить что-нибудь другое, но ты мне этого не разрешишь.
– Нет, бабушка настаивала, что его нужно передать кому-то из семьи.
– А спроси близнецов? Может, им надо.
– Не могу. Я обещала, что делить набор не буду, а отдать все одной тоже нельзя.
– Верно. А Картер, сама понимаешь, его не захочет.
– Не захочет. В общем, я тут думала, если тебе он действительно не нужен, ничего, если я предложу его Баку с Банни?
– Конечно, я совсем не против. Хорошая мысль, по-моему. Знаем мы Банни, ей такое в радость будет.
Сьюки не была подлинной Симмонз, равно как и ее дети, и потому Бак и Банни имели на серебро полное право. Кроме того, Банни – единственный ближайший к южанам человек. За последние несколько лет у нее прорезался южный выговор похлеще, чем у Сьюки.
Через неделю Сьюки загрузила машину и отправилась в Северную Каролину Банни, как и ожидалось, была на седьмом небе.
– Сьюки, ты не представляешь, как я счастлива, а к тому же, разумеется, ты всегда можешь брать его попользоваться, но у меня слов нет, как оно мне всегда нравилось, – сказала она, поглаживая громадный половник. – Кажется, в том числе и поэтому я влюбилась в Бака. Никогда не встречала человека, чья мать владела бы полным набором «Франциска Первого». А теперь он наш, и я наконец чувствую себя настоящей Симмонз. – Банни охнула, поняв, что сморозила. – Ой, Сьюки, я не в этом смысле. Я хотела сказать… ну, то есть, конечно же, настоящая Симмонз – ты. Ох, убить бы себя за такие слова.
Сьюки пожала плечами:
– Ой, Банни, выбрось из головы. Поверь, я совершенно счастлива, что оно теперь у тебя.
– Правда?
– О да, но прошу лишь об одном.
– Конечно, о чем угодно. Вообще о чем угодно.
– Обещай, что никогда его не разделишь.
Банни отшатнулась в ужасе:
– Разделить набор? Разделить? Мне бы и в голову такое не пришло! Это же святотатство. Да я лучше помру с голоду, чем разобью целый набор «Франциска Первого».
Сьюки рассмеялась и обняла ее.
На пути домой Сьюки улыбалась. Она не понимала, как это произошло, но маленькая часть Крылатой Ники просочилась в Банни и вцепилась в нее мертвой хваткой. Сьюки все правильно сделала. Факел Симмонзов и это чертово серебро официально переданы по эстафете, и Сьюки вдруг почувствовала себя на двадцать фунтов легче.
В первое утро по возвращении из Северной Каролины Сьюки, возясь в саду, увидала красивую ярко-голубую стрекозу с серебристыми крыльями, порхавшую вокруг ее цветов. Наверняка знак. Если Ленор заглянула бы поздороваться, то это очень в ее духе – явиться ярко-синей стрекозой. Ленор была весна, а синий – один из ее цветов.
Несколько недель спустя Сьюки сняла трубку звонившего телефона и услышала Ди Ди – та едва не кричала:
– Мама! Ты сидишь?
– Нет, но сяду…
– Ты не поверишь!
– Так…
– Помнишь ту женщину, с которой я связывалась в Лондоне, по поводу фамильного древа Бранстонов?
– Да.
– Так вот, она обнаружила брачное объявление в лондонской «Таймс», которое деды твоего отца опубликовали в 1881 году, и в нем говорится, что 22 июня того года Реджиналд Джеймс Бранстон женился на бывшей мисс Виктории Энн Симмонз в церкви Святого Иакова.
– Мило.
– Мама! Ты, что ли, не понимаешь, что это значит? Девичья фамилия твоей настоящей прабабушки – Симмонз, а значит, мы все равно Симмонзы!
– Ну не знаю, хорошая это новость или скверная.
– Это отличная новость, мама. Слава богу, я не выкинула фамильный герб Симмонзов. Более того, эта женщина обнаружила, что бабушка твоего настоящего отца, моя прапрабабушка, – пятиюродная внучатая племянница королевы Виктории!
О господи. Храни боже Ди Ди. То, может, вообще другие Симмонзы, но Ди Ди явно в бешеном восторге от этих сведений и уж точно выложит их всем, кого знает.
Сьюки порадовалась, что Ди Ди так счастлива. Ей все это было, в общем, безразлично – за вычетом того, что теперь можно не угрызаться уж слишком по поводу себя и «Каппы». В ее родословной были хоть какие-то Симмонзы. Она лишь жалела, что Крылатая Ника так и не узнала про это, а то бы ликовала: она была права с самого начала.
Марвэлин снова сражает наповал
Прошло еще несколько недель, и Сьюки напоролась в магазине на Марвэлин. Та ей сообщила:
– Ты не поверишь, Сьюки, но мы с Ралфом опять встречаемся.
– Правда?
– Да, и я поняла, что на самом деле его не так уж ненавидела. На самом деле я ненавидела институт брака.
– Вон что. А что говорит нам Эдна Йорба Зорбра?
– Ой, мы и не виделись с тех пор, как она переехала в Лас-Вегас. Она больше не занимается личностным ростом.
– Жалость какая.
– Да, она теперь продвигает новую ювелирную линию – полностью из перьев.
– Правда?
– Да, она же на четверть индеанка, видишь ли, а они обожают перья. В общем, с Ралфом пока все идет вполне гладко, и мы подумываем съехаться и заняться сексом. Я когда-то исключительно поэтому и вышла за него. Он в постели всегда был отличный. Конечно, он уж не молод, как раньше, но он врач и добудет себе сколько угодно «виагры».
– А. Ну, я рада, что у тебя все складывается. Мне пора, но рада была повидаться.
– Ага, и я. Буду тебе докладывать, что и как. До скорого.
О господи, Марвэлин. Вечно она вываливает всякого личного с перебором – во всяком случае, больше, чем Сьюки хотела бы знать. Ралф был гинекологом Сьюки, и теперь у него в кресле она будет чувствовать себя совсем иначе.
Но вот что хорошо: они с Деной все же добрались до сбора «Каппы», и, к удивлению Сьюки, даже после того, как она выложила им все начистоту, они избрали ее председателем комитета сбора следующего года.