— Но разве я могу тебе довериться? — спросила она, тяжело вздохнув, когда Хитралекхи кончила декламировать. — Не обольщаешь ли ты меня для того, чтобы вернее предать и погубить?
— Разве я не погубила бы и себя вместе с тобою, высокая бегум? — спросила Хитралекхи. — Верь мне, верь той любви, которая наполняет мое сердце и всецело принадлежит одной тебе. Дай мне устроить твое счастье, благородная моя повелительница, позволь позаботиться обо всем и прими из рук моих этот превосходнейший дар неба!
Она снова стала перебирать тонкими пальцами струны и запела нежную песню.
Дамаянти тяжело дышала, она наклонилась и опустила руки на плечо своей служанки. Из глаз ее лились слезы.
— Я хочу тебе довериться, хочу на тебя положиться! — сказала она. — Ты права. Весна промчится быстро, а с ней и цветы, и счастье!
Она склонила украшенную цветами голову к плечу Хитралекхи, и глаза той засияли страстью и торжеством победы.
II
В предместье Калькутты появилась большая толпа фокусников и раскинула свой лагерь у длинной стены одной из летних вилл. Табор состоял из нескольких телег с парусиновыми палатками, запряженных быками и маленькими осликами. Животных отпрягли, привязали и накормили. В одном из помещений, огороженном крепкими деревянными кольями, находились обезьяны и медведи. Труппа состояла из пятнадцати-двадцати мужчин и почти стольких же женщин, почти все происходили из низшей индусской касты.
Пока часть труппы равняла большую круглую площадку, очищая ее от травы и камней, чтобы раскинуть там несложные приспособления для представлений, весть об их появлении успела далеко распространиться, и собралась толпа праздного люда.
Одни фокусники просьбами и энергичными угрозами удерживали народ от слишком большого напора на огороженное место. Другие, стоя около своих повозок, продавали всевозможные предметы: искусно сплетенные из древесной коры и лыка маты, посуду из различных пород дерева, хотя и грубовато, но не без вкуса выточенную. Вещи эти быстро и охотно раскупались. Некоторый спрос имели и целебные травы, продаваемые пучками или в виде мазей и настоек с примесью крови животных или пепла от сожженных шкур змей и ящериц. Торговали и приворотным зельем.
Не обходились в труппе и без астролога, одетого в белую бумажную мантию, затканную красными нитями. На лбу и на щеках у него были вытатуированы каббалистические знаки. После обычных вопросов о дне и часе рождения он предсказывал грядущие события жизни вопрошавших его, почти всегда соединяя несчастные случайности с предстоящим громадным счастьем. Предсказания встречали безусловную веру, и чашечка, которой астролок перед началом предсказаний обносил толпу жаждущих узнать будущее, очень быстро наполнялась.
Между тем успели устроить сцену. Поперек нее был натянут крепкий канат, а вокруг размещены различные предметы, необходимые для выступлений жонглеров и гимнастов.
Солнце село, и наступила глубокая темнота. Тотчас же зажгли лампы, которые распространяли довольно ясный желтовато-красный мигающий свет, придававший всему окружающему фантастический оттенок. Рослый сильный мужчина явился с огромным тамтамом и, когда все было готово, ударил в него колотушкой с такой силой, что было слышно далеко в окрестностях.
Представление открыл шпагоглотатель — крепко сложенный широкоплечий малый, усевшийся со скрещенными ногами на пол. Откинув голову, он опустил себе в горло трехгранный железный клинок длиною в один фут и закрыл рот. В таком положении при напряженном безмолвном ожидании толпы он пробыл несколько минут, страшно вращая глазами, затем осторожно извлек страшный инструмент. Повторив трюк раза три, он уступил место гимнастам, которые в разнообразнейших позах и группах принимали такие акробатические положения, которые казались невозможными для человеческого тела.
Выступление имело шумный успех, и один из участников тотчас же воспользовался им, обойдя с оловянной чашкой ряды зрителей, не поскупившихся на щедрые подачки.
Затем последовало представление на туго натянутом канате, также исполненное несколькими мужчинами. За ними вышли акробаты, которые с замечательной ловкостью прыгали через большие цилиндрические корзины, жонглировали кружками.
Наконец явился фокусник, почти голый: в набедренной повязке и тюрбане. На стол перед ним положили медную доску, а на нее фокусник выложил из маленьких глиняных бокальчиков три кучки муки красного, голубого и желтого цветов, они сохранили форму, не рассыпались.
У всех зрителей вырвался общий вздох напряженного ожидания, служивший доказательством, что настал самый интересный момент представления. Фокусник поклонился и взял в рот кучки муки одну за другою, затем ему был подан стакан с водой, которую он тут же выпил. Сделав это, он откинул голову назад и долго во всеуслышание полоскал водой горло. Повторив полоскание несколько раз с небольшими перерывами, фокусник выплюнул воду, наклонился над доской и вынул изо рта все три кучки разноцветной муки, совершенно той же формы и того же цвета, какими они были ранее. Сделав это, он поднял доску, начал трясти ее, и совершенно сухая мука рассыпалась. Раздался оглушительный шум одобрения, после чего сборщик денег снова бросился в толпу, чтобы превратить восхищение публики в звонкую монету.
В перерыве толпа снова разделилась. Некоторые возвратились к повозкам, чтобы продолжать покупки, другие отправились к повару, который, пользуясь случаем, уже успел раскинуть здесь свою временную столовую. На импровизированной кухне весело горел огонь, и в больших чанах готовились излюбленные индусские кушанья. В одном кипел рис, подававшийся под густым соусом карри; в другом варился даль — пюре из гороха, бобов и чечевицы с приправами; в третьем — овощи. В корзине стояли кувшины с ячменным вином, похожим на пиво. Посетители ели, пили, беседовали о предсказаниях астролога, о событиях дня, о новом губернаторе и о заведенном им строгом порядке в управлении, о смещении Риза-хана и других новостях. Особенно оживленно толковали об этом в одной из групп, образовавшихся около предводителя труппы фокусников.
Эти труппы кочевали из провинции в провинцию и служили распространителями всевозможных новостей. Их главари поэтому пользовались некоторого рода уважением и имели на народ немалое влияние.
— Да, — говорил предводитель, осушая небольшой бокал с пшеничным вином, — тяжелые настали нынче времена, уж слишком много воли над несчастной землей дали боги злым духам!
Он глубоко вздохнул и, по-видимому, погрузился в мрачные размышления.
— Почему это? — боязливо спросил один из мелких ремесленников, начиная волноваться. — Разве не все у нас в образцовом порядке? Торговля процветает, жатва была превосходная, о чем же нам плакаться?..
— Ты прав, Санкара, — заметил другой. — Благосостояние наше растет, и нам бы следовало радоваться падению надменного магометанина Риза-хана… Теперь при дворе в Муршидабаде распоряжается Гурдас и свято охраняет нашу святую религию.
Фокусник посмотрел на говоривших взглядом, полным сострадания, как на неразумных детей, которые судят о делах взрослых, не имея о них не малейшего понятия.
— Вы говорите про сегодняшний день, не думая о том, что за ним последует завтрашний, — сказал он, пожав плечами. — Вы видите над собой голубое небо и не замечаете туч, собирающихся на завтра и в недалеком будущем готовых разразиться над вашими головами… Вы любуетесь зеркальной поверхностью воды и не думаете о живущем в ней крокодиле. Сегодня вы весело улыбаетесь, а завтра вас, может быть, ждет смерть.
— Но почему же, почему? — спрашивали мужчины, окружив его теснее.
— Почему? — переспросил фокусник, несколько понижая голос. — Это довольно просто, нужно только уметь смотреть немного дальше кончика своего носа. Разве у нас не появился новый губернатор?
— Он друг всех индусов, — заметил Санкара. — Это он свергнул Риза-хана и поставил на его место Гурдаса.
— А зачем он сделал это? — продолжал фокусник. — Уж понятно, не для того, чтобы помочь возвысить вашу святую религию, которую неверующий англичанин столько же презирает и ненавидит, как веру пророка. Разве Гурдас принадлежит к нашим? Нет, он всей душой предан англичанам, а они только и думают, как бы поработить нас, уничтожить наши храмы и вместо них возвести свои. Они подползают ко всему, как скользкие змеи… Когда они обовьют нас совсем, то задушат и упьются нашей кровью. Всего этого вы не видите потому, что живете только настоящим и не заглядываете в будущее, я же вижу надвигающуюся из-за гор непогоду.
Мужчины сдвинулись еще плотнее и начали шептаться.
— Если губернатор желает вам добра, — продолжал фокусник, — то зачем не посадил он на место Риза-хана набожного и благородного Нункомара, который сумел бы позаботиться о вас гораздо лучше, нежели его сын, лицемерный Гурдас? Губернатор отнял у Великого Могола Кору и Аллахабад, затем продал их Суджи Дауле, который грабит своих подданных, как разбойник, и высасывает у них кровь.
— Да-да, он совершенно прав, — сказал Санкара. — Гурдас фальшив и лицемерен, и все случится так, как он предсказывает… Великий Могол был, право, куда лучше англичан, — и тигр бывает лучше змеи.
— Но как же быть? — спросил другой. — Что можем мы сделать против англичан, что могут сделать овцы против волка?
— Ничего, — сказал фокусник, — ничего, когда они одни, но если все сплотятся, если соединятся для общего сопротивления и примут помощь от других животных, которые сильнее и великодушнее волка или шакала… Слушайте меня, — сказал он, — я дальновиднее вас, я могу дать вам совет, потому что желаю вам добра и принадлежу к вашему племени. Мщение уже собирается над головой англичан и губернатора, который осмеливается противиться даже святым богам нашим. Великий Могол в Дели гневается и точит меч для битвы, а на юге стоят франки, друзья наши, которые ненавидят англичан и ежеминутно готовы вступить с ними в бой. Уже близок час мщения, и когда он настанет, то и набоб-визирь Аудэ изменит союзу, заключенному с чужестранцами, и тогда все дружившие с англичанами будут преданы гибели вместе с ними. Поэтому берегитесь, говорю вам, чтобы день мщения не настал бы и для вас и не послужил бы и вам на погибель!