земцы окрестностей, и на голове у него индусская повязка, точно так же был одет и слуга. У обоих лежали кинжалы за поясом и пистолеты в кобурах.
Когда они проехали последние дома пригорода, не встретив ни души, капитан щелкнул языком.
Благородные скакуны подхватили и быстрее стрелы помчались к югу по дороге; ударов копыт никто не слышал, только фырканье лошадей сливалось с ночным ветром, шумевшим в листьях придорожных кустов.
IV
На другой день с восходом солнца жизнь в губернаторском дворце началась с обычным оживлением.
Гастингс раньше обыкновенного прошел в свой рабочий кабинет, чтобы перед отъездом капитана в Лондон вручить ему нужные бумаги. В канцелярии губернатора шла спешная работа; служащие заканчивали писать некоторые доклады, сам же губернатор составлял для капитана инструкции и рекомендательные письма. Отправляя капитана в Лондон, он одновременно преследовал две цели: во-первых, он надеялся, что время и новые впечатления вытеснят из сердца капитана образ Маргариты и что таким путем их взаимные отношения незаметно прекратятся; а во-вторых, что его доклады и объяснение капитана раз и навсегда прекратят интриги его врагов в Лондоне. Тогда никто уже не помешает ему в достижении намеченной им высокой цели.
За работой он совершенно забыл все заботы последних дней. Он не сомневался, что капитан не только хорошо усвоит его инструкции, но и сумеет их применить на деле, а где нужно, и дополнить их. Ему казалось невероятным, чтобы человека с таким умом и силой воли не захватила вполне и не удовлетворила та новая деятельность, к которой он его призвал. Здесь, в семейном кругу, капитан мог поддаться мальчишескому любовному увлечению. В кругах же большого лондонского света бывший пария забудет о прошлом…
Лорд Торнтон также встал раньше обыкновенного и писал подробный доклад своему дяде лорду Генри Дундасу, председателю учрежденной нижней палатой индийского комитета. Писал он доклад под впечатлением вчерашнего дня, когда Гастингс обещал ему руку Маргариты. Лорд не сомневался, что человек, покоривший всю Индию, не подчинявшийся директорам компании в парламенте и даже английским министрам, сумеет в собственном доме добиться всего, чего он захочет. Обманутый внезапно пробудившейся у Маргариты способностью притворяться, лорд пришел к убеждению, что если в сердце ее и проснулось какое-то чувство, то капитан все же не опасный соперник, тем более что он сегодня же должен уехать в Лондон.
Под впечатлением последнего вечера писал он свой доклад, и все представлялось ему в новом свете. В Индию он прибыл с предвзятым мнением, будто Гастингс кровожадный и корыстный деспот, доводящий своим жестоким произволом князей и народ Индии до полного отчаяния. Теперь же, помимо личных желаний, привлекавших его к Гастингсу и заставлявших искать его дружбы, он убедился в том, что управление Индией отлично организовано, что главной заботой Гастингса является упрочение власти англичан и установление ее незыблемости в будущем. Он видел, что Гастингс — удивительно образованный человек, думающий лишь об укреплении господства своего отечества. Личное честолюбие Гастингса диктовало ему неразрывно связать свое имя с одним из прекраснейших своих завоеваний для Англии, обеспечивающих ей в будущем всемирное значение. В итоге он подчеркнул, что только такой человек, как Гастингс, может удержать и упрочить английское правительство в Индии.
На женской половине дворца царила полная тишина; женская прислуга привыкла входить к своим госпожам лишь по звонку. После возвращения губернатора и беспокойства последних дней никого не удивляло, что звонка приходилось ждать дольше обыкновенного; да и Гастингс, занятый спешной работой, велел передать, что он не придет завтракать.
Наконец раздался звонок из спальни Марианны. Горничная вошла, подняла шторы и доложила, что губернатор извиняется и не придет к завтраку.
— Я плохо спала, — провела рукой по лбу Марианна, в то время как горничная открывала дверь в смежную со спальней ванную комнату, — и видела ужасные сны…
— Всему виной вчерашний беспокойный день, — ответила горничная, — и рассказы о битвах и опасностях в Бенаресе, о которых слуги его превосходительства рассказывали такие ужасы. К счастью, сны всегда означают обратное, милостивую леди ожидает большое счастье — черная туча во сне означает яркое солнце в действительности.
— Моя дочь еще не встала? — спросила она.
— Барышня еще не звонила, — отвечала горничная.
— Пусть ее разбудят, — попросила Марианна. — Я буду ее ждать в маленькой столовой; сэр Уоррен, верно, скоро придет.
Не успела леди Гастингс выйти из ванны и надеть свой утренний капот, как старая горничная, нянчившая Маргариту, торопливо вошла к ней. Лицо старухи покрывала бледность. Расстроенная, с дрожащими руками, она не могла вымолвить ни слова.
Марианна испугалась.
— Что случилось с Маргаритой? — спросила леди. — Она больна?
Старуха посмотрела на горничных, как бы давая понять, что они здесь лишние. Марианна схватилась рукой за сердце и приказала всем выйти, кроме старшей горничной, давно уже находившейся у нее в услужении.
— Ради Бога! — крикнула она. — Что случилось с Маргаритой?
— Барышни нет! — тихо проговорила старуха. — Она исчезла бесследно… Я обшарила каждый уголок в будуаре, в гостиной, и нигде ни малейшего следа.
Марианна стояла неподвижно, как статуя.
— Я не впустила никого из прислуги, — продолжала старуха. — Я сказала, что барышня нездорова и хочет еще отдохнуть, и вот я пришла, чтобы сообщить вам ужасную весть.
— Не может быть, — еле слышно бормотала Марианна дрожащими губами. — Я сама посмотрю… Ты хорошо сделала… ты мне преданна. Я на тебя могу положиться.
Она набросила широкий капот и в сопровождении горничной поспешила в комнату Маргариты. Постель нетронута, на ночном столике стояли маленькие часики со стрелой амура вместо часовой стрелки, все — на месте, даже шкатулка, где лежали любимые украшения Маргариты и ее карманные деньги. Марианна с нервной торопливостью обыскала всю комнату, подымала каждую занавеску, смотрела под кроватью, искала в будуаре, но все напрасно, — глубокая тишина нарядно убранных комнат подавляла.
В изнеможении опустилась Марианна в кресло и оставалась так некоторое время, как бы в беспамятстве.
— Она, наверное, ушла на прогулку в парк! — догадалась наконец Марианна.
Горничная грустно покачала головой.
— Пойдемте! — позвала ее Марианна. — Пойдемте обыщем парк!
Она бросилась через открытую дверь на веранду.
— Впрочем, нет, нет, — остановилась она. — Тогда все сразу узнают то, что должно остаться тайной… Скажите всем служителям, что барышня нездорова и чтобы никто не смел к ней входить. Ты одна останешься здесь, а ты, — приказала она своей личной горничной, — иди тотчас к сэру Уоррену и скажи ему, что мне необходимо поговорить с ним сию же минуту…
Она вернулась в свою комнату и не могла успокоиться, не зная, что думать. Большими шагами она ходила взад и вперед, сжимая руками лоб.
Вскоре вошел Гастингс. Еле дыша, прерывающимся голосом сообщила она ему ужасную, ей самой казавшуюся невероятной весть.
Гастингс покачнулся и схватился за спинку кресла, чтобы не упасть.
— Ты уверена, что ее нигде нет? — спросил он наконец. — Парк обыскан?
— Разве я смела так сделать? — спросила Марианна. — Разве я не должна во что бы то ни стало сохранять тайну?
Гастингс обнял ее.
— Ты отлично поступила, Марианна. Единственное, что нам остается, — это гордость. Все можно перенести, если мы сумеем избавиться от радости врагов и притворного участия друзей. Подожди минуточку, я сейчас вернусь.
Через внутренний коридор он возвратился в свой рабочий кабинет и позвонил. По звонку, начинавшему его деловой день, обыкновенно входил к нему капитан Синдгэм, но сегодня появился первый секретарь его канцелярии.
— Разве капитана еще нет? — спросил Гастингс.
— Мы не знаем, но он до сих пор не явился, обыкновенно он приходил гораздо раньше.
— Я прошу его немедленно прийти.
Гастингс привык к более скорому исполнению своих приказаний, и теперь до возвращения секретаря каждая минута казалась ему целой вечностью. Наконец секретарь вновь вошел с испуганным и расстроенным лицом.
— Капитана нигде не нашли, ваше превосходительство. Комната его пуста, и никто не видел ни его, ни его слуги.
Гастингс нагнулся над письменным столом, как бы еще раз просматривая лежавшие перед ним запечатанные депеши. Затем он поднял голову и сказал совершенно спокойным голосом:
— Ах да, ведь я совершенно забыл, что капитан простился уже. Он хотел отправиться на корабль. Пошлите мне дежурного офицера!
Вошел молодой офицер, удивленный неожиданным приказанием губернатора.
— Вы должны немедленно отправиться в Лондон, лейтенант Бантам, — сообщил Гастингс, — и прямо отсюда сесть на стоящий в гавани и готовый к отплытию корабль.
— Я, как всегда, в полном распоряжении вашего превосходительства, — ответил крайне удивленный офицер, — но осмелюсь заметить, что здесь, на дежурстве, у меня нет ничего, даже самого необходимого для такого путешествия.
— Я пошлю к вам на квартиру, и через час вы получите все, что вам понадобится. Вот, — добавил он, — этого вам хватит на ваше путешествие.
Он протянул лейтенанту несколько банковских билетов и слитков золота.
— В Лондоне мой агент майор Скотт предоставит в ваше распоряжение все необходимое.
— Я готов, — вытянулся по-военному лейтенант.
— Вот депеши, — продолжал Гастингс. — Вы передадите директорам компании; а здесь, пока вы не сядете на корабль, вы никому не будете говорить о вашем путешествии, никому, понимаете?
— Приказание вашего превосходительства будет исполнено, — ответил лейтенант, беря деньги из рук Гастингса.
— Да, — остановил его Гастингс, — у меня есть еще одно поручение, которое вы должны сохранить в тайниках вашей души. Очень возможно, что на корабле окажется капитан Синдгэм.