— Ты что, отец? — удивился я. — Надо их уничтожить!
— Не горячись, Николай, — возразил отец. — Не время сводить счёты с такими. Не забывай, партизаны представляют на оккупированной территории Советскую власть. И если этих отпустим, уверен: не только по району, а и по области пройдёт слух, что советские партизаны — люди гуманные. Вот тебе и политика получится.
— Может, и оружие им вернуть? — с иронией спросил я.
— Нет, конечно, — улыбнулся отец. — Отпустим их как мать родила, пусть народ посмеётся.
На другой день мы отвели раздетых шуцманов в Матиевку и там отпустили.
ДИРЕКТОР ОТКРЫВАЕТ СЕЙФ
Перекочевав на новую базу, налаживали связь с доверенными людьми, усилили разведку. В первую очередь интересовались сведениями о намечаемых акциях межиричского и сосновского гестапо.
Я и Николай Бондарчук облачились в форму полицейских и на велосипедах поехали в район Хмелевского лесопильного завода. Спустились по склону, спрятали в кустарнике велосипеды и направились к проходной. От охранника узнали, что завод временно остановлен на ремонт.
— Осмотрим территорию, — позвал я Бондарчука.
На заводском дворе громоздились аккуратно сложенные штабеля лесоматериалов, предназначенных для военных целей вермахта — строительства мостов, железных дорог, складов, бараков и прочих объектов.
— Эй, господа! — вдруг окликнули нас.
Обернувшись, мы увидели высокого мужчину. Он рассматривал неизвестных, видимо, пытался определить, кто мы и откуда. Мы удовлетворили его любопытство и назвались представителями областной шуцполиции… Потом спросили, кто он?
Это был завхоз предприятия. Он охотно отвечал на все вопросы. Рассказал о заводе, дирекции, районных полицейских и их поведении, и даже о межиричских лесниках, которые нас интересовали.
— А где сейчас директор? — задали мы вопрос.
— У него сегодня банкет.
«Почему бы не побывать там? — осенила мысль. — У пьяной компании наверняка развяжутся языки».
Посоветовались. Бондарчук остался у входной двери, а я проник в комнату, откуда неслись хмельные голоса. За обильно накрытым столом сидело человек пятнадцать, мужчин и женщин. Первым заметил меня хозяин дома. Он сорвался с места, распахнул дверь и пригласил к столу. Пришлось принять столь вежливое приглашение. Я сел возле хозяина. Сразу почувствовал на себе сверлящий взгляд: это впился глазами сельский богатей. Он почему-то настолько разволновался, что из его дрожащих рук выпала вилка.
Я выпил «штрафную» и закусил. Кулак вновь наполнил стопку самогоном.
— Две подряд? Это много. Я ведь на службе! — вежливо отказался.
— Пей, раз попал в нашу компанию! — настаивал мой «ухажор».
Он похвастал, что его брат тоже служит в полиции и заискивающе промолвил:
— Хорошие вы хлопцы, только служба ваша горькая… Ну, выпьем за вашу удачу!
В его поведении, назойливом лобызании сквозило что-то недоброе. «Наверное, хочет меня разоружить и разоблачить», — подумал я и решил отделаться от неприятного типа. Левой рукой покрепче сжал винтовку, а правой влепил ему оплеуху. Он замотал головой и рухнул на пол. Вся компания возмутилась моей дерзостью.
Секунда промедления могла обернуться против меня. Я скомандовал:
— Ни с места!
Николай Бондарчук, услышав возглас, вбежал в комнату и ещё внушительнее повторил:
— Ни с места!
Пострадавший молча поднялся и сел на своё место. Его глаз с каждой минутой все больше опухал, под ним засветился синяк, с нижней губы сочилась кровь.
Оставив Бондарчука «на вахте», я предложил директору пройти в соседнюю комнату и приказал открыть сейф.
— Как вы смеете? — воспротивился он. — Я пожалуюсь в гестапо! Это грабёж среди белого дня! Кем? Полицией! Где это видано? Ни одной марки не дам!…
— Пожалеешь! Становись к стенке!
— Ну и стану! Думаешь, испугался? Нет! Посмотрим, как ты заговоришь в гестапо.
— Ключ от сейфа! — потребовал я.
— Ничего не дам! — огрызался хозяин.
Директор упорствовал, зная, что полицейский не рискнёт с ним расправиться: ведь тогда его призовёт к ответу гестапо. Кому-кому, а полицейским хорошо известно, на что оно способно…
Не сломил упорство директора и предупредительный выстрел вверх. А что если сказать упрямцу правду, кто мы? Я так и сделал:
— Слушай, немецкий холуй, мы — советские партизаны и пришли сюда не для того, чтобы играть с тобой в прятки!
Глаза директора вышли из орбит. Он застыл на месте.
— Если правда, что вы советские партизаны, сейчас до копейки отдам… Но ключ у жены. Пригласите её сюда…
Приоткрыв дверь, я позвал жену директора. Она вошла. Руки её заметно дрожали. Директор сказал:
— Найди ключи от сейфа.
Женщина принесла ключи, с опаской посмотрела на меня и вышла.
Директор открыл сейф и отдал мне все наличные деньги — около десяти тысяч немецких марок.
— Ну, а как же я оправдаюсь? — трясся ое.
— Так и скажите: партизаны забрали!
— О боже, мне не поверят!
— Поверят: люди видели. Деньги народу нужнее, чем вам. Не вы же их заработали!
— Ну да… Мои рабочие…
— Ваши рабочие? Кто вам их дарил? А почему вы присвоили то, что должно принадлежать им?
Хозяин молчал. Да и что он мог ответить?… Покидая пьяную компанию, мы «утешили» её:
— Не скучайте за нами, мы ещё к вам наведаемся…
Часть изъятых денег раздали беднякам, остальными расплачивались при заготовке продуктов питания.
Партизаны мечтали об одном — связаться с Большой Землёй, получить совет, а может, и подкрепление… Но нас разделяли многие сотни километров… Трудно выразить словами радость, которую мы испытывали, когда мой пятнадцатилетний братишка Володя нашёл советскую листовку. Каждое слово в ней звучало набатом. Листовка звала на смертный бой с врагом. Она заканчивалась словами: «Не давайте оккупантам покоя ни днём, ни ночью!»
Воодушевлённые призывом Коммунистической партии, мы смелее шли на боевые операции.
Горсточка народных мстителей готовилась к налёту на Хмелевский лесопильный завод. Надо было уничтожить заготовленный там для фашистов лесоматериал, вывести из строя локомотивы. По существу это была наша первая крупная диверсия.
Задание осложнялось тем, что всего в четырёх километрах от предприятия находился гарнизон карателей. Но это нас не остановило.
…Занималось утро. На завод стекались рабочие. Вид у всех был унылый, мрачный, потому что их согнали в Хмелёвку по приказу людвипольского комиссара жандармерии, оторвав от хлебопашества.
К охраннику завода, гитлеровцу с одутловатой физиономией, подошёл неказистый мужичок. Он никак не мог объяснить, чего, собственно, хочет. Стражник смеялся над незадачливым человеком. И вдруг его лицо исказилось. «Мужичок» наставил пистолет и приказал сдать винтовку.
Охрана была обезоружена.
Партизаны осуществляли диверсию по намеченному плану: поджигали пиломатериалы, резали на куски кожаные и холщевые приводные ремни.
Один крестьянин увидел это и стал упрекать:
— Зачем вы уничтожаете народное добро?
— А ты хочешь, чтобы все досталось фашистам? — возмутился Владимир Леонтьев.
— Почему фашистам? — возразил крестьянин. — Если вы продержитесь тут до ночи, люди все до щепки вывезут. В хозяйстве пригодится.
— Шутишь, батя? — недоверчиво посмотрел на крестьянина Леонтьев. — Разве успеют все растащить за день?
— Ручаюсь!
— Подожди, потолкую со старшим.
Совет крестьянина был дельный. Действительно, пусть лучше народу достанется добро — и я скомандовал:
— Поджог прекратить!
Не прошло и получаса, как заводской двор превратился в растревоженный улей. Бесконечным потоком сюда потянулись подводы. Из двора они уезжали нагруженные брусьями, шпалами и досками.
Вдруг кто-то надрывно крикнул:
— Полиция!
Крестьяне заметались в панике и начали разбегаться. К заводу подходил людвипольский гарнизон.
— За мной! — скомандовал я.
Партизаны бросились навстречу карателям. Вперёд выдвинулся заслон: Николай Киселев и Владимир Леонтьев.
Раздался выстрел. Он и послужил началом атаки фашистов.
Ребята дружно открыли ответный огонь. Неумолимо клокотал пулемёт Жоржа, поливая врагов свинцом. Полицейские, умевшие лишь расправляться с мирным населением, впервые попали в такой переплёт и бросились бежать. Каратели отступили в Сосновку.
Оставив заслон, партизаны собрались в конторе. Сюда вбежал мой брат Володя. Лицо его зарумянилось, глаза блестели. Скороговоркой он сообщил, что задержан межиричский лесник.
— Что с ним делать? — допытывался Володя.
— Погоди, решим, — охладил я юношу.
Во дворе стоял пожилой человек. Я подошёл к нему. От проницательного взгляда лесник поёжился.
— Почему не сдал оружие? Мы тебя предупреждали! Перед гитлеровцами выслуживаешься, свой народ предаёшь?
— О нет! Нет! — залепетал лесник. — Оружие хоть сейчас возьмите, и вместо одной винтовки — две, а вдобавок и пистолет дам. — Лесник переминался с ноги на ногу. — Против своих людей не иду — убедитесь сами.
— Где оружие прячешь?
— Дома, в Максимиляновке.
Откровенность лесника подкупала и в то же время настораживала. Дорога в деревню пролегала через лес. Можно ли довериться такому человеку?
— Не подведёшь? — сурово спросил я. — Иначе — пеняй на себя!
— Вы мне не верите? — упрекнул лесник. — Поедем!
Я взял стоявший у заводской конторы велосипед и, оставив Пихура старшим, поехал вслед за лесником. Он мчался, словно преследуемый. Я старался не отставать, нажимал на педали изо всех сил.
На хуторе, расположенном вблизи просёлочной дороги, лесник свернул в один из дворов. Я — за ним. Вошли в дом. Лесник неторопливо открыл шкаф, взял оттуда винтовку и передал её мне.
— А где вторая?
— Сейчас, сейчас…
Лесник пошёл в кладовую. Я неотступно следовал за ним. Ещё одна винтовка попала в мои руки. Вынув затворы и положив их в карманы, я потребовал обещанный пистолет.