Но проиграть мне ничего не удается, хотя я нарочно играю совершенно безрассудно.
Игрок напротив меня вдруг обращается ко всем остальным:
– Я проиграл все наличные деньги. Согласны вы играть на эквиваленты?
Его сосед с большим бриллиантом на пальце качает головой:
– Ну нет! Помилуйте. Кто их знает, почем эти ленты, и есть ли на них спрос. На ленты я не играю.
– А каковы ваши эквиваленты? – спрашивает другой игрок.
Владелец эквивалентов вынимает из портфеля длинную золотую цепочку и серебряную сумочку.
Я киваю:
– Я согласна.
Мне очень хочется проиграть – но к моей горе денег прибавляется и золотая цепочка, и серебряная сумочка.
А часы показывают шесть.
И можно расходиться.
Все шумно встают.
Дима в совершенном пароксизме счастья, выкрикивая что-то, кидается ко мне.
– Не устраивайте истерики! Молчите и забирайте деньги. Сумочка и цепочка – подарок Леле, – говорю я и с трудом поднимаюсь со стула. Длинноусый игрок галантно подает мне мою шубку.
– Если вам захочется когда-нибудь поиграть – милости просим! Вы, видно, честный игрок. – Он улыбается, растянув узкие губы, и еще сильнее становится похожим на моржа.
– Спасибо. Значит, «это» оказалось порядочным игроком? – спрашиваю я его, тоже улыбаясь.
Он смущается:
– Простите ради бога! Меня поразил ваш молодой вид.
Я протягиваю ему руку:
– Я нисколько не обиделась. До свидания. И еще раз спасибо.
Дима все никак не может уложить деньги в свой портфель дрожащими руками.
Двое игроков помогают ему укладывать их. Они, по-видимому, совсем не огорчены своим проигрышем и весело шутят.
Я прощаюсь со всеми ними за руку. Дима, прижимая обеими руками туго набитый портфель к груди, продолжая сиять от счастья, открывает входную дверь.
И я, еще раз кивнув всем на прощание, выхожу вместе с ним…
Да, все это было так, совсем так. Я, стоя с Адамовичем и Георгием Ивановым в Париже, у себя дома на сквере Ренуара, 4, неожиданно не только вспомнила невероятно ясно, но и пережила это снова, как будто все это случилось сегодня ночью. И сейчас, вынырнув из глубины воспоминаний, еще не совсем придя в себя, моргаю как спросонок.
Но, должно быть, мое путешествие в страну прошлого длилось лишь несколько мгновений, раз они оба ничего не заметили и продолжают все так же уговаривать меня, как будто наш разговор и не прерывался.
– Ты должна непременно согласиться, – настаивает Георгий Иванов. – Непременно! Не упрямься!
Но я решительно качаю головой:
– Нет, ни за что. Тогда это было чудо. Единственное чудо за всю мою жизнь. И оно, конечно, никогда не повторится.
Он нетерпеливо перебивает меня:
– Почему не повторится? И чудеса могут повторяться. Всякое бывает. – И уже насмешливо прищурясь: – А вдруг ты окажешься чудотворицей?
Но я, отмахнувшись от него рукой, продолжаю:
– Нет, вторичного чуда не будет – это глупая затея. Я не поеду в Монте-Карло. Я тогда согласилась только потому, что положение было действительно трагическим, дело шло о расстреле. А тут ваша тетя Вера, конечно, рассвирепеет и будет вас распекать, бранить и пилить. Но ведь это все буря в стакане воды – в конце концов, она вас простит, и все войдет в свою колею.
– А мама? – вскрикивает Адамович. – Если бы одна тетя Вера, я бы все перенес. Но мама! Ведь это для нее будет позор и горе. Это почти убьет ее!
Мама, как Адамович по-детски называет свою мать, милая Елизавета Семеновна совсем не похожа на свою властную сестру, вдову английского миллионера господина Белэй, как Адамович почтительно величает его. Назвать его дядей Белэй ему и в голову не могло прийти.
Да, для бедной Елизаветы Семеновны то, что ее сын, ее Жоржик, мог проиграть данные ему на покупку квартиры деньги, будет страшным ударом. Ведь она гордится и восхищается им. Лучше его, добрее, умнее и талантливее никого на свете нет. А какой он любящий, замечательный сын!
О его пагубной страсти к игре, как это ни странно, у нее и понятия не было. В семье Адамовича члены ее все скрывали друг от друга и, главное, от матери – чтобы не огорчать ее, из любви к ней.
– Подумали вы о маме? Каково ей будет житься после того, как все обнаружится? Тетя Вера будет ее поедом есть из-за меня.
Я не спорю:
– Наверное, не очень сладко.
– Так вы хоть для нее. Пожалейте ее! – уже с отчаянием просит он, и все лицо его вдруг собирается в мелкие морщинки, будто он сейчас заплачет.
– Не понимаю, – говорит Георгий Иванов, – как ты можешь так долго упрямиться? Что тебе стоит? Проедешься в Монте-Карло. Проиграешься – не твоя вина. Соглашайся! Едем!
Я вдруг неожиданно сдаюсь:
– Хотя я и уверена, что не отыграю, но хорошо – едем!
И тут сразу меняется картина. Адамович, такой сдержанный всегда, чуть не прыгает на месте от радости, бормоча что-то непонятное.
Георгий Иванов обнимает меня:
– Едем. Отыграешь или нет – там видно будет. Главное – едем! Откладывать незачем – едем сегодня же вечером с восьмичасовым поездом.
Адамович тоже находит, что ехать надо сегодня же.
– В первом классе! – гордо заявляет он. – Туда и обратно.
– Зачем в первом? И во втором так же доедем, – протестую я.
Но он настаивает:
– Нет, непременно в первом!
Георгий Иванов уже достает чемодан.
– Давай скорей укладываться!
Адамович открывает шкап с моими платьями.
– Что вы возьмете с собой? Пожалуйста, поэлегантней!
Как будто мы едем не на неизбежный провал, а на праздник.
Но я и тут не спорю:
– Отбирайте сами что хотите. Мне безразлично.
Адамович вынимает из шкапа мой белый костюм и несколько нарядных платьев, будто я в Монте-Карло только и делать буду, что гулять и переодеваться.
– А туфли какие, а шляпу? – спрашивает Георгий Иванов.
– Туфли белые и шляпу и сумочку тоже белые и светлые чулки, – командую я. Он аккуратно укладывает все это в чемодан, а я иду одеваться.
Весь день проходит в суматохе и подготовке к поездке. Я хочу не думать о ней, но это мне не удается. Хотя я и уверена, что из нее ничего не выйдет, я стараюсь заставить себя надеяться – а вдруг все-таки и удастся. Как бы это было хорошо. Я буду жить в доме, который мне так нравится, с деревьями перед окнами и белыми голубями, распускающими веером хвосты. Таких голубей я видела лишь на картинках, кажется, они называются турманы. И до чего мне хочется, чтобы мы жили именно в этом доме с Адамовичем! И как чудесно, если это осуществится!
И вот мы наконец в поезде. В купе 1-го класса. Мне никак не удалось уговорить Адамовича не тратить зря денег – ведь они нужны на игру.
Пообедать мы не успели, но Адамович накупил всякой съедобной всячины – и ветчины, и закусок, и пирожных, и минеральной воды, и вина, и даже бумажные салфетки. Они оба веселы. Их веселье мало-помалу передается и мне. Раз они оба так уверены в удачном результате – может быть, они и окажутся правыми. И как бы это было великолепно!
Жорж захватил с собой мой зеленый пушистый плед и мою круглую замшевую подушку. Оба они гораздо хозяйственнее меня. Я ложусь и спокойно сплю до самого утра.
Но к утру все мои иллюзии и надежды рассеялись. Я просыпаюсь в самом скверном настроении – меня за ночь укачало.
Они оба по-прежнему веселы и довольны и твердо верят в удачу. Пусть себе. Я не хочу их разочаровывать.
Зачем только я согласилась на эту глупую авантюру? Зачем?
Поезд идет возмутительно медленно. Нет, меня не восхищает ни лазурное небо, ни сияющее море, ни красные скалы Сен-Рафаэля – я повторяю про себя:
Много раз я это видел
И потом возненавидел…
Я действительно смотрю почти с ненавистью и отвращением на всю эту красоту.
И вот наконец Монте-Карло. Слава богу! Впрочем, славить Бога незачем. Ведь я уверена, что ничего, кроме неприятностей, меня здесь не ждет. Но я все-таки, выйдя из поезда, вздыхаю с облегчением.
Меня устраивают с чемоданами в кафе, а они оба отправляются разыскивать отель. Я, такая нетерпеливая от природы, готова к долгому ожиданию, так мне все безразлично. Но они уже возвращаются. Они нашли отель в двух шагах от казино.
– Отличный отель, – хвастливо заявляет Адамович. – И комната ваша отличная!
Как будто это важно.
Отель действительно хороший. И, наверное, дорогой. Напрасно Адамович зря тратит столько денег – ведь они нужны для рулетки. Но я не упрекаю его.
– Хорошо бы, мадам, поскорее переодеться и успеть побывать в казино до обеда – попытать счастья. Как по-вашему? – спрашивает Адамович.
Но тут Георгий Иванов благоразумно протестует:
– Ну нет! Ей надо отдохнуть. Она еле на ногах стоит. После обеда пойдем. Успеем.
Я киваю. Да, мне необходимо отдохнуть. Торопиться незачем. Успеем, успеем. Лучше бы мне вовсе не входить в казино. Но раз я обещала…
Восемь часов. Я уже успела отдохнуть, принять ванну и переодеться в белый костюм.
Надо идти обедать, но Адамович где-то пропадает, и мы его нетерпеливо ждем.
– А может быть, он просто лег и спит?
Георгий Иванов стучит в дверь его комнаты, смежной с нашей. Ответа нет. Георгий Иванов возмущен.
– Он так торопился начать поскорее играть, а теперь запропастился куда-то, и я голоден. Давно пора обедать.
Но тут возвращается Адамович с букетом белых гвоздик.
– Это я для вас, мадам.
– Очень надо было, – ворчит Георгий Иванов. – Положи их в умывальник и поскорее идем обедать, а потом в казино.
Адамович ставит цветы в вазу.
– Я уже побывал в казино. Посмотрел, как играют, как вертится рулетка.
– Но, надеюсь, не играли? – спрашиваю я.
– Нет. Только умственно. Задумываю номер и, представьте себе, часто правильно.
– Так и продолжайте умственно играть. Вреда от этого не будет, – говорю я. – Но ради бога, не на деньги.