Шварц рассказал о разговоре с начальством.
– У тебя голова как? – невпопад спросил Саня.
– Голова? – переспросил Шварц, упрямо отказываясь понимать, зачем это Сашке вспоминать о том, как ночью он, поскользнувшись, чуть не раскроил себе голову о камень. – Голова-то ничего как будто, а что?
– А у меня болит, – отозвался с земли Сашка. – Надо бы ее пивком промыть, а ребята? Не хочешь полечиться «Доктор Дизелем», а?
– Иди ты, – сказал Шварц.
– Уволят, – вслух размышлял Сашка, – я себе сразу «Тойоту» куплю во-от на таких шинах – и в тундру! Всю рыбу перепорю. Хрен меня кто поймает!
– Ты-то перепорешь, – сказал Николай и сверкнул желтым глазом.
– А что? – не смутился Сашка, – хошь, иди ко мне в напарники: мы им всю рыбу выловим, тайгу попалим, а Атласово с Ключами с двумя-то карабинами вдвоем возьмем как-нибудь. Декреты объявим. По правде будем жить, по самой сокровенной правде – тогда и поглядим, кто кого.
– А меня не возьмешь? – спросил Шварц.
– Куда ж я тебя брошу? – рассмеялся Саня. – Кашу будешь варить. Законник ты. Тебе участие в боевых операциях противопоказано.
В это время зазвонил телефон.
– Во, – отреагировал Сашка. – Видать, увольняют уже.
Шварц снял трубку и услышал незнакомый голос:
– Андрей Андреич?
– Да, кто это?
– Не узнали? Даня Мальцев, из газеты. Что новенького?
– Из какой газеты?
На том конце линии образовался какой-то провал – ни звука. За это время Шварц вроде что-то припомнил, и, когда тот же голос вновь напомнил ему о себе, он, извиняясь за свою забывчивость, произнес:
– Да, конечно, Даня Мальцев. Вместе летали в бухту Медвежку осенью…
Трубка донесла облегченный вздох.
– Я спрашиваю, как там у вас с рыбой? Нерка, говорят, пошла?
– Пошла.
– А! – воскликнул Даня Мальцев удовлетворенно: – Что-то серебрится, нерка нерестится. Работаете, значит?
– Приезжай, – подумав, сказал Шварц, – если надо.
Как и все профессионалы, которым собственно известность и слава не нужны, Шварц журналистов не любил. Но Даня, как-то раз навязавшийся к нему в вертолет на облет побережья, сумел растрогать его. Когда в Медвежке по ним выстрелили из-за камней, Мальцев упал на землю и, нацелив встречь дроби длиннющий объектив, стал, как заведенный, щелкать. Его снимки очень помогли потом Шварцу, ибо запечатлели и перестрелку, и поротую рыбу, и бутылки у костра, и лица тех пьяных придурков, когда их вели к вертолету. Но главное, Мальцев не испугался, когда начали стрелять. Поэтому Шварц повторил приглашение:
– Завтра в рейд едем. Присоединяйся, если хочешь…
Сейчас-то статья в газете не помешала бы.
– Знаешь, Андрей, – замялся Даня. – Сам я не смогу. Но корреспондента пришлю – первый сорт. Прими по-отечески…
Пришла – молоденькая, большеглазая, длинноногая – настоящая соплячка. Даже удивительно стало: зачем прислали? Что такая напишет? От разочарования Шварц не нашел ничего лучшего, как сказать:
– Вы меня извините, Лена… Минут пять придется подождать… Дело.
– Конечно, конечно…
«Улыбается», – отметил про себя Шварц. И где они только эту гладкую улыбочку берут? Вместе с дипломом получают, что ли? Он видел, как она прошла по коридору к просвету двери и остановилась в нерешительности у порога, заметив распростертое на земле мощное тело Сашки. Тот мгновенно проснулся и тут же, несмотря на красные круги под глазами и ржавую щетину, отряхнув от песка голову, заложил первый круг, яростно пыхтя сигаретой:
– Девушка, а вы про меня напишете?
Она не смутилась и сказала доброжелательно:
– Если вы поедете, напишу.
Сашка предложил ей пива. Она отхлебнула: «Слишком крепкое». Сашка пошутил. Рассмеялась. «Черт побери, она что, задницей вертеть сюда пришла? – со злостью подумал Шварц, но тут же устыдился своих мыслей: Господи, вспомни себя в ее годы, когда ты…»
– Лена! – справился с собой Шварц. – Подходите, как освободитесь!
«…когда ты глушил из кружки спирт, чтобы забыть страх и отчаяние мальчика, впервые уходящего в одиночество моря; вспомни женщину, на которую ты лез и которую пытался целовать своим мокрым ртом, чтобы показать, что тебе все нипочем…»
Девочка подошла и села рядом, глядя вопросительно. Он уловил ее беспомощность. Похоже, она не знала, о чем спрашивать. А он подумал, что не знает, как отвечать.
– Рассказать про нашу работу? – бросил он ей спасательный круг.
Она улыбнулась благодарно и включила на запись диктофон.
– Только давайте так: я расскажу правду, а вы просто послушаете. А потом вы все сами увидите и обо всем хорошо напишете. Идет?
– Идет, – она убрала диктофон и приготовилась слушать.
– Вы из Москвы?
– Да.
– Так вот, процентов 80 красной рыбы, которую вы там едите, покупаете на рынке или в магазине, так или иначе добыто с нарушениями всех норм лова или просто браконьерским путем. У браконьеров есть все: целые флотилии кораблей, лодки с такими моторами, что вам и не снилось, судьи есть, милиция прикормленная – все. Но по старой памяти существует еще инспекция рыбоохраны. Она, конечно, связана со всеми браконьерскими структурами крепкими узами традиций и родства, но все-таки в силу специфики самой службы, что ли, она обязана браконьерству мешать. Или хотя бы делать вид. Когда-то мы пытались мешать им всерьез. Но теперь у нас просто не хватает сил. Он кивнул в проем двери, где валялся на траве и курил сигаретку Саня Романов. Вот: весь наличный состав. Три человека. На сто двадцать километров океанского берега и неисчислимых берегов всех речек и ручьев в этой округе… И все наше счастье цыганское – не упустить удачи, когда случай сводит нос к носу нас троих и этих… С их лодками, автомобилями, ружьями, собаками и мобильниками. Поняла?
Она кивнула. Может быть, поняла.
«Хорошая девочка, – подумал Шварц. – Надо же, на Камчатку приехала! Юлька младше ее года на три, а уже нелюбопытна, самодовольна, беспощадна. Отличница, черт побери! Гордость школы!» – Шварцу случалось думать о дочери с раздражением. Он знал, что дочь стесняется его, приучившись, благодаря матери, считать отца недотепой.
– Лена, – спросил Шварц журналистку. – А что же Мальцев тебя послал? Поопытнее не было?
– А я сама попросилась, – не смутилась она. – Интересно.
– Интересно? – удивился Шварц. – Что интересно?
– Все: земля, рыба, какие-то битвы вокруг… Вы… Мальцев сказал, что вы – Безумный Макс.
– Кто?
– Есть такой персонаж в одном фильме: короче, один полицейский, которому все по барабану, он делает как надо – и все.
– Я не Безумный Макс…
– Откуда вы знаете?
Он посмотрел на нее: на прядку пепельно-серых волос, заправленную за ушко, на доверчиво открытую линию шеи, на маленькие руки, на каждой из которых было по плетеному серебряному колечку, – и понял вдруг, что эта девочка совсем не похожа на тех, что живут вокруг, подумал, что правильность линий ее лица и рук не может быть делом случая: такая красота может родиться только в больших городах, где осколки старинных родов могут отыскать друг друга и соединиться, чтобы произвести на свет новое изящество. И тогда он понял, что и глаза ее, вопросительно глядящие на него, прекрасны, и губы ее прекрасны, что вся она прекрасна, и что если он сейчас же не избавится от этого наваждения, то ее красота сломит его и родит нежность в его сердце…
– Андрей! – вдруг громко крикнул с улицы Сашка, и этот спасительный зов вырвал Шварца из наваждения. – Андрей, тут Николай еще пивка принес, не хошь освежиться?!
Шварц вскочил.
– Лена, знаете что…
По совести, он не знал, что ей сказать. Он вдруг почувствовал, что мог бы болтать с ней бесконечно и отвечать на все ее вопросы… Это не пугало, но как-то странно волновало его…
– Давайте лучше завтра договорим… Надо бы унять этих молодцов, а то разошлись что-то, – он улыбнулся, пытаясь сообразить, прошло ли так внезапно накатившее на него чувство или было только предупреждением ему. – Это бывает с ними… Мужики ведь…
Лена не могла, конечно, не заметить впечатления, которое произвела на этого странного человека, о котором за пару дней ей столько разного уже довелось услышать. Полночи перед отъездом она ворочалась, все думая, что это будет, хотя надо было спать, но потом вдруг рассудила: будь что будет – но уж во всяком случае теперь Юрочкина власть над нею кончилась, а значит, вся эта затея с практикой на Камчатке имела хотя бы этот, главный, освобождающий смысл, ибо она знала, что готова отдаться даже Сашке Романову, только бы посадить пятно на всю эту подлую беловоротничковую Юрочкину философию и навеки избавиться от него.
Про Шварца она впервые услышала в редакции, когда Мальцев, расстегнув рубаху, показал ей две темные ямочки на плече, похожие на следы от ветряной оспы.
– Видала? Со Шварцем поосторожней. С ним оглянуться не успеешь, как влипнешь в какую-нибудь историю…
Она кивала, ничего толком не понимая. След от браконьерской дроби был для нее такой же экзотикой, как снежные конусы двух вулканов над городом и крабовое мясо в магазинах, но ей хотелось одного – прочь! Подальше от города, подальше от памятника Лаперузу, подальше от братской могилы времен Крымской войны, а главное – подальше от редакции, где молодые камчатские журналисты с утра тащили ее в бар, а потом предлагали ехать в Паратунку купаться в термальных источниках, а когда она не соглашалась, потому что клеили ее слишком грубо, они просто начинали грузить по полной программе. Но в результате в голове так ничего и не осталось, кроме какого-то крошева из орланов, каланов, медведей, гейзеров, вертолетов, рыбки под названием принцесса-лосось и потрясающих фотографий, в каждую из которых хотелось войти и не возвращаться. Остались еще названия: Опала, Унана, Эссо, Тигиль, Авача, Кроноки, Кихпиныч… Но что обозначали они – реки, горы или поселки, скрытые за реками и за горами, Лена не помнила. Все, что она видела своими глазами из самолета, – это засасывающую бездну из ледяных хребтов и голубых долин меж ними, куда ей так хотелось проникнуть.