Однако мне казалось, что лишь другие наделены отвагой, необходимой для этого, а у меня ее нет. И только сейчас поняла — есть! Если даже любовь несет с собой разлуку, одиночество, печаль — все равно она стоит той цены, которую мы за нее платим.
«Нельзя думать только об этом, я должна сосредоточиться на церемонии». Священник, который вел нашу группу, попросил разомкнуть кольцо и сказал, что теперь мы будем молиться за болящих. Люди молились, пели, танцевали под дождем, славя Господа и Пречистую Деву. Время от времени все начинали говорить на неведомых языках, покачивая из стороны в сторону воздетыми ввысь руками.
— Тот из нас, у кого хворает невестка, пусть знает, что она выздоравливает, — в какой-то момент сказала женщина.
Возобновились молитвы, а вместе с ними — песнопения и танцы. Время от времени раздавался голос этой женщины:
— Тот из нас, кто недавно потерял мать, пусть крепко верует, что она пребывает в царствии небесном.
Позже он рассказал мне, что это и есть дар пророчества, что некоторые люди обладают свойством предчувствовать, что сейчас происходит за тысячи миль от них или что вскоре произойдет.
Он так никогда и не узнал об этом, но я верила в силу голоса, говорившего о чудесах. Я ждала, что эта женщина вот-вот скажет о любви двоих из нас, я надеялась, что она возвестит — эту любовь благословили все ангелы, святые, Бог и Богиня.
Не знаю, сколько продолжалось это радение. Люди вновь принимались говорить на неведомых языках, пели, танцевали, воздев руки к небу, молились за ближних своих, просили ниспослать чудо, свидетельствовали, что благодать снизошла на них.
И наконец священник, руководивший церемонией, произнес:
— Давайте помолимся за всех тех, кто сегодня впервые участвует в этом харизматическом обновлении.
Стало быть, я здесь не одна такая. Сознание этого успокоило меня.
Вновь зазвучало песнопение. На этот раз я не пела вместе со всеми, а только слушала и просила, чтобы благодать осенила меня.
А нужно мне было многое.
— Примем благословение, — сказал священник. Все повернулись к освещенной пещере на другом берегу реки. Священник прочел несколько молитв и благословил нас. После этого все расцеловались, поздравили друг друга с праздником и разошлись.
Он подошел ко мне. Лицо его было веселей, чем обычно.
— Ты вымокла насквозь, — сказал он.
— И ты тоже, — смеясь, ответила я.
Мы сели в машину и вернулись в Сент-Савен. Как я мечтала об этой минуте, а теперь, когда она наступила, — не знаю, что сказать. Какими словами описать дом в горах, книги и диски, обряд, неведомые языки и шатер, образованный восемью молящимися?
Он живет в двух мирах. Где-нибудь и когда-нибудь эти два мира сольются в один — и мне необходимо понять, как это произойдет.
Но слова в такие моменты ничего не значат. Любовь познается только любовью.
— У меня только один свитер, — сказал он, когда мы вошли в комнату. — Надень его. Завтра куплю себе другой.
— Давай повесим одежду на калорифер. К утру она высохнет, — ответила я. — А у меня есть майка, я ее вчера выстирала.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Одежда. Нагота. Холод.
В конце концов он вытащил из чемодана еще одну футболку.
— Сгодится вместо ночной рубашки?
— Конечно.
Я погасила лампу. В темноте стянула с себя промокшую одежду, развесила ее над калорифером и повернула регулятор на полную мощность.
Уличный фонарь давал достаточно света, чтобы он видел мой силуэт и знал, что я — голая. Я надела майку и нырнула под одеяло.
— Я люблю тебя, — услышала я его голос и сказала в ответ:
— Я учусь любить тебя.
Он закурил.
— Как, по-твоему, сейчас подходящее время?
Я знала, о чем он говорит. Поднялась и присела на край его кровати.
Красный огонек сигареты через равные промежутки времени освещал его лицо. Он взял меня за руку, и так мы просидели несколько мгновений. Потом я высвободилась и погладила его по голове.
— Ты не должен спрашивать, — ответила я. — Любовь не задает вопросы, ведь если мы начнем задумываться — начнем бояться. Это — необъяснимый страх, я не стану даже и пытаться облечь его в слова. Это может быть страх того, что тебя отвергнут, не примут, страх нарушить очарование. Звучит нелепо, но это так. А потому надо не спрашивать, а совершать поступки. Как ты сам и столько раз говорил — надо рисковать.
— Я знаю. И никогда прежде не спрашивал.
— Ты уже завладел моим сердцем, — сказала я, делая вид, что не слышала его слов. — Завтра можешь покинуть меня, но мы всегда будем вспоминать чудо этих дней; романтическую любовь, возможность, мечту. Но я думаю, что Господь в неизреченной и бесконечной мудрости своей запрятал ад посреди рая. И сделал это для того, чтобы мы всегда были настороже. Для того, чтобы мы, наслаждаясь радостью Милосердия, не забывали про столп Строгости.
Руки, гладившие мои волосы, напряглись.
— Ты — способная ученица, — сказал он.
Меня удивило это замечание, но потом я вспомнила: «Если поверишь, что знаешь, то в конце концов узнаешь».
— Не думай, что я такая уж недотрога, — сказала я. — У меня было много мужчин. Я крутила любовь с теми, кого толком и не знала.
— Я тоже, — ответил он.
Он хотел, чтобы это прозвучало непринужденно, но по тому, как изменились прикосновения его рук, я поняла — мои слова причинили ему боль.
— Но с сегодняшнего утра я вновь стала девственницей. Не пытайся понять — только женщина знает, о чем я говорю. Я заново открываю для себя любовь. И это постижение требует времени.
Он дотронулся до моей щеки. Я чуть прикоснулась губами к его губам и вернулась в свою кровать.
Сама не знаю, почему я вела себя так, а не иначе. Не понимаю — хотела ли я привязать его к себе еще крепче или отпустить на свободу.
Но этот день выдался уж таким долгим… Я была слишком утомлена, чтобы думать.
Ночью ко мне снизошли умиротворение и покой. Была минута, когда мне, остававшейся в глубоком сне, показалось, что я проснулась. Я ощущала рядом присутствие женщины, которую словно бы давно знала, и потому чувствовала себя надежно защищенной и любимой.
А по-настоящему я проснулась в семь часов от нестерпимой жары. Вспомнила, что включила обогреватель на полную мощность, чтобы просушить одежду. За окном было еще темно. Стараясь двигаться бесшумно, чтобы не разбудить его, я поднялась. И, поднявшись, увидела, что его нет.
Меня охватила паника. И Другая, тотчас очнувшись, заговорила: «Ну, видишь? Стоило тебе согласиться, как он исчез. Все мужчины одинаковы».
Паника усиливалась с каждой минутой. Я не могла терять власть над собой. Но Другая говорила не умолкая:
«Я пока еще здесь. Ты позволила ветру сменить направление, ты отворила двери, и любовь ворвалась в твою жизнь, затопляя ее. Если будем действовать без промедления, еще успеем все снова взять под контроль».
Я должна перестать витать в облаках. Я должна быть осмотрительна.
«Он ушел, — продолжала Другая. — И тебе нужно как можно скорее выбраться из этой дыры. Твоя жизнь в Сарагосе еще не претерпела изменений — вернись к ней. Поспеши. Беги со всех ног. Пока не потеряла все то, что приобрела ценой таких усилий».
«У него, должно быть, были мотивы», — подумала я.
«У мужчин всегда находятся мотивы, — возразила мне Другая. — Мотивы мотивами, а женщина в результате остается одна».
Теперь мне необходимо решить, как вернуться в Испанию. Мозг должен быть занят постоянно.
«Обратимся к практической стороне, — сказала Другая. — Деньги».
Денег у меня не было вовсе. Надо спуститься, позвонить родителям — за их счет — и попросить выслать сколько-нибудь на дорогу.
Но сегодня — праздник, и деньги можно будет получить только завтра. Что я буду есть? Как объясню хозяевам, почему с уплатой им придется подождать два дня?
«Да ничего им не надо объяснять», — ответила Другая. Ну конечно, у нее есть опыт, она умеет справляться с такими ситуациями. Она — не ошалевшая от любви девчонка, а женщина, всегда, во всякую минуту жизни знающая, чего она хочет. И мне надо вести себя так, будто ничего не случилось, будто он скоро вернется. А когда придет перевод — заплатить и ехать восвояси.
«Прекрасно, — похвалила меня Другая. — Ты вновь становишься такой, как прежде. Не надо печалиться — когда-нибудь ты встретишь человека, которого сможешь любить, ничем не рискуя».
Я потрогала свои вещи — высохли. Теперь предстоит выяснить, в каком из этих городишек есть банк, а потом отправляться звонить, то есть заняться делом, и тогда у меня не останется времени плакать или тосковать.
И лишь в эту минуту я заметила записку:
«Я — в семинарии. Собери свои вещи (ха-ха-ха), вечером мы едем в Испанию. Буду после обеда».
И чуть ниже: «Я люблю тебя».
Прижав записку к груди, я вместе с облегчением почувствовала себя жалкой и несчастной. И заметила, что Другая, явно озадаченная моей находкой, куда-то девалась.
Я тоже его любила. И с каждой минутой, с каждой секундой эта любовь крепла, росла и преображала меня. Я вновь обрела веру в будущее, и ко мне мало-помалу возвращалась вера в Бога.
И все это сделала любовь.
«Не желаю больше плутать в темных закоулках собственной души, — сказала я себе, решительно захлопывая дверь перед носом Другой. — Что с третьего этажа вывалиться, что с сотого — разницы никакой».
Так что если уж падать, то — с небоскреба.
— Покушайте сперва, — сказала хозяйка.
— Я не знала, что вы говорите по-испански, — с удивлением воскликнула я.
— Граница в двух шагах. Летом в Лурд наезжают туристы. Не смогу объясниться — не сдам комнаты.
Она поставила на стол поджаренный хлеб и кофе с молоком. Я внутренне приготовилась встретить этот день: каждый час будет тянуться год. Может быть, это угощение отвлечет меня?
— Вы давно с ним женаты? — спросила она.
— Это — моя первая в жизни любовь, — ответила я. И все на этом.