— Видите вон те вершины? — продолжала она. — Моя первая любовь погибла на одной из них.
— Но потом вы повстречали другого человека.
— Да, повстречала. И умудрилась вновь обрести счастье. Судьба распоряжается забавно: почти никто из моих знакомых не вступил в брак со своей первой любовью. А те, с кем это все же случилось, постоянно твердят мне, что пропустили нечто очень важное, что не пережили всего, что должны были… — Она вдруг осеклась. — Ой, простите. Я не хотела вас обидеть.
— Я и не обиделась.
— Знаете, я всегда смотрю на тот колодец. И думаю: если бы не святой Савен, который велел копать в этом месте и обнаружил воду, наш городок располагался бы ниже, возле реки.
— А при чем тут любовь? — спросила я.
— Этот колодец притягивает к себе людей, у каждого из которых — свои надежды, свои мечты, свои трудности. Однажды кто-то решился, отважился найти воду, и вода появилась, и все стали собираться вокруг нее. Просто я думаю, что когда мы смело ищем любовь — любовь обнаруживается, а мы притягиваем к себе новую и новую любовь. Если тебя любит один человек, значит, любят все. А если ты одинок — значит, станешь еще более одиноким. Так вот забавно устроена жизнь.
— Вы не слыхали про книгу под названием И Цзин? — спросила я.
— Нет, никогда.
— Там говорится, что можно изменить город, но нельзя перенести в другое место колодец. Влюбленные встречаются, утоляют свою жажду, строят свои дома, растят детей — и все это вокруг него. Но если один из влюбленных захочет уйти, колодец не сможет последовать за ним. Оставленный колодец останется на том же месте, он, хоть и заброшен, будет полон чистой водой прежнего.
— Такие речи больше подходят старухе, на долю которой выпало много страданий, а не молоденькой женщине, — сказала она.
— Нет. Я всегда боялась. Я никогда не рыла колодцев. Сейчас я это делаю впервые и не хочу позабыть о том, как это рискованно.
Тут я что-то нащупала в кармане и, поняв, что это, похолодела. Отставила чашку с кофе.
Ключ. Он дал мне ключ.
— В вашем городке жила одна женщина, перед смертью завещавшая все свое имущество семинарии в Тарбесе, — сказала я. — Вы знаете, где ее дом?
Хозяйка открыла дверь и показала на один из средневековых домиков на площади.
— Вот он. Два священника провели там почти два месяца. И… — она запнулась, с сомнением глядя на меня, но потом договорила:
— И один из них очень похож на вашего мужа.
— Это он и есть, — уже с порога сказала я, очень довольная тем, что позволила эту шалость ребенку, живущему у меня в душе.
Я остановилась перед домом, не зная, что делать. Все тонуло в густом тумане, и мне казалось: я во сне, где бродящие в каком-то пепельном пространстве странные фигуры влекут меня в еще более странные места.
Мои пальцы нервно ощупывали ключ.
Когда все вокруг затянуто такой пеленой, горы из окна не разглядишь. В доме, должно быть, темно — солнца-то нет, и шторы задернуты. В доме, должно быть, печально — ведь его нет рядом.
Взглянула на часы. Девять.
Надо заняться чем-нибудь, что могло бы скрасить мне ожидание. А ждать придется долго.
Ждать. Это был первый урок, преподанный мне любовью. День еле тянется, мы строим тысячи планов, ведем тысячи воображаемых разговоров, даем себе обещания в таких-то и таких-то обстоятельствах вести себя совсем по-другому — а сами места себе не находим, ждем не дождемся, когда же придет наш возлюбленный.
А придет — не знаем, что сказать. Многочасовое ожидание переходит в напряжение, напряжение сменяется страхом, а страх заставляет стыдиться нежности.
«Не знаю, должна ли я войти». Мне припомнился вчерашний разговор — этот дом был символом мечты и ее воплощением.
Но ведь нельзя же целый день торчать у крыльца.
Набравшись храбрости, я вытащила из кармана ключ, подошла к дверям.
— Пилар! — донесся из тумана голос с сильным французским акцентом.
Я скорее удивилась, чем испугалась. Это мог быть хозяин нашей квартиры — но я вроде бы не говорила ему, как меня зовут.
— Пилар! — голос приблизился.
Я оглядела площадь, затянутую туманной пеленой, и увидела — на меня быстро надвигается чей-то силуэт. Кошмарный сон, в котором плавали странные фигуры, обернулся явью.
— Подожди. Мне надо поговорить с тобой.
Силуэт приблизился, и я поняла, что передо мной стоит священник — именно так изображают на карикатурах сельских кюре: низенький, толстенький, с зачесанной поперек лысого темени прядью седых волос.
— Здравствуй, — с широкой улыбкой он протянул мне руку.
Я молча кивнула.
— Как жаль, что туман все скрывает, — сказал он, глядя на дом. — Сент-Савен стоит на горе, и из ваших окон открывается чудесный вид и на долину внизу, и на ледяные вершины. Да ты, должно быть, и сама знаешь.
Только сейчас я догадалась, что это настоятель монастыря.
— А что вы здесь делаете? — спросила я. — И откуда знаете мое имя?
— Хочешь войти? — словно не слыша, осведомился он.
— Нет. Хочу, чтобы вы мне ответили.
Он потер озябшие ладони и присел на ступеньку. Я — рядом с ним. Туман становился все гуще — в нем потонула даже церковь, стоявшая метрах в двадцати от нас.
Можно было разглядеть только колодец. Я вспомнила слова хозяйки.
— Она являет Свое присутствие, — сказала я.
— Кто?
— Богиня. Она приняла облик этого тумана.
— Ах, так он говорил с тобой об этом! — рассмеялся священник. — Ну, я-то предпочитаю называть Ее Девой Марией. Мне это как-то привычней.
— Что вы здесь делаете? — повторила я. — Как узнали мое имя?
— Я пришел, потому что хотел тебя видеть. Кто-то из группы Харизматиков сказал мне вчера вечером, что ты со своим другом остановилась в Сент-Савене. А это совсем маленький городок.
— Он пошел в семинарию.
Перестав улыбаться, он покачал головой и произнес словно про себя:
— Как жаль.
— Жаль, что он в семинарии?
— В семинарии его нет, я только что оттуда.
Несколько минут я молчала, припоминая все, о чем думала и что чувствовала, когда проснулась утром, — где взять денег? как дать знать родителям, чтобы выслали на дорогу? Но я дала клятву и была твердо намерена сдержать ее.
Рядом со мной был священник. Когда я была маленькой, то все свои беды и горести была готова поведать священнику.
— Я измучена, — нарушила я молчание. — Меньше недели назад я знала, кто я и чего хочу от жизни. А теперь кажется, будто какой-то вихрь швыряет меня из стороны в сторону, а я ничего не могу поделать.
— Надо сопротивляться, — ответил священник. — Это важно.
Эта реплика удивила меня.
— Ничего удивительного, — продолжал он, словно догадавшись об этом. — Я знаю, что Церкви нужны новые священники, а он был бы прекрасным служителем Бога. Но слишком уж высока цена, которую ему придется заплатить.
— Но где он? Неужели бросил меня здесь и уехал в Испанию?
— В Испанию? В Испании ему делать нечего. Он живет в монастыре, расположенном в нескольких километрах отсюда. Там его нет. Но я знаю, где его найти.
От этих слов я приободрилась и повеселела — по крайней мере, он не уехал.
Но на лице священника не было улыбки.
— Не радуйся прежде времени, — проговорил он, словно опять прочел мои мысли. — Лучше бы ему вернуться в Испанию.
Священник поднялся и поманил меня за собой. В тумане ничего не было видно дальше нескольких метров, но он как будто знал, куда идет. Мы вышли из Сент-Савена той же дорогой, на которой двое суток — или пять лет? — назад я выслушала рассказ о Бернадетте.
— Куда мы идем? — спросила я.
— Идем искать его, — был ответ.
— Отец мой, я в растерянности, — сказала я по дороге. — Мне показалось, будто вас печалит то, что его нет в семинарии.
— Что знаешь ты о религиозной жизни, дочь моя?
— Очень мало: что священники дают обет бедности, повиновения и целомудрия.
Тут я помедлила, соображая, надо ли продолжать, и решила, что надо:
— И оценивают греховность других, хотя сами совершают те же самые грехи. Считают, будто знают все о браке и о любви, хотя сами не женятся. Что грозят нам огнем геенны за проступки, в которых повинны сами. И представляют нам Бога гневным мстителем, возлагающим на род человеческий вину за смерть Своего единственного Сына.
Священник рассмеялся.
— Да, ты, что называется, замечательно «подкована» в этом вопросе. Но я спрашивал тебя не о католицизме, а о духовной жизни.
Я замялась и в конце концов произнесла:
— Точно не могу сказать, но знаю, что есть люди, которые, все бросив, отправляются искать Бога.
— И что же — находят?
— Вам видней, я же понятия об этом не имею.
Священник заметил, как я запыхалась, и пошел помедленнее.
— Твое определение неверно, — начал он. — Тот, кто отправляется искать Бога, понапрасну теряет время. Он может пройти по многим дорогам, примкнуть ко многим религиям или сектам, но этим способом Бога не обретет никогда.
Бог — здесь, сейчас, рядом с нами. Мы можем видеть Его в этом тумане, в этой земле, в этой одежде, в этих башмаках. Его ангелы бодрствуют, пока мы спим, и помогают нам, когда мы работаем. Чтобы найти Бога, достаточно оглянуться вокруг себя.
Эта встреча дается нелегко. По мере того как Бог будет делать нас участниками Своей мистерии, все сильнее и сильнее будет наша растерянность. Ибо Он постоянно просит нас следовать нашим мечтаниям и внимать голосу нашего сердца. А это — трудно: ведь мы привыкли жить совсем иначе.
И вот, к нашему удивлению, мы понимаем, что Бог хочет видеть нас счастливыми, ибо Он — наш отец.
— И мать, — сказала я.
Туман стал рассеиваться, и в просвете я увидела крестьянскую лачугу и женщину, собиравшую хворост.
— Да, и мать, — сказал священник. — Для того чтобы начать духовную жизнь, не нужно поступать в семинарию, поститься, быть трезвенником и сторониться женщин.
Достаточно верить в Бога и принимать Его. Как только это случится, каждый превращается в Его путь, и все мы становимся передатчиками Его чудес.