— Он говорил мне о вас, — перебила я его. — И внушал мне те же истины, что и вы.
— Надеюсь, ты примешь его дары, — ответил священник. — Ибо, как учит нас история, это происходит далеко не всегда. Египетского Озириса четвертуют. Греческие боги ссорятся и враждуют из-за смертных женщин и мужчин. Ацтеки изгоняют Кетцалькоатля. Боги викингов поджигают Валгаллу опять же из-за женщины. Иисуса распинают. Почему?
Я не знала, что ответить.
— Потому что Бог нисходит на Землю, чтобы показать нам наше могущество. Мы — это частица Его мечты, а Он хочет мечтать о счастье. Если же мы самим себе признаемся, что Бог сотворил нас для счастья, то должны будем допустить: все, что ведет нас к печали и поражению, — это наша вина.
И вот мы всегда убиваем Бога. На кресте ли, на костре ли, в изгнании ли или в сердце своем — но убиваем.
— А те, кто понимает Его…
— Те, кто понимает Его, преображают мир. Ценой многих жертв.
Женщина, несшая хворост, заметила священника и подбежала к нам.
— Спасибо, святой отец! — воскликнула она, целуя ему руки. — Юноша исцелил моего мужа!
— Твоего мужа исцелила Пречистая Дева, — ответил он, ускоряя шаги. — А юноша был всего лишь орудием.
— Нет, нет, это он! Войдите в мой дом, сделайте милость.
В ту же минуту припомнился мне вчерашний вечер. Когда мы подходили к базилике, какой-то человек сказал мне: «Твой спутник творит чудеса!»
— Мы спешим, — сказал священник.
— Вовсе нет, — возразила я, сильно смущаясь оттого, что говорила по-французски и говорила скверно. — Я озябла и хочу выпить кофе.
Женщина взяла меня за руку, и мы вошли. Дом с каменными стенами, но с деревянным полом и потолком был удобен и уютен, хотя и не роскошен. Перед камином, где пылали дрова, сидел мужчина лет шестидесяти.
Увидев священника, он приподнялся было, чтобы поцеловать ему руку.
— Сиди, сиди, — удержал его тот. — Ты еще не вполне оправился от болезни.
— Я уже прибавил десять кило, — ответил мужчина. — А вот жене помогать пока не могу.
— Пусть тебя это не заботит. Скоро будешь лучше прежнего.
— А где юноша? — спросил мужчина.
— Я видела его нынче там же, где и всегда, — ответила женщина. — Только обычно он ходит пешком, а сегодня был на машине.
Священник молча взглянул на меня.
— Благословите нас, святой отец, — попросила женщина. — Чудотворная сила…
— …Пречистой Девы, — оборвал ее священник.
— …Пречистой Девы, Богородицы — это ведь и ваша сила. Ведь это вы привели его к нам.
На этот раз священник постарался не встретиться со мной глазами.
— Помолитесь за моего мужа, святой отец, — настойчиво произнесла женщина.
Священник глубоко вздохнул и, обращаясь к мужчине, сказал:
— Поднимись и стань передо мной.
Тот повиновался. Священник, закрыв глаза, прочел «Аве Мария», потом воззвал к Святому Духу, прося явиться и помочь страждущему.
Время от времени он ускорял речь, и тогда, хоть я и не все понимала, все это напоминало мне ритуал изгнания бесов. Его руки прикасались к плечам больного и скользили вниз — до самых пальцев. Это движение он повторил несколько раз.
Хворост в камине затрещал громче. Это могло быть простым совпадением, но я подумала: а вдруг священник вторгся в области, мне неведомые, — вторгся и потревожил царившие в них стихии.
Мы с хозяйкой вздрагивали каждый раз, когда горящее дерево издавало сухой и резкий звук, похожий на выстрел. Священник не обращал на это внимания: он был полностью увлечен выполнением задачи, он был орудием в руках Приснодевы. Он говорил на непонятном мне языке и произносил слова со сверхъестественной быстротой. Руки его уже не двигались, а неподвижно лежали на плечах больного.
Священник благословил его, размашисто осенив крестным знамением, — и ритуал окончился так же внезапно, как начался.
— Господь да пребудет в этом доме, — сказал он.
Потом обернулся ко мне, давая понять, что пора продолжить путь.
— А кофе? — спросила женщина, видя, что мы собрались уходить.
— Если сейчас выпью, уснуть не смогу, — отвечал священник.
Женщина рассмеялась, пробормотав что-то вроде «да ведь еще утро» — я толком не расслышала, потому что мы уже были на дороге.
— Отец мой, она говорила про какого-то юношу, который вылечил ее мужа. Это был он!
— Да, это был он.
Мне стало не по себе — я вспомнила вчерашний день, и Бильбао, и лекцию в Мадриде, и людей, толковавших о чудесах, и то ощущение Присутствия, которое возникло у меня, когда я молилась, обнявшись с другими.
Выходит, я люблю человека, способного творить чудеса. Человека, способного служить ближнему, утишать боль, умерять его страдания, возвращать здоровье больным и надежду — их родным. Человеку с таким предназначением тесно в домике с белыми занавесками на окнах, с любимыми книгами и дисками на полках.
— Не вини себя, дочь моя, — сказал священник.
— Вы читаете мои мысли.
— Читаю, — согласился он. — У меня тоже есть дар, и я стараюсь быть достойным его. Приснодева научила меня погружаться в водоворот человеческих чувств, чтобы руководить ими наилучшим образом, то есть — на благо людей.
— Вы тоже творите чудеса?
— Исцелять недуги я не могу. Но обладаю одним из даров Святого Духа.
— Тогда вам дано читать у меня в душе. И вы знаете, что я люблю этого человека и что любовь моя растет и крепнет с каждой секундой. Мы вместе с ним открывали для себя мир и вместе пребываем в нем. Хочу я того или нет — но он неотделим от моей жизни и присутствует в каждом ее дне.
Что я могла сказать этому священнику, шедшему со мной рядом? Он никогда бы не понял, что у меня были другие мужчины, что я влюблялась, что если бы вышла замуж, то была бы счастлива. Еще когда я была ребенком, на одной из площадей Сории любовь открылась мне, а потом позабылась.
Но, как видно, плохо позабылась. Хватило трех дней, чтобы все вернулось.
— Я имею право быть счастливой, отец мой. Я восстановила потерянное и снова терять это не хочу. Я буду бороться за свое счастье.
Если же я откажусь от этой борьбы, то откажусь тем самым и от своей духовной жизни. Как вы сами сказали — это будет значить, что я отдалилась от Бога, отказалась от своей женской силы, от моего могущества. Я буду бороться за этого человека.
Я знала, зачем здесь этот приземистый толстый священник. Он пришел, чтобы убедить меня в том, что я должна оставить своего возлюбленного, ибо ему суждено иное, высшее предназначение.
Нет, никогда я не поверю, что ему пришлось бы по вкусу, если бы мы с его воспитанником поженились и зажили в Сент-Савене в таком вот домике. Он говорит это лишь для того, чтобы сбить меня с толку, чтобы я ослабила свою оборону, а как только это произойдет, он — с улыбкой — убедит меня в обратном.
Он, не произнося ни слова, читал мои мысли. А может быть, обманывал меня и вовсе не обладал даром угадывать, что думают другие люди. Туман быстро рассеивался: теперь я различала уже дорогу и склон горы, поле и покрытые снегом деревья. Прояснилось и в голове.
Конечно, это обман! Если священник и вправду умеет читать мысли, пусть прочтет их все и всё про меня узнает! Пусть узнает, что вчера он хотел полной близости со мной, а я отказала ему — и теперь раскаиваюсь.
Еще вчера я думала, что, если бы ему пришлось уехать, я могла бы всегда помнить и вспоминать друга детства. Все это оказалось вздором. Пусть его плоть не проникла в меня — проникло что-то другое, и так глубоко, что достало до самого сердца.
— Отец мой, я люблю его, — повторила я.
— Я тоже. А от любви глупеют. В моем случае это выразилось в том, что я пытаюсь убрать тебя с его пути.
— Убрать меня не так-то просто. Вчера, когда мы молились у пещеры, я поняла, что в силах разбудить в себе те дары, о которых вы говорили. И я использую их, чтобы удержать его.
— Ну-ну, — с легкой улыбкой произнес священник. — Желаю удачи.
Он остановился, вытащил из кармана сутаны четки и, сжимая их в руке, поглядел мне прямо в глаза.
— Иисус не велел нам клясться, и я не клянусь. Но в присутствии предмета, для меня священного, говорю тебе: я не желаю ему обычной судьбы, не хочу, чтобы он стал рядовым священником — таким, как все, одним из многих. Он может служить Богу по-другому. Рядом с тобой.
Мне трудно было поверить, что он и вправду произнес эти слова. Но это было так.
— Вот он, — сказал священник.
Я обернулась. Увидела припаркованную поблизости машину. Ту самую, в которой мы приехали из Испании.
— Он всегда ходит пешком, — с улыбкой продолжал священник. — На этот раз ему хочется создать впечатление, будто он прибыл издалека.
Мои кроссовки промокли насквозь. Но я взглянула на священника — он шел по снегу в сандалиях и шерстяных носках — и решила, что не стану жаловаться.
Он может, значит, и я могу. Мы начали взбираться по склону.
— Долго нам идти?
— Полчаса, самое большее.
— Куда мы идем?
— Навстречу ему. И другим.
Я поняла, что он не склонен продолжать разговор. Может быть, бережет силы для подъема. Мы шли молча — туман к этому времени уже почти совсем рассеялся, и на небо медленно выплывал желтый диск солнца.
Впервые передо мной оказалась вся панорама долины — текущая внизу река, разбросанные здесь и там деревушки и прилепившийся к отрогу горы Сент-Савен. Я увидела колокольню, кладбище, которого раньше не замечала, и средневековые домики окнами на реку.
Под нами, на том месте, которое мы миновали несколько минут назад, пастух гнал отару своих овец.
— Устал, — проговорил священник. — Давай-ка остановимся ненадолго.
Сбив снег с каменного валуна, мы без сил привалились к нему. Священник весь взмок от пота, а ноги у него, должно быть, совсем заледенели.
— Пусть святой Иаков сохранит мои силы, потому что я хочу проследовать его путем еще раз, — сказал он, обернувшись ко мне.
Я не поняла, о чем он, и решила заговорить о другом:
— Смотрите — следы на снегу.