– Чем же торгуете? – поинтересовалась Фриценька.
– Да всем понемногу: швейными машинами, кожевенным товаром, чугунным литьем, чаем, мукой, водкой, маслом – право, неинтересно даже перечислять, сударыня. А также баржами владеем – занимаемся перевозками по Волге.
Катерина рассматривала Александра: модно, по-московски одет, стрижен на городской манер. Знает, как себя вести, и легко поддерживает беседу с помещицей.
Клопиха принесла пирог и прошипела Катерине на ухо:
– Не разевай роток, не для тебя кусок.
Как бы вторя экономке, Татьяна Васильевна удовлетворенно цокнула языком:
– Ты погляди, Люся, на него. Чем не жених для Верочки, хоть и не из наших?
Людмила Александровна, целиком поглощенная холодной бараньей ножкой, с интересом развернулась к Александру, близоруко щурясь и внимательно оценивая его:
– Да как знать, как знать.
– Мама, ну что вы такое говорите, – застыдилась Вера.
– Как Господу будет угодно, – замял неловкость Александр, чем заслужил благодарный взгляд смущенной Веры.
– Ах, не силой же вы ее отдадите, – засмеялась Фриценька. – Действительно, – осеклась она под уничижающим взглядом Павла, – есть же право женщин выбирать себе…
– Милая моя суфражистка, – вмешался Павел. – Пока, слава Богу, права женщин у нас ограничены – обходимся без истерик и слез в Государственной думе.
Наташа беспокойно ерзала на стуле. Она давно уже наелась и с нетерпением ожидала, когда взрослые закончат свои скучные разговоры и начнут наконец христосоваться. Николай, заметив умоляющий взгляд своей капризной любимицы, объявил начало забав.
Затеяли катанье: на отдельный стол водрузили небольшой желобок, под ним раскинули пухлое одеяльце и уложили крашеное яйцо, деловито обрекая его на скорую погибель. Гости по очереди запускали каждый свое пасхальное яйцо в желобок, и если оно, очутившись на одеяльце, умудрялось не завязнуть и сталкивалось с другим яйцом, то побеждало. Николай и Павел с азартом кричали, махали руками, спорили, словом, тешили гостей.
Потом объявили покатушки – у кого пасхальные яйца дальше укатятся. И тут не обошлось без споров. Гости весело смеялись, подшучивая друг над другом. Татьяна Васильевна искренне обижалась, когда ей не удавалось выиграть яйцо. Юргенева и вовсе отказалась участвовать в играх – предпочла остаться за плотно заставленным тарелками столом и наесться впрок.
Наташа подбежала к бабушке:
– Послушай, какую считалочку мне папа рассказал:
– Quelle heure est-il?
– Il est midi
– Qui te l’a dit?
– La petite souris
– Où donc est-elle?
– Dans la chapelle
– Qu’y fait-elle?
– De la dentelle
– Pour qui?
– Pour les dames de Paris
qui portent des souliers gris![34]
Так, в объедении, праздных разговорах и играх прошел день. Наконец гости разошлись по комнатам – отсыпаться после пасхальных забот, а Катерина отправилась укладывать Наташу.
Стол оставался накрытым еще неделю, Вольфы с удовольствием угощали соседей и родственников, которые заезжали христосоваться. Клопиха все остатки с пасхального стола, особенно кости, сохраняла: часть из них закапывала в землю на поле, чтобы сберечь посевы от града, а часть намеревалась при летней грозе бросить в огонь, чтобы отвести молнию (редко ограничивались только одним верованием, в ход шли и святая вода, и громничные свечи, и веточки вербы). А одно пасхальное яйцо Клопиха всучила Александру со строгим наказом зарыть в поле в начале сева, для богатого урожая.
Май выдался скупым на дожди, и каждое воскресенье Катерина, Александр и Наташа пешком возвращались с воскресной службы в усадьбу. Николай часто бывал в разъездах и не сопровождал их. За это время Катерина и Александр заметно сблизились, и она не так робела, как в самом начале. Во всем, что он говорил, были легкость и простота. Он декламировал стихи, увлеченно рассказывал об учении Толстого. Александр все больше нравился Катерине.
В начале июня погода стояла хорошая, заканчивали сеять яровые, бороновали проклюнувшийся робкий картофель. На днях, в перерыве между полевыми работами, собирались закладывать фундамент новой больницы. Место Николай выбрал хорошее: на высоком берегу Тьмы, близ переправы, недалеко от дороги на Старицу и Торжок.
Во время обеда обсуждали готовый проект сельской больницы, который удалось раздобыть Николаю, и поправки, которые просил внести Петр Петрович, также присутствовавший за обедом.
Александр между делом спросил:
– Кстати, Николай Иванович, можно я покажу Катерине, где будет новая больница?
Николай нахмурился. Явных причин отказать у него не имелось – Агафья могла присмотреть за Наташей, но как же не хотелось отпускать Катерину, давать им с Александром возможность побыть наедине:
– Отличная идея! А мы с Петром Петровичем поедем с вами, – нашелся Николай.
– Позвольте, но ведь сегодня вас ждут в Кожевникове на разбирательство? – возразил Александр.
«Ну что ты будешь делать? И что за малодушие, в конце концов? Нельзя же замуровать ее в четырех стенах. Чему быть – того не миновать!»
– Да… хм… езжайте, конечно. Но Петра Петровича захватите. Петр Петрович, обязательно поезжайте – на месте поправки легче обсудить. «И меньше возможностей для романтических бесед», – добавил про себя Николай.
– Непременно поеду, – отозвался Петр. – Вот и Вера Михайловна обещалась присутствовать, внести, так сказать, свой женский взгляд на прожект.
На том и порешили. Александр и Катерина приехали на место строительства будущей больницы на двуколке. Петр, прискакав верхом, уже вымерял шаги между колышками, снова и снова сверяясь с чертежами.
Катерина подошла к берегу Тьмы. Вид отсюда открывался живописный: поблескивая темными илистыми водами, река стремительно неслась у подножия холма, пенилась на камнях и скрывалась за поворотом. На противоположный берег, прямо в лес, вела шаткая бревенчатая переправа.
Катерина обернулась: на лужайке, где вскоре должна была появиться больница, стояли Александр и Вера и оживленно беседовали. Вера прекрасно выглядела в своей новой летней шляпке, румянец светился на ее лице… Катерина подошла ближе. Вера задавала вопросы по поводу персонала больницы, количества пациентов, хвалила Александра за выгодный заказ камня. Было заметно, что она вовлечена в строительство и разбиралась в нем. Александр любезно отвечал и улыбался Вере той же широкой, мальчишеской улыбкой, какой улыбался Катерине.
«Они станут прекрасной парой», – думала Катерина, спускаясь с пригорка. Александр догнал ее:
– Катя, прости, что покинул тебя, – это неучтиво.
– Ничего, все равно я в этом не понимаю.
– В чем? В неучтивости или в строительстве?
Катерина засмеялась. Александр взял ее под руку и подвел к небольшой мельнице, построенной на излучине реки. Это место называли Наташиным омутом.
– Вот посмотри, говорят, что именно здесь от несчастной любви утопилась дочь мельника Наташа.
– Да? Когда же? – испугалась Катерина.
– Ну что ты? Не читала поэму Пушкина «Русалка»? Говорят, Пушкин услышал здесь местную легенду и записал ее.
– Нет, не читала, – вздохнула Катерина.
Не замечая ее настроения, Александр принялся декламировать наизусть.
– Там есть такие строки:
Вот мельница! Она уж развалилась;
Веселый шум колес ее умолкнул;
Стал жернов – видно, умер и старик.
Дочь бедную оплакал он недолго.
«Какой он умный и начитанный – я не ровня ему. О чем только думала? Вера – вот достойная, умная, красивая девушка. Пора перестать мечтать о глупостях», – подумала Катерина.
– Ну что же, наверное, мне пора.
– Как? Я ведь еще не объяснил ничего, где расположится приемный покой, где операционная, а где будут принимать роды, – растерялся Александр.
– В другой раз. Пойду я.
– Катя, позволь же мне отвезти тебя.
– Не надо, я пешком – тут недалече.
Последующие дни и недели Катерина избегала Александра: не встречалась с ним взглядом во время обедов, не гуляла с Наташей вблизи его флигеля. Она говорила себе: «Что ж, лучше уж сейчас. Не видеть его, не думать о нем. Он со всеми обходительный. А уж со мной точно из жалости. Сама себе придумала глупости, а теперь вон как».
Александр чувствовал перемену и пытался заговорить с Катериной, но она под разными предлогами ускользала.
Николай изучил каждую черточку Катерины и знал наизусть каждый ее взгляд, поэтому заметил раньше других, что она как будто охладела к Александру: «Может, еще не все потеряно?»
На Иванов день после заутрени девки и бабы со всей округи отправились собирать лечебные травы: от кашля, грудных болезней и от живота. Искали буквицу, чернобыльник, зверобой, кашку, матренку, мать-и-мачеху, душицу, полынь и трилистник.
Катерина и Кланя с Ермолаем отправились на повозке на луга близ Малинников и Морицына. Встали затемно, в поисках трав находились по лугу и после обеда решили вздремнуть. Кланя и Ермолай уснули, а Катерина решила искупаться в малинниковском омуте.
В этом месте неглубокая по всему своему течению и холодная даже летом Тьма делала поворот, где образовался глубокий омут. За зиму река заботливо приносила желтый чистый песок и ровненько утрамбовывала его среди коряг и камней. На противоположном берегу омута манили тихо склонившиеся ивы и словно нашептывали «к нам, к нам».
Катерина подошла к берегу и тревожно обернулась: Кланя с Ермолаем уже крепко спали, излишне близко прижавшись друг к другу. Поразмыслив, что сейчас сюда никто не придет (местные бабы полют лен или травы собирают, а до ближайшей деревни две версты), Катерина быстренько скинула с себя платье. Оставшись в одной рубашке, она зябко топталась на берегу. Черная вода призывно манила, но Катерина знала: первые мгновения захочется немедленно выскочить вон из пронзающего холода, и только потом, когда тело привыкнет, кожа станет пугающе белой, не захочется выходить. Помедлив, Катерина нырнула и быстро поплыла, пытаясь согреться.