погода, но уже чувствовалось, что еще чуть-чуть – и зима сдастся: силы ее были на исходе. Правила Катерина. Боясь растревожить раны Николая, не гнала: лошадь шла мерно, сани легко скользили по накатанному снегу.
– Сама запрягала?
– Не захотела Ермолая просить. Я теперь все сама могу.
– Молодец, Катерина!
– Вы мне говорили тогда – в день свадьбы, жить своим умом.
– Не думал, что запомнишь. Ты изменилась с тех пор.
– Война всех нас изменила.
Въехали в лес под Малинниками недалеко от Морицынского омута, покрытого льдом, и переехали Тьму. Заснеженная дорога петляла, забираясь все дальше в чащу. За одним из поворотов Николай попросил остановиться, откинул шкуры и вылез из саней. Катерина ловко привязала лошадь к дереву и, проваливаясь по колено в рыхлый снег, последовала за Николаем.
Осмотревшись, где удобней стрелять, Николай отстегнул от пояса кобуру и протянул Катерине:
– Это бельгийский пистолет, браунинг.
Катерина скинула рукавицы и осторожно взяла оружие. Холодная сталь пистолета обожгла руки:
– Ой, маленький какой! Как игрушечный! Неужели им можно убить?
– Да, еще как! И весит меньше фунта, шесть патронов, мощнее револьверных! – со знанием дела описывал Николай. Ему всегда нравились охота и любые виды оружия. Даже сейчас, после ранения, он не испытывал к нему отвращения или страха.
– А как стрелять? – Катерине не терпелось попробовать себя в деле.
– Не торопись. Сначала заряжаем: вставляем магазин с патронами. – Николай взял пистолет и легко со щелчком вогнал магазин в рукоятку. – Все, он заряжен – держи, – Николай отдал браунинг Катерине. – Теперь тебе нужно передернуть затвор, вот так, – Николай подошел к Катерине со спины, бережно положил ее ладонь сверху на пистолет, накрыл своей рукой и потянул затвор на себя. Катерина почувствовала на щеке горячее дыхание Николая.
– Теперь целься. Нужно выбрать цель и совместить ее с мушкой. Поняла?
Катерина согласно кивнула. От напряжения не могла говорить.
– Теперь нажимай на спусковой крючок, – скомандовал Николай.
Катерина нажала на спуск. Раздался оглушительный выстрел – от неожиданности Катерина шагнула назад, упершись в грудь стоящего за ней Николая. Ей захотелось повернуться и прижаться к нему всем телом, не сдерживать себя больше, но она нашла в себе силы отступить.
– Испугалась?
– Нет, можно еще?
– Конечно! У тебя еще пять патронов, стреляй.
Катерина теперь уже уверенно вогнала еще пять пуль, пять белых точек в рыжий ствол сосны, стоявшей у извилистого края лесной дороги.
Николай улыбнулся: милая моя!
– Попробуем ружье? – спросил он вслух.
– Очень хочу!
– Ну хорошо. – Николай радовался, что Катерина разделила его страсть к оружию, не испугалась, не заплакала, как могла бы поступить любая другая женщина.
Николай откинул медвежью шкуру и бережно достал из саней кофр, отделанный изнутри мехом, откуда извлек стволы и приклад с колодкой, убранные в байковые чулки. Николай разволновался. Как когда-то в юности, в предвкушении охоты, у него вспотели руки и задрожали пальцы. Уже несколько лет он не держал в руках своего любимого ружья – особого подарка матери на именины – с золотым медальоном на прикладе, где красовалась его монограмма NW. Николай вспомнил свою любимую Берту, как она причуивала дичь, вставала в стойку, и как он хоронил ее. Нежно, не спеша, как с женщины, стянул байковую ткань, которая скрывала приклад из свилеватого, почти черного, ореха, пропитанного маслом, с затыльником из рога и мелкой насечкой на шейке ложи. Полированные стволы иссиня-черного воронения были покрыты сюжетной оборонной гравировкой: разгоряченные охотой собаки несли дичь, в небо взмывали потревоженные утки, живо изображенные резцом умелого мастера.
– Это – тулка[44]. Чтобы зарядить, слева направо большим пальцем руки отводишь рычаг, переламываешь ствол и вставляешь патроны. – Николай ловко проделал это, достал два патрона из кармана, вставил их в стволы и звонким щелчком закрыл ружье.
– Потом взводишь по очереди курки – и все готово к выстрелу. – Николай вскинул ружье и нетерпеливо выстрелил дуплетом. Продрогший лес протяжно ухнул и застонал, эхом передавая звук выстрела с поляны на поляну, с опушки на опушку, и так до тех пор, пока тот окончательно не растворился среди густых вековых елей и сосен.
– Эх, это как музыка для меня! – Николай с сожалением переломил ружье и вытащил еще дымящиеся папковые гильзы. – Оно легкое и прикладистое, тебе будет удобно, попробуй.
Как завороженная Катерина взяла в руки тулку и, повторяя движения Николая, переломила ствол, вставила патроны и взвела курки.
– Молодец, запомнила, – похвалил Николай, – теперь упри приклад в плечо, выбери цель и стреляй. Можешь по очереди – сначала жми на один спусковой крючок, потом на второй.
Катерина послушно выстрелила. Потом еще.
Расстреляв все патроны, они, счастливые и умиротворенные, возвращались в Берново. Говорить не хотелось. Каждый думал о чем-то своем. Лишь подъезжая к усадьбе, Николай сказал:
– Пистолет оставь себе. Спрячь где-нибудь. Патронов к нему я дам.
– Спасибо, Николай Иванович.
– Понравилось тебе?
– Очень!
– Получше припрячь только, и никому, слышишь, никому не говори, что он у тебя есть.
Катерина согласно кивнула. Ей понравилось стрелять, она вдруг ощутила в себе невероятную силу, которую несет оружие. За годы войны, когда мужа не было рядом, она повзрослела и перестала быть наивной, но всегда отделяла для себя то, что бабское, то есть ее, и то, что мужское, к чему она отношения иметь не может. И вот сейчас, с оружием в руках, Катерина прикоснулась к мужскому, к недоступному ей по рождению, и это мужское ей понравилось.
По возвращении они услышали оживленные голоса на кухне. Там ждал Петр Петрович, нервно расхаживая из угла в угол. Агафья, с заплаканными глазами, возилась у печи. Тут же, у края стола, нервно переглядываясь, как преступники, сидели Ермолай и Кланя.
– В Петрограде переворот, революция! – закричал Петр Петрович, увидев Николая.
Николай опешил:
– З-забастовка?
– Революция, Николай Иванович, самая настоящая революция! Царя свергли. Дума распущена. Теперь – Временное правительство!
– А что ж теперь будет? Что за революция такая? – Катерина, стащив платок, не раздеваясь села на скамейку.
Агафья с Кланей выли.
– Революция – это когда был царь, а теперь одним махом раз! – и нет царя. А что дальше – никто не знает, – признался Петр Петрович.
Николай сел за стол.
– Агафья, налей! – скомандовал он.
– Всем налить? – Агафья с сомнением поглядывала на Ермолая с Кланей.
– В-всем налей!
– Так ведь запрещено.
– С-сказал – н-налей, – отрезал Николай.
Агафья метнулась в погреб, откуда принесла пыльную довоенную бутылку водки и небольшую плошку квашеной капусты. Катерина тем временем достала из буфета и поставила на стол рюмки.
– Так, может, войне конец? – с надеждой спросила Катерина. – Муж скоро вернется?
– Откуда это все п-пришло, Петр Петрович? – спросил Николай.
– Железнодорожник из Высокова принес – говорит, у них там отдельная линия связи, так вот пришло послание от какого-то революционера Бубликова.
– От к-кого? Ах, от Бубликова! Ну, если что-то там и есть, то царь введет войска и м-мигом закончит этот переворот, вот что я думаю, – с облегчением сказал Николай.
Петр Петрович нервно замахал руками:
– Из Старицы тоже подтвердили – это не шутка и не слухи. Петроградский гарнизон на стороне Временного правительства, рабочие бастуют. Весь город в красных флагах. Много жертв, беспорядочная стрельба на улицах – убивают офицеров.
Катерина побледнела и зажала рот руками.
– Немыслимо! – сказал Николай. Он знал, предчувствовал, что зреет что-то нехорошее, неотвратимое, но и представить себе не мог, что все может зайти так далеко.
– А кто же возглавляет правительство? – пришел наконец в себя Николай.
– Князь Георгий Львов, – сказал Петр Петрович.
– К-который председатель Земгора?
– Он самый.
– Невероятно!
– В чем же ж революция, если во главе князь? – шепнул Ермолай.
– Как же мы без царя-то, – растерянно хлопала ресницами Кланя.
– Все мы теперь пропадем, как овцы без пастуха, – поддержала ее Агафья, – конец света настает.
Бабы снова завыли.
– Ч-что же с армией? – не обращая на них внимания, спросил Николай.
– Не могу сказать, – развел руками Петр Петрович.
– Я с-сейчас же должен вернуться в Ревель! Надо с-сдержать бунт!
– Николай Иванович! Опомнитесь! – закричала Катерина.
Николай вскочил и, хромая, стремительно заковылял вверх по лестнице, но внезапно споткнулся, оступился и со страшным грохотом скатился вниз.
Все бросились к нему. Николай лежал на полу и стонал. На его фронтовых шароварах проступили пятна крови.
– Раны открылись! Надо срочно оперировать! – определил Петр Петрович.
– Здеся? – растерялась Агафья.
– В операционной, конечно, в лазарете! Не на кухонном же столе? – обиделся врач.
– Ермолай, живо запрягай сани! – скомандовала Катерина и побежала в переднюю за шинелью Николая.
Через несколько минут Петр Петрович и Ермолай под руки вывели Николая и положили его в сани, укрыв сверху шкурой.
– Я с вами! – Катерина решительно набросила на себя тулуп и тоже собралась сесть в сани.
– Катерина Федоровна, – преградил ей дорогу Петр Петрович, – там операционная, Вера будет ассистировать. Вам там нечего делать, поверьте. Еще в обморок упадете от чувств.
Николай тихо стонал в санях.
– А вдруг он умрет, там, без меня?
– Я, между прочим, еще ж-жив и все с-слышу, – отозвался с саней Николай. – Подойди ко мне, – позвал он Катерину.
Катерина склонилась к Николаю, нервно перебирая руками сбившийся на шее платок. Испугалась, что больше никогда не увидит его. Хотела броситься к Николаю, обнять, но понимала, что так нельзя – на виду у всех.