В воздух полетели обломки сараев, хат, сруб колодца. Огонь был плотный, взрывы поднимались кругом, и на миг я растерялся, решив, что мне и моим солдатам пришел конец. Часть солдат залегла за разбитыми колодцем и хатами, другие бросились бежать в сторону рощи, где не было взрывов, некоторые — вниз по склону возвышенности. Я отбежал, остановился там, где не рвались снаряды, и стал останавливать и собирать вокруг себя солдат, командиры отделений помогали мне в этом. Мы пробежали по гребню этой возвышенности, остановились на опушке рощи, залегли и стали окапываться. Немцев видно не было. Заставший нас врасплох артиллерийский налет внезапно прекратился, наверное, фрицы берегли снаряды или посчитали свою задачу выполненной. У них часто так было — краткий налет по скоплению пехоты, и перерыв. Интересно, что больших потерь от этого налета мы не понесли, лишь несколько бойцов было ранено, но я обнаружил, что не хватает двух солдат, из новичков, видимо, они сбежали, когда мы брали высоту. Я замечал и раньше, что они вели себя обособленно, сторонились «старичков», вели разговоры только между собой. Обратил на них внимание командира отделения и помкомвзвода, но в бою было не до того, и они скрылись. Черт с ними, далеко не убегут — речной плацдарм не такой уж был большой. Поймают, если дезертировали.
Появился командир роты старший лейтенант Чернышов и поставил новую задачу — наступать лесом на другую его опушку, куда с высоты скрылись фрицы. Когда мы развернулись цепью и начали продвигаться через лес, подошла вторая рота батальона с задачей наступать правее нашей роты. Стало веселее, не одна наша рота будет продолжать наступление, а с подкреплением. Вообще, в лесу наступающий бой отличен от других боев, как, скажем, на открытой местности или в населенном пункте. В лесу ты противника не видишь — впереди деревья, чаща кустов, высокая трава, и какие дела у соседа, ты тоже не знаешь. Мне редко приходилось вести бой в таких условиях, немцы в лесу редко оборонялись и, как правило, не наступали.
По этому лесу мы некоторое время прошли без стрельбы. Командир роты Николай Чернышов был от меня недалеко, с ним это редко бывало — видимо, ему попало от комбата, и он решил непосредственно руководить ротой. Все знали, что немцы где-то окопались, но все равно открытый по нам плотный пулеметный огонь был внезапным. Из-за близости противника пули не свистели, а летели плотным роем и, попадая в дерево, производили звук, как от удара обухом топора по стволу, громко, смачно, так что чувствовался удар большой силы. Пришлось залечь. Кое-как окопавшись, мы осмотрелись, но из-за частого малолесья ничего не было видно, хотя мы определили, что фрицы где-то рядом с нами. Командир роты Чернышов кричит: «Бессонов, вперед! Поднимай солдат в атаку!.,
Команду надо выполнять, и я закричал (из-за огня, противника и нашего, слышно было
плохо) своему помкомвзвода и сержанту Савкину: «Поднимайте людей в атаку!» Они лежат и смотрят на меня — вроде как говорят: «А ты что не встаешь в атаку? Поднимай, мол, сам!» А ведь и правда — это моя обязанность.
Эх, была не была, в промежутке между очередями встал я во весь свой рост и кричу что есть мочи: «Встать, встать, так и эдак! За мной, вперед, в атаку!» Коротко и ясно — такова была обстановка. Одновременно со мной поднялись Савкин и мой помкомвзвода (я забыл его фамилию), а за ними вся рота. Броском мы преодолели расстояние до окопов немцев, но они не приняли рукопашный бой и сбежали со своих позиций. Мы их не стали преследовать — убежали, и черт с ними. Остановились в их же окопах передохнуть и решить, что дальше делать. В принципе задачу мы выполнили, а впереди слышны были звуки моторов танков. Звук мотора у немецких танков своеобразный — заунывный, не такой, как у наших. Сколько их, определить по звуку было сложно.
Подошел Чернышов, сел под дерево, я встал около него, и мы обсуждали обстановку и дальнейшие действия. По полевому телефону Чернышов доложил командиру батальона и получил указание ждать подхода танков. В это время фрицы открыли артиллерийский огонь, скорее всего из танковых орудий, снаряды рвались и впереди, и позади нас. Расположение роты они не знали и били наугад.
Один из снарядов попал в дерево, где расположились мы с Чернышовым, осколками были ранены несколько человек, в том числе и я. Чернышава они не задели. Все это произошло в какой-то миг, я даже не успел сообразить, что ранен, и не успел лечь на землю, но меня почему-то согнуло пополам. Я быстро отбежал от дерева и крикнул Чернышову, что ранен, и быстро — где бегом, где шагом, отправился на батальонный медицинский пункт. Там меня на скорую руку перевязали, и я отправился в медсанвзвод бригады. Оказывается, осколками я был ранен в правую часть груди, в оба плеча и в левую ногу. В медсанвэводе раны обработали и перевязали. Я думал, что из медсанвзвода меня направят в госпиталь, но мечты мои не сбылись, а в медсанвзводе я остаться не захотел и ушел в батальон. Доложил командиру батальона и получил от него разрешение остаться на медпункте. Раза два я ходил на перевязку в медсанвзвод, раны затянулись, но правой рукой действия были еще ограничены, рану саднило, боль отдавалась в грудную клетку (эти осколки до настоящего времени находятся у меня и в плечах, и в груди).
С неделю я прокантовался при кухне (она наконец-то появилась и кормила людей), пока батальон не сняли с этого участка фронта и не перевели на другой, где обстановка обострилась. Во время моего отсутствия взводом командовал старший сержант помкомвзвода, еврей по национальности, фамилию которого я начисто забыл. Прибыл он ко мне во взвод в июне 1944 года из части армейского подчинения. Смелый, быстрый, он был моим достойным помощником. Во Львове он себя показал с хорошей стороны. Солдаты, бойцы моего взвода, да и роты, особенно «старички», приняли его как равного за его спокойный характер, храбрость и находчивость в бою. Он заслуживал того, чтобы с ним считались. Жалко, что вскоре после моего ранения он погиб, получив смертельное осколочное ранение в грудь. Было ему всего 22 года.
После моего ранения на помощь ротам подошли танки. Прибыло всего три танка «Т-34-85», но и они укрепили моральный дух бойцов роты. Уже тогда, в середине 1944 года, танкисты боялись фаустников, и мы, танковый десант, в лесу шли в наступление впереди танков. В этом случае танк не должен вести огонь из орудия фугасными снарядами, а лишь «болванками» по танкам противника. Вроде все было ясно, и танкисты этот порядок должны были соблюдать и выполнять, но, как говорит пословица, «В семье не без урода». Один из танков произвел один-единственный выстрел, снаряд попал в дерево и скосил тех, кто был рядом. Был убит санинструктор нашей роты старший сержант Сафронов, ветеран батальона. Было ему 43–45 лет, и все мы его уважали, веселый, смелый «дядька», он всегда оказывал помощь раненым воинам в бою и пользовался большим уважением в роте. Я с ним находился в хороших, товарищеских отношениях, и когда рядом не было бойцов, он редко обращался ко мне по воинскому званию, обычно по имени. Зачем он пошел вместе с передовой цепью? Видимо, оказывать помощь непосредственно на поле боя.
Как мне потом рассказали очевидцы, обе роты прошли лес и окопались в поле перед ним, среди брошенных хозяевами хат. Место для обороны было удачное. Фрицы — и пехота, и танки скрылись и роту не беспокоили, наши танки тоже ушли.
На следующий день под вечер разразилась гроза, дождь лил как из ведра. Рота выставила наблюдателей, и солдаты укрылись в своих окопчиках, прикрыв их плащ-накидкам и. Ночь была темная-темная, ничего не было видно даже вблизи. И в эту погоду, ночью, немцы молча атаковали батальон. Для немцев это было несвойственно, ночные атаки, да еще в непогоду, они предпринимали редко. Судя по всему, занимаемая батальоном позиция имела значение и для фрицев. Во вспышках молний наши наблюдатели заметили немцев и открыли огонь, но слишком поздно, немцы уже подошли к окопам и ворвались на позиции батальона. Бойцы не могли оказать должного сопротивления — выскакивали из окопов и бежали в тыл, вместе с ними бежали и немцы. Все перемешалось, в темноте «кто есть кто» было видно, только когда сверкала молния. Бойцы батальона (две роты по 20–30 человек каждая) в этом «кроссе» достигли прежних рубежей, откуда началось наше наступление, и там остановились. Немцы дальше не пошли, окопавшись почти на опушке леса. С наступлением рассвета и прекращением грозы наша рота привела себя в порядок, подсчитала потери. Они были, но, к удивлению, незначительные.
От командира бригады пришло распоряжение восстановить положение и выйти на тот рубеж, с которого убежали. В помощь батальону подошла батарея «катюш» (четыре установки). После страшного ливня бойцы днем смогли обсушиться и подготовиться к наступлению.
Комбат приказал направить на передовую, в роты, всех из тылов батальона. Как он выразился, «всех направить, кроме Бессонова». Для проверки выполнения приказа прибыл заместитель комбата старший лейтенант Бурков. Тем из тыловиков, у кого не было оружия, его выдали, и человек 25–30 отправили на пополнение рот батальона.
Я имел возможность осмотреть установки «катюш», их снаряжение для пуска и наводку. Как я уже писал, с наводкой у них было слабовато, два раза я видел, как они «шарахнули» по своим, а не по противнику. Один раз, у села Доброполье, «катюши» обрушили свой удар и на мой взвод. Это было страшное оружие. Если я не ошибаюсь, то на каждой машине (установке) было 16 снарядов (1,8 метра длиной), в батарее 48, и все они вылетают в одно мгновение. Звук от их пуска громкий.
Во второй половине дня «катюши» произвели пуск по немцам, и после разрыва снарядов батальон перешел в атаку и быстро овладел теми окопами, которые оставил вечером, во время грозы. Как мне говорили участники этого боя, залп «катюш» уничтожил почти всех немцев. Сопротивления с их стороны уже не было — сопротивляться было просто некому. Положение было восстановлено. Вот так.
После нескольких дней боев немцы успокоились и перешли к обороне. В середине сентября (15-17-го числа) мы передали участок боевых действий частям общевойсковой армии. Нас вывели с передовой, и бригада заняла рубеж во втором эшелоне 1-го Украинского фронта для укомплектования личным составом и боевой техникой, вооружением и снаряжением. За время боевых действий, которые продолжались около двух месяцев, мы прошли с боями около 600 км, освободили много населенных пунктов, в том числе города Львов, Бобрка, Золочев, Перемышляны и другие. За Львовско-Сандомирскую операцию, главным образом за освобождение Львова, нашему 6-му Гвардейскому мехкорпусу было присвоено почетное наименование Львовского, а наша 49-я мехбригада была награжден