Надо сказать, что имам Ахмед был человеком недюжинных способностей. В 1948 г., когда заговорщики во главе с Абдаллой аль-Вазиром убили его отца, он находился в Таиззе. Участники заговора, имевшие своих сторонников в Таиззе, планировали убить и Ахмеда. Он знал об этом. На второй день после убийства из дворца вышли две автомашины — один грузовик с солдатами и джип Ахмеда. Не доезжая до шлагбаума, Ахмед покинул свой автомобиль и укрылся среди солдат в грузовике, который благополучно прошел шлагбаум. Когда к шлагбауму подъехал джип принца, заговорщики бросились к нему, но напрасно: Ахмеда в автомобиле не было. Во всех городах Тихамы они подкарауливали принца, но он с помощью различных хитростей каждый раз ускользал от них. Противники Ахмеда несколько раз уже объявляли о его смерти, и, когда он живым и здоровым появлялся в Ходейде, это производило на жителей сильное впечатление. Направляясь из Ходейды в Сану, Ахмед доехал до Баджиля. Он стал рассылать, приказы шейхам племен и губернаторам городов Южного Йемена. Его не признавали, но вскоре к нему пришел один шейх, затем другой и т. д. Вскоре Ахмед с помощью своих сторонников добрался до Хадджаи объявил себя имамом Йемена. Оттуда уже во главе большого племенного ополчения он двинулся на Сану. За несколько часов до его подхода Абдалла аль-Вазир был схвачен и передан Ахмеду, который приказал казнить заговорщика. Имам Ахмед не вошел в Сану, а вернулся в Таизз. Три дня и три ночи племена грабили город, не щадя никого. Это была плата имама племенам за их поддержку. Со времени смерти отца Ахмед был в Сане один раз, и притом всего один день, когда в Йемен приезжал король Саудовской Аравии.
В 1955 г. в Таиззе вспыхнуло восстание. Армейские части окружили имамский дворец. После нескольких дней осады Ахмед верхом на коне выскочил на площадь и, крикнув; «Кто посмеет поднять руку на ставленника пророка, пусть стреляет», добился перехода солдат на свою сторону. К этому времени во главе верного войска подоспел его сын аль-Бадр, который после случившегося был провозглашен наследным принцем. Имам выдал солдатам вознаграждение за переход на его сторону, но затем высчитал из их жалованья по 2 риала за каждый использованный во время осады дворца патрон.
В королевском Йемене существовала обратная субординация, и для решения любого вопроса правительственный чиновник мог обратиться лично к имаму по телеграфу, оплатив ответ имама на свой запрос. Прежде никого не удивляло, что чиновник, особенно если он из семьи сейидов, испрашивает разрешения у имама жениться, сотрудник министерства иностранных дел — дать автомашину, чтобы перевезти тещу, акушерка — оплатить билет до Каира и обратно, куда она везет своего сына. Мне известен случай, когда имам лично подписал документ о выдаче со склада нескольких веников для уборки его вертолета. Правда, в последние годы правления больной и усталый имам все больше отходил от государственных дел и приказывал сжигать мешки с документами, которые ему приносили. «Если дело важное, напишут еще раз», — говорил он своим приближенным.
Имам Ахмед в 50-х годах пристрастился к наркотикам. Впервые морфий ему ввел итальянский врач, а затем уколы Ахмеду стала делать его племянница Насира. Имам ее очень любил и доверял ей настолько, что просил разбирать государственные донесения. Вообще, у Ахмеда было своеобразное отношение к людям. Я был свидетелем, как королевский конюх вылетал на личном самолете короля в Рим, где ему должны были вырезать аппендикс, а государственный министр, отправлявшийся с поручением имама в Европу, дожидался рейсового самолета эфиопской авиакомпании.
Имам Ахмед был неравнодушен к женщинам, хотя и не считался вполне здоровым мужчиной. В возрасте около 40 лет он упал с лошади. С тех пор он уже не мог заниматься конным спортом и был вынужден, чтобы сохранить здоровье, прибегать к массажу. У имама было несколько массажисток. В специальной комнате обрабатывали Ахмеда одновременно три массажистки: одна ходила по его спине, держась руками за специальную перекладину, другая массировала руки, третья — ноги. Бывшие приближенные имама утверждали, что массажисток имам покупал в Тихаме и они считались его рабынями. Однажды после массажа у имама начался фурункулез, и он приказал заковать массажисток в кандалы и сослать в самое нездоровое место Тихамы.
Одна из массажисток в 1950 и 1952 гг. родила Ахмеду мальчиков Абдаллу и Аббаса. Они были смуглее, чем горные йеменцы, так как их мать — уроженка Тихамы. Имам усыновил ребят, и они стали носить титул сейф уль-ислам (меч ислама), но на их матери он так и не женился, хотя к этому времени у него были только две жены: йеменка из Хадджи и полуангличанка. Третья жена, палестинка, была подарена ему королем Саудовской Аравии Ибн Саудом во время его официального визита в 1954 г. в Джидду, где был подписан тройственный пакт между Саудовской Аравией, Египтом и Йеменом.
Самой влиятельной женой имама считалась первая, из Хадджи. Она родила Ахмеду двух дочерей. Вторая жена приехала в Йемен вместе со своим отцом-йеменцем, и вскоре ее сосватали, а скорее всего, просто отдали во дворец. Ведь даже сейиды дарили имаму своих дочерей по мусульманским праздникам и Считали за честь, если такой подарок имам принимал. Спустя некоторое время вторая жена, потребовала развода, и ее объявили сумасшедшей. Действительно, разве не безумие требовать развода у имама, который оказывает честь знатным сейидам, если соглашается взять в гарем их дочерей. Кстати, мать наследного принца аль-Бадра была разведена с имамом. Некоторые йеменские богословы ставили под сомнение правомочность аль-Бадра называться даже сыном имама, так как он был зачат еще в то время, когда не был подписан брачный контракт и прочитан Коран. Однако в 1955 г., когда аль-Бадр был провозглашен наследным принцем, эти тонкости не были приняты во внимание.
В 196.1 г. в Таиззе вдруг распространился слух о том, что 68-летний имам. Ахмед женится и берет в жены 14-летнюю девушку из Ибба, из семьи Мутаваккилей. Были устроены смотрины, и на них пригласили наших советских врачей. Ниже я почти дословно привожу рассказ С. Светловой — переводчицы советского врача А. А. Михайловой, с которой она и попала на это торжество.
«Нас провели на второй этаж. Две колоссальные по длине комнаты тянулись вправо и влево. Женщины сидели в одной из них у стен друг против друга цветастыми лентами, а те, что расположились в конце комнаты, сливались в яркий букет, и их лиц совсем нельзя было разглядеть. Женщины курили кальян, и трубки, переплетаясь, тянулись во все концы комнаты. Сизый дымок смешивался с запахом благовоний. Лучи солнца, потоками льющиеся из широких окон, ослепительным блеском зажигали золото украшений. Нам дали стулья и усадили у входа одной из комнат. Гостей стали угощать чаем, который разносили на больших подносах, и катом. Служанки внесли, держа на голове, огромные корзины, наполненные аккуратно завернутым в сухие листья и перевязанным в пучки катом. Пучки ссыпали у ног сидящих женщин. Кат был действительно первейшего сорта: уже очищенный, без стеблей, чуть влажный. Щеки женщин быстро раздувались, а пол устилался сухими листьями от обертки ката.
Нам сообщили, что невеста одевается и сейчас выйдет, но это арабское «сейчас» вылилось в добрых полтора часа. Ожидание невесты так затянулось, что некоторые из гостей уже собрались уходить. Послали девочку узнать: скоро ли? Девочка, запыхавшись, вернулась и доложила: «Уже идет». Двери в конце длинной комнаты распахнулись, и появилась процессия женщин. Две несли на голове большие подносы с сахарным песком и перцем (ведь брак и сладок, и горек), с яйцами в скорлупе и шестью зажженными свечами. Две другие женщины держали по подсвечнику с зажженной свечой, каждый из которых был обвязан большим пучком душистой травы. За ними катили кресло, покрытое молитвенным пестрым ковриком, а далее шла невеста во всем белом. Кресло подкатили прямо к нам, и в него усадили нареченную короля. Она из знатной, но небогатой семьи. Говорят также, что у ее матери умерли все дети и потом она долго на могла родить. Женщина очень хотела ребенка и дала обет: если у нее родится дочь, она отдаст ее имаму. Очень скоро она забеременела и родила девочку, уже обещанную имаму.
Со странным чувством любопытства, жалости и сострадания я смотрела на невесту. Девочка 14 или 15 лет, тоненькая, хрупкая, с чуть заметной грудью, была одета в длинное тяжелое парчовое платье с расклешенной юбкой, открытое у шеи, с рукавами до локтя. Тонкие кисти рук были украшены золотыми браслетами, нежную детскую шею отягощали массивное жемчужное ожерелье и крупное золотое колье. Ее головку клонило под тяжестью трехзубчатой венчальной короны, искусно укрепленной на ее взбитых черных густых волосах, подобранных на европейский лад. Над венцом легким белоснежным облаком пенилась газовая фата. Миловидное полудетское тонкое личико было густо напудрено, и без того черные брови подведены, а огромные черные глаза опушены длинными ресницами. Она не смела их поднять и все время смотрела только вниз, редко-редко вскидывая их и тут же опуская. Она ни разу не улыбнулась. Казалось, что она была только до бесконечности удивлена и смущена всем происходящим и что позволь ей, она тут же сбросит эти тяжелые дорогие одежды и украшения и убежит играть в сад. Но приходилось быть послушной и покорной. Она как-то неестественно двигалась. Ее, как заводную куклу, усадили в кресло, сложили, как следовало, ей руки на коленях, подняли кверху совсем опущенный подбородок, набросили на лицо шарф и тем самым скрыли ее лицо от любопытной толпы, хлынувшей из коридора. Ей позволили немного посидеть, а потом вся процессия медленно двинулась в другую комнату.
Мы поднялись уходить, благодарные, что для нас было сдельно исключение: ведь обычно вывод невесты происходит в одиннадцать вечера. Предварительно ее ведут в баню, где родственницы будущего мужа осматривают ее, Потом она отдыхает, а часов за пять-шесть до выхода начинается сложный процесс одевания. Сегодня ей предстоял и второй выход, ночью… Когда она станет королевой, ей будут целовать ноги».