Северные районы славятся своим душистым табаком, поэтому курды — заядлые курильщики. Я видел курящих курдских женщин, хотя на мусульманском Востоке это считается сугубо мужским занятием, а также курящих 10-11-летних детей. Причем ни женщины, ни дети не прятались от посторонних, а открыто, с наслаждением затягивались крепким самосадом из трубок и самокруток. Может быть, поэтому хороший басек — т. е. мундштук, — предмет гордости курильщика, и его вместе с кисетом и обязательным ножом носят за широким поясам. Самым ценным считается мундштук из янтаря. Но те, кому такая роскошь но по карману, довольствуются деревянным басеком. Из дерева курды делают не только мундштуки всевозможных размеров и видов, но и целые трубки — сабиль. Если сама трубка изготовлена из камня, а мундштук — из дерева, это изделие называется уже «калюн».
После прогулки по рынку Эрбиля я зашел в гостиницу, откуда вместе с товарищем должен был отправиться в горы.
Близость гор чувствуется по порывам холодного ветра, приносящего издалека запахи горьковатого дыма и снега. Это наша первая поездка по курдским районам, и вполне естественны и небольшое волнение, и суетливость, с которыми мы собираем свой нехитрый скарб, обмениваемся репликами по поводу того, что нам предстоит скоро увидеть и услышать.
У нашей гостиницы, лихо затормозив, останавливается лендровер с двумя курдами. За рулем сидит курд в национальном костюме. С этого момента они наши сопровождающие, которым поручено провезти нас по курдским районам и доставить обратно в Эрбиль. Обращаясь друг к другу и к нам, они употребляют слово «кака» — «брат». Забираемся в лендровер и трогаемся в путь по горам и зеленым долинам Северного Ирака. Нам предстоит проехать через знаменитые иракские курорты. До первого из них, Салах-эд-Дина, примерно час езды.
Дорога идет через невысокие, холмы Ханазад, пересекает долину Бастора (где Синахериб построил водопровод для Эрбиля) и, взбежав на холм, называемый на старо-курдском языке Бирман или Бирмам, приводит нас к знаменитому курорту.
До революции 1958 г. иракские короли и дворцовая знать проводили здесь самые жаркие летние месяцы, наслаждаясь прохладой и свежестью зеленых холмов. В период, военных столкновений северные районы Ирака практически были недоступны для иракцев, которые стали выезжать на отдых в Ливан. Туда же устремились и кувейтцы, хотя ранее они предпочитали северные районы Ирака, не уступающие по своей красоте и климатическим условиям курортам, ливанских гор. В мою бытность в Ираке (1967 г.) его северные курорты запустели. Особенно это чувствовалось в Салах-эд-Дине: облупившаяся штукатурка зданий кинотеатра и почты, безлюдные улицы, закрытая бензоколонка. Однако после признания национальных прав курдов и установления мира в курдских районах они вновь открылись для иракцев и иностранцев.
Часа через полтора после Салах-эд-Дина прибываем, в Шаклаву — второй крупный курортный район, Дорога, ведущая в Город, сбегает в долину с горы Сифин, покрытой стройными тополями, яблоневыми, абрикосовыми, сливовыми и ореховыми деревьями. Местные жители строят в садах шалаши и сдают их в аренду на лето отдыхающим. Название курорта, как считают многие, происходит от названия деревни Шаклабаз. Средневековые историки упоминают эту деревню как место, знаменитое своими родниками и садами.
Районы севернее Эрбиля, которое мы проезжаем, известны своими древними памятниками. Не доезжая Шаклавы, справа от дороги, в пещерах горы Сифин, обнаружены предметы, относящиеся к каменному веку. После Шаклавы, на плодородной равнине Харир, под невысокими холмами, погребены остатки древних городов и селений. На расстоянии 2 км от деревни Харир, расположенной против селения Батас, в скале на высоте примерно 50 м выбит барельеф человека в остроконечной шапке с пером и широких шальварах. Историки полагают, что эта фигура в персидском одеянии была выбита в средние века.
Дорога петляет по горному массиву Сабилак. Вдалеке видны большие развесистые дубы. Постепенно спускаясь с гор, мы через некоторое время оказываемся у входа в узкое ущелье Гали-Алибек. Почти вертикальные стены 10-километрового ущелья сложены из гранита и твердых пород. По дну, перекатываясь с камня на камень, несется бурный приток Большого Заба, который образуется из трех небольших речек: Халифан, Равандуз и Дияна. Сам горный массив не имеет единого названия. Южные отроги называют горами Равандуз, по-видимому, по самому большому населенному пункту Равандузу, лежащему здесь, а северные отроги — горами Барадост. Ущелье покрыто кустами и деревьями. Вдоль петляющей дороги — много родников, куда для охлаждения поставлены бутылки с пепси-колой и кока-колой. Это ущелье справедливо считается одним из самых красивых мест на севере Ирака, и сюда приезжает немало людей, чтобы отдохнуть и полюбоваться его знаменитым водопадом.
Едем уже по чисто курдским районам. Из ущелья путь лежит через небольшую Долину Дияны. Налево уходят дороги на Калашин и Табзау, направо — на Равандуз. В окрестностях Килашина и Табзау возвышаются холмы, под которыми погребены урартские города.
Равандуз в древности справедливо считали неприступной крепостью: его цитадель расположена на высокой скале, омываемой рукавами небольшой реки. Да и само название города происходит от двух слов: «раван» — название курдского племени и «дуд», что на старокурдском языке означает «крепость». Равандуз упоминается в ассирийских хрониках. Он был подвластен царям Урарту и не раз становился предметом спора между иранскими и турецкими монархами.
Дорога идет вдоль речки Райят. Отроги гор Хандрил кое-где покрыты растительностью. Небольшие долины, образованные шумными ручейками, темными зелеными языками сбегают вниз, к каменным обвалам. Видны распаханные поля. На некоторых участках уже колосится пшеница, на других — только зеленеют всходы. Сильный ветер приносит запахи жилья.
Здесь существует интересный обычай: зиму курды проводят в деревнях, на берегу речек, а летом уходят в горы, где строят из тополиных веток шалаши — капер, перетаскивают сюда ульи, необходимый домашний скарб, перегоняют скот и живут до осенних заморозков. Скот пасется на альпийских лугах, но на ночь его загоняют в хиттан — ограду из тополиных столбиков — кезем. Ведь в горах водятся хищники: волки, шакалы и даже барсы.
Везде — вдоль речек и ручьев, в горах, в деревнях — рощи стройных тополей. Тополя быстро вырастают, и уже через три года крестьянин срубает длинное дерево, а обрезанную верхушку втыкает в землю.
Минуем небольшую деревушку Барселини, в окрестностях которой обнаружена пещера Кусбай-Саби со следами стоянки древнего человека, затем проезжаем Галалу, лежащую у подножия горы Хоркурда. Еще несколько километров — и мы видим самую высокую гору Ирака — Сакри-Сакран, покрытую вечным снегом. У ее подошвы, на стрелке двух речек — Сакри-Сакран, образующейся из тающих снегов, и Балакати — стоит деревушка Пауперадан, что в переводе с местного диалекта курдского языка означает «стрелка», или «место между двумя реками».
…Сижу на большом валуне и смотрю на гору Сакри-Сакран. Иногда курды называют ее Хассар, что в переводе означает «холодный», и добавляют «качал» (лысый).
Передо мной поднимается скалистый утес, освещенный последними лучами солнца. На лысом Хассаре, лежит серый снег. Скалы с одной стороны горы темнеют; тень постепенно покрывает подножие, затем вершину, над которой розовые перистые облака плывут к одинокому дереву, — наконец все скалы погружаются во мрак. Только гора Хассар еще розовеет в лучах заходящего солнца.
Слева от меня — узкий мостик через ручей. Ручей завален красноватыми и серыми валунами. Зацепившись в воде, нервно бьется тополиная ветка. По камням прыгают трясогузки и похожие на синиц птички с темными спинками и короткими хвостами. На самой стрелке бьет родник. Его обложили камнями и забрали в трубу. Вода холодная до ломоты в зубах, во очень вкусная. Сюда с пустыми жестяными банками тянется детвора: девочки в цветастых платьях с мелко заплетенными косичками и мальчики в широких, суживающихся к щиколоткам шароварах. Дети, устроившись на большом гладком валуне, голышами разбивают еще совсем незрелые грецкие орехи. Орехов очень мной — вся долина сплошь покрытая ореховыми деревьями, и во время сбора за 1 динар дают 2 тыс. орехов.
Кака Шлеймон провожает нас в отведенный капер, выдает два толстых ватных одеяла: ночью будет холодно. Сквозь крышу шалаша видны крупные звезды, тянет прелью, по сухим листьям шумно шлепает лягушка. Спать не хочется, и я пытаюсь разговориться с Шлеймоном.
Этот голубоглазый курд пришел сюда из-под Мосула. Знакомясь со мной, он назвал себя «кака Шлеймон».
Прежде чем лечь спать, мы поужинали пшеничными лепешками (нон) и кислым овечьим молоком, налитым из охлажденного в роднике глиняного кувшина. Хлеб гостям выдают бесплатно и в любом количестве; но за выброшенный кусок строго наказывают: хлеб достается с трудом и разбрасывать добро негоже. На завтрак, по словам Шлеймона, нам также дадут нон, масло, варенье — (душар) из винограда или инжира и, возможно, мед. Обычно обед состоит из чечевичной похлебки с помидорами, — куска баранины или курицы. В праздничные дни угощают саваром или рисом. Савар — сухая каша из толченной пшеницы, подобная мосульскому бургулю. Пшеницу отваривают, сушат на солнце, затем толкут в ступе (джуни) или везут на мельницу (достар). У курдского риса большое и толстое зерно. Рис варят в котле, затем его отбрасывают, а воду сливают. На дно того же котла кладут нон, и на него высыпают сваренный рис. Теперь в котел льют кипящее масло или баранье сало, плотно закрывают его крышкой, закапывают котел в горячие угли, и через полчаса блюдо готово.
Шлеймон отказывается от сигареты: он курил с 7 лет, а недавно бросил. Зато он большой знаток табака. Табак по-курдски называется «тютен» и бывает нескольких сортов. В районе Сулеймании выращивают желтый ароматный сорт «шавер», а в районах, где мы находимся, — сорт «бондар», тоже ароматный, но коричневого цвета. Как только сходит снег, отведенный для табака участок вспахивают, засеивают и закрывают ветками, спасая семена от воробьев. Через месяц появляются ростки. Участок обильно поливают и делают на нем полосы, которые равномерно засаживают рассадой. В те