чение трех-четырех дней поле поливают утром и вечером, а затем один раз в неделю. К осени табак вымахивает на метр с лишним, и тогда начинается сбор. В Дахоке и Захо, севернее Мосула, табак рубят под корень вместе с черешками и подвешивают на веревке для просушки. В районе Наупердана собирают только листья. Их пачками складывают на крыше и сверху накрывают ветками, чтобы они лишь немного привяли. Через два-три дня листья нанизывают на нитки и развешивают для просушки. Измельченный табак просеивают и делают самокрутки из папиросной бумаги, которая продается в лавках. Самокрутку обязательно вставляют в мундштук. Даже самый последний бедняк может смастерить себе басек из дерева, и если у него нет мундштука, то это первое доказательство его нерадивости и лени. Табак продается в Равандузе на кирасы. 1 кирас, равный примерно 1,5 кг, стоит 250–400 филсов.
На следующий день отправляемся в окрестности Наупердана. Я впервые вижу, как курдские крестьяне убирают сено. Мужчины и женщины серпами и косами срезают траву и аккуратно разбрасывают ее для просушки. Зима в этом районе, лежащем на высоте 4 тыс. м над уровнем моря, снежная и холодная, и нужно заботиться о корме для скота. Плоские крыши домов укатывают тяжелым катком — багурдин. Это тоже необходимо сделать летом, чтобы холодные осенние дожди не проникли внутрь жилища. Дорога идет вдоль р. Балакатин, несколько раз пересекает ее и карабкается в гору. В 1932 г. эта дорога была асфальтирована, но с тех пор не ремонтировалась.
Остановку в Хадж-Омране использую для того, чтобы осмотреть ульи. Хозяин пасеки кака Амин, старик в большой чалме, с кинжалом за широким поясом, показывает мне халеф — ульи, сделанные из плетенки, обмазанной снаружи навозом. Эти длинные, величиной с полено, ульи положены друг на друга, как дрова. Рядом стоит поска — плетеная конусообразная корзинка на длинной палке, — которой снимают с дерева вылетевший из улья новый рой. Заходим в дом, мазанку с плоской крышей, и присаживаемся отдохнуть. В комнате для гостей — диван-хана, или диван-кочек. Пол вдоль стен застлан коврами (мафур), в центре — войлочная кошма, (ляббад). В левом углу стоит самовар, на стене висят три винтовки. Вот и все убранство дома. Кака Амин объясняет, что ковры — из овечьей шерсти, их ткут женщины, но ляббад делают мужчины. Сначала овец моют в реке, затем их стригут. Шерсть треплют и складывают толстым слоем на кусок ткани, постеленный на земле. Ляббад делают либо красно-кирпичного цвета, либо желтого, либо полосатый, но последнее уже зависит от шерсти. Чтобы ляббад стал красно-кирпичным или желтым, в шерсть добавляют краску, полученную из корня травы рунас или травы гияранг соответственно. Собственно «гияранг» и означает «желтый цвет». Шерсть скатывают в рулон и катают руками несколько дней, пока она не сваляется в войлок.
Кака Амин ведет меня к сараю, где его дочь и соседские женщины треплют шерсть. Курдское трепало похоже на русскую прялку. Комок шерсти насаживают на большой деревянный гребень, называемый «шахурие» («ша» — «расческа», «гребень», а «хурие» — «шерсть»), быстро двумя руками вытягивают ее на обе стороны и бросают в джувал — домотканый мешок. Затем начинается прядение. На изготовление ковров идет толстая нить, поэтому между двумя столбами, натягивают несколько ниток, которые затем плотно скручивают руками.
Благодарю кака Амина и прощаюсь. Он несколько расстроен, так как самовар, стоящий в углу, уже шумит. Чай здесь пьют три-четыре раза в день с колотым сахаром, и хороший самовар — вещь абсолютно необходимая в домашнем хозяйстве. О русских самоварах знают, но о них можно лишь мечтать, ибо, как я уже упоминал, они стали антикварной вещью. Простые самовары поставляли из Ирана, тем более что до иранской границы всего 2 км.
Усаживаемся в лендровер, чтобы возвратиться в Эрбиль. И снова мелькают по сторонам голые горы, зеленые тополиные рощи, стога сена и ручьи. Сильный ветер с запада качает тонкие ветки тополей, шелестящие листвой вслед нашему лендроверу.
Из Эрбиля направляемся в Киркук. За два часа изматывающей дороги, с горы на гору, как с волны на волну, пересекаем плодородную эрбильскую впадину. Это единственное место, где до недавнего времени оставалось несколько небольших кочевых курдских племен. Киркук открывается внезапно; с холма видны горящие факелы нефтеперегонного завода и стелющийся жирный дым, серебряные шашечки нефтехранилищ и городская цитадель.
Киркук — центр нефтедобывающей промышленности Ирака. Нефтеносные пласты залегают на глубине 0,3–1,4 км, а в некоторых местах нефть и газ выходят на поверхность в виде небольших родников и колодцев. Нефть в этом районе известна с глубокой древности, и здесь некогда стояли храмы огнепоклонников, почитавших голубой огонь. Название города происходит от Баба Гургур, или Баба Куркур, — названия места, где сейчас горит газ, поднимающийся по трещиноватой породе из-под земли на поверхность.
Но Киркук известен еще и тем, что здесь живет большая колония туркменов. Как они оказались здесь, за 1000 км от районов, населенных тюркскими народами?
Существует несколько версий, но, на мой взгляд, наиболее достоверна точка зрений относительно переселения сюда из Анатолии в средние века. Османские султаны, воевавшие с Персией, построили на всем протяжении своей границы военные поселения, которые заселили колонистами, вменив им в обязанность защиту своих восточных рубежей. Если посмотреть на карту Ирака, то деревни и города с преимущественно тюркским населением протянулись широкой полосой между курдскими и арабскими поселениями.
В Киркуке я бывал много раз, исходил его шумные базары и узкие кривые улочки городской цитадели, построенной на развалинах дворца Навуходоносора. Здесь., в центре цитадели, в маленькой затрапезной мечети в числе прочих похоронен иудейский пророк Даниил. Тот самый Даниил, который, согласно библейской легенде, был брошен в Вавилоне в ров с голодными львами. Но бог Яхве послал ангела своего, и заградил пасть львам, и они не повредили Даниилу. Мечеть так и называется, — Джами наби Даниэль («джами» — «мечеть»). Сняв обувь, можно зайти в низкий маленький зал, где находятся, могилы. Они закрыты зеленой тканью, а рядом с ними на металлических решетках подслеповатых окон навешаны сотни замков разных калибров и систем. Мечеть бедна, но очень почитаема. Сюда на поклонение библейским пророкам тянутся и христиане, и мусульмане, и иудеи.
Перебираю свои дневники, где сделаны, записи об обычаях киркукских туркменов. Оказавшись в чужой стране, они, как и всякое национальное меньшинство, старательно сохраняют свои обычаи И верования. Их суеверные представления часто совпадают, с арабскими, иногда напоминают и приметы русского народа. Разбитое зеркало принесет несчастье хозяину. Если ребенок будет часто смотреться в зеркало, он может лишиться разума. Если у женщины вдруг рассыпалась прическа и волосы упали на лицо — быть в доме гостю. Смотреться в зеркало ночью — к скорой дороге; а подметать, ночью дом — придется скоро его оставить. Чешется ладонь — к деньгам, а чихнуть при объяснении какого-либо дела — значит сделать ваше объяснение достоверным и неоспоримым. Как и везде, женщины в Киркуке более суеверны, чем мужчины. Если женщина хочет стать матерью, она дает обет и после исполнения своего желания обязана его выполнить, например носить траур десять дней в месяце мухаррам по имаму аль-Хусейну или лишь на седьмом голу — жизни ребенка купить ему новую одежду. Когда в доме больной и его не излечивают никакие лекарства, женщина надевает абаю, чтобы не быть узнанной, и отправляется к «семи дверям» просить милостыню. На ее стук открывают дверь и, видя закутанную в покрывало женщину с протянутой рукой, подают ей без расспросов символическую милостыню. Беременная, на сносях, женщина не пойдет в гости к другой, находящейся в таком же положении, чтобы не накликать беду на своего и чужого ребенка. Но если все же такого посещения не избежать, нужно послать хозяйке иголку. Белый цвет приносит несчастье, поэтому в молоко бросают кусочек угля, а на куриные яйца наносят черные полосы.
Постоянное соседство с арабами и курдами приводит ко все большему заимствованию туркменами многих обычаев и обрядов этих народов. Одежда туркмена уже не отличается от одежды багдадца, вся разница лишь в названии. Повитуха в Киркуке выполняет роль свахи и, как в Мосуле, вместе с матерью парня ходит по домам, подыскивая подходящую невесту. Хну для невесты готовят в доме жениха и бросают туда золотую монетку. Сначала хной красят большие пальцы жениха, а затем таз с краской относят в дом невесты, где совершается та же церемония, что и в арабских семьях. Невеста лишь вылавливает левой рукой из зеленой кашицы золотую монетку и хранит ее у себя. Если эту монетку отдать другой женщине, то она может стать бесплодной.
От Киркика до Багдада немногим более 200 км, но я намеренно отправляюсь кружным путем — через — Сулейманию и Ханакин. В этих городах с преимущественно курдским населением интересно побывать, тем более что Сулеймания не так давно, была столицей курдского феодального княжества Бабанов.
Сулеймания расположена на отрогах горной цепи Азмор. Современный город, хотя и находится в районе с богатыми историческими памятниками, очень молод, и его родословная прослеживается лишь с 1781 г. В этот год курдский феодал Махмуд — паша Бабан, — объединивший под своей властью курдские племена джаф, пишдар, ха-маваид, азиз, чипкани и др., построил в деревне Мальканди феодальный замок. Последующие правители активно пристраивали базары, бани, мечети, дома для челяди и дружин. К 1784 г. этот конгломерат служебных и жилых зданий оформился в шумное городское поселение, куда была перенесена столица эмирата Бабанов из Джавлана. Город нарекли Сулейманией в честь тогдашнего турецкого наместника Багдада Сулейман-паши. По другой версии, город был назван Сулейманией Ибрагим-пашой в честь своего деда Сулейман-паши, — одного из эмиров Бабанов. В 1851 г. этот развалившийся в результате феодальных междоусобиц эмират перестал существовать. Турки направили сюда представителя, который взял власть в свои руки.