ой или в лучшем случае шомпольной одностволкой, вепрь — страшный зверь, и встреча с ним может окончиться не в пользу человека. Поэтому озерные арабы всегда помогают охотникам на кабанов.
Зимой на болотах хорошая охота на уток. Открытые участки чистой воды сплошь покрыты белыми розетками цветов с дурманящим запахом. Это — зухур аль-батта — утиные цветы, которыми лакомится водоплавающая дичь.
Вскоре показывается остров с шестью камышовыми хижинами. Здесь живет род Бабхити из племени бу хамад. Основное — занятие местных жителей — плетение циновок (барди), вывозимых на продажу в Басру и другие близ лежащие города. В мадьяфе шейха, высокого сухого старика со строгим выразительным лицом, узнаю историю возникновения этой деревни.
— Глубина хора здесь небольшая, и поэтому наши предки брали землю в других местах и свозили ее сюда до тех пор, пока из воды не поднялся остров. Сейчас здесь живут четыре семьи — всего 18 человек.
Вместе с шейхом проходим по острову: 30 шагов в длину, 10 — в ширину. Вокруг острова веером раскинулись лодки всех типов. Среди них видно и несколько таррад, принадлежащих шейху.
Буйволы, закатив глаза, жуют жвачку, между ними бегают маленькие дети, а ребята чуть постарше уже помогают родителям плести циновки: сортируют стебли, разбивают их тяжелым камнем. Мужчины и женщины работают вместе, сидя на корточках.
Полицейские и государственные чиновники редко появляются на< отдаленных островах, где глава рода и племени совмещает и административную и судебную власть. Некоторые шейхи прячут в-укромных местах винтовки, которыми вооружают своих соплеменников в случае опасности… Вооруженные старыми винтовками озерные арабы в прошлом не раз выступали против английских колонизаторов и их ставленников и одерживали над ними победы.
…Возвратившись на шоссе, вновь отправляюсь в путь по светло-коричневой пустыне с многочисленными разводами автомобильных шин… Ни единой зеленой травинки, ни единого деревца. Ничто не радует глаз. Иногда тишину нарушает хлопанье крыльев испуганной куропатки, но самой ее не видно: цвет ее перьев сливается с пустыней.
Слева в мареве виднеются телеграфные столбы, идущие вдоль железной дороги. С каждым километром они все лучше, различимы. Вскоре пересекаю железнодорожное полотно и упираюсь в скрытый за насыпью глинобитный сарай, у которого стоит несколько грузовых автомашин. Это железнодорожная станция Лакит.
В глинобитном, обитом рекламными щитами пепси-колы сарае, оказавшемся придорожной харчевней, на длинных лавках, застланных циновками, отдыхают шоферы грузовых автомашин и их попутные пассажиры, едущие в Басру. В правом углу — невысокая стойка, за которой приказчик торгует прохладительными напитками в запотевших бутылках, извлекаемых из недр белоснежного современного холодильника. Рядом со стойкой — низкий узкий проем, ведущий во второе помещение. Там комнатки-каморки, где можно провести ночь.
После взаимных приветствий рассказываю соседям по столу о своем путешествии. Среди посетителей оказываются несколько человек, которые не раз бывали в Чубейше.
— Чубейш занимает несколько островов, — говорит один из них — учитель по профессии, — Название города происходит от глагола «кябаса», т. е. «прессовать», «утрамбовывать», так как созданные людьми острова, на которых расположился город, сделаны из плотно утрамбованной земли и камыша.
— Раньше каждого человека, живущего на озерах, считали глубоким невеждой, — вступил В разговор шофер со спокойным взглядом много повидавшего на своем веку человека, — Если хотели подчеркнуть темноту и необразованность, говорили, что «такой-то приехал с озер». Но сейчас это уже не так. 20 лет назад действительно грамотных людей на озерах можно было пересчитать по пальцам, а сегодня почти в каждой деревне есть школа. В Чубейше есть даже средняя школа для девочек, где их учат не только писать и читать, но и петь песни, что еще несколько лет тому назад считалось одним из самых, больших преступлений против нравственности.
Он рассказывает и о том, как в болотах покончили с малярией, пустив в воду мальков рыбы, питающихся личинками комара. Это было после антимонархической революции 1958 г., и благодарное население озер называет эту рыбу «джумхурия» (республика).
Мой отдых подходит к концу. Посетители харчевни объявляют меня своим гостем и заставляют убрать приготовленные для расплаты деньги. Они предлагают мне кусок льда, который может пригодиться в пустыне для охлаждения как питьевой воды, так и радиатора автомашины. Большие бруски льда шоферы возят всюду с собой в оцинкованных ящиках, приделанных к шасси автомашины. Мне же его класть некуда…
Дорога от Лакита до Эз-Зубайра идет по пустыне, сплошь усыпанной мелкой галькой. Пейзаж оживляется только телеграфными столбами вдоль полотна железной дороги, редкими указателями дороги на Басру да кустиками серовато-зеленой травы, растущей в затененных местах.
Перед Эз-Зубайром я впервые увидел нефтяные скважины «Басра Йетролеум. Компани» — небольшие, аккуратно огороженные колючей проволокой квадратные участки со сложными переплетениями серебристых труб и вентилей. Справа от дороги в сгущающихся сумерках багровым заревом горели газовые факелы.
Асфальтированная дорога начинается незадолго до Эз-Зубайра. Асфальт, видимо, укладывали прямо на песок, и поэтому полотно во многих местах просело. Этой дорогой никто и не пользуется. Все предпочитают ездить по хорошо накатанной обочине.
Эз-Зубайр — небольшой город. Его считают центром контрабандной торговли с лежащим от него в 180 км богатым Кувейтом, откуда переправляют тайком дорогие часы, транзисторные приемники, американские сигареты. Все дома в городе прячутся за высокими, глухими заборами и окованными медью тяжелыми дверями.
Через аллею, засаженную туей, попадаю к полуразрушенному минарету, называемому местными жителями башней Синдбада-морехода. За ней уже видна Басра — родина этого отважного мореплавателя, о приключениях которого сложено столько удивительных сказок.
Вдоль полноводной Шатт-эль-Араб на десятки километров растянулись, повторяя излучины реки, плантации финиковых пальм. Посаженные на разбитый на квадраты участок, они похожи с самолета на равномерно расставленные крошечные зеленые зонтики.
Во впадающей в Персидский залив Шатт-эль-Араб два раза в день поднимается уровень воды. Приливная волна из залива бежит вверх по реке, выталкивая из низких берегов более легкую пресную воду, которая разливается по многочисленным каналам, орошает финиковые пальмы и одновременно удобряет почву, оставляя на полях тонкий слой плодородного ила.
Арабская пословица гласит: «Финиковая пальма хорошо плодоносит, когда ее ноги купаются в воде, а голова жарится на солнце». Лучших условий для ее произрастания, чем в Басре и южных районах Ирака, найти нельзя — изобилие воды и высокая, приближающаяся к 50° температура летом. Недаром здесь сосредоточено 13 млн. деревьев из 32 млн., произрастающих в Ираке.
Начало возделывания финиковой пальмы восходит ко временам глубокой древности. С Аравийского полуострова, считающегося родиной пальмы, она распространилась в древнем Междуречье, попала в древний Египет и другие страны, став священным деревом у многих народов Ближнего Востока. Археологические раскопки поселений в Южном Ираке, датируемые 4500 г. до н. э., подтвердили предположения о том, что в южной части Междуречья финиковая пальма была весьма распространенным деревом. Из ее красной волокнистой древесины древние шумеры изготовляли перекрытия крыш для своих домов. В древнеегипетском языке есть иероглифический знак, обозначающий пальму. В юридическом кодексе вавилонского царя Хаммурапи, составленном в конце XVIII в. до н. э., приводится несколько положений, регулирующих отношения между владельцами земли и крестьянами, выращивающими финиковые пальмы. Вавилоняне считали уничтожение пальм преступлением, и человек, срубивший дерево, платил штраф. Финики на арабском языке называются «таммур», а на иврите — «тамар». Имя Тамара происходит от этого общего семитского корня.
Для племен Аравийского полуострова пальма служила божеством, которому они поклонялись. Древний арабский поэт, рассказывая о поклонении пальме, писал, что члены племени тамим после религиозных торжеств, перед идолом в капище съедали его, так как он был сделан из фиников.
Древние арабские авторы пытались систематизировать накопленные поколениями сведения о финиковой пальме. Уже в середине IX в. появились книги Абу Зейда аль-Ансари и Абу Саида Абд аль-Малика, больше известного под псевдонимом аль-Асмаи. Сочинение первого автора называлось «Книга о финиковых пальмах и благородстве», а второго — «Книга о свойствах финиковых пальм». Аль-Асмаи, умершему в Басре, принадлежит также книга «Незнакомые страны», где приводится поэтический рассказ о человеке, посадившем первую финиковую пальму в Басре. Другой арабский автор, Омар ибн Бахр аль-Басри, известный под именем аль-Хафиз, написал в конце XIX в. «Книгу о земледелии и финиковой пальме».
Финиковой пальме посвящены целые тома прозы и стихов, где воспевается это стройное, гордое дерево с трепещущей на ветру кроной.
Внимание, которое арабы и другие народы уделяли финиковой пальме, вполне обоснованно. Это дерево давало им пищу, топливо и строительный материал, из его плодов получали лекарство, изготовляли сахар и спиртные напитки, пекли лепешки, из толченых финиковых косточек варили напиток, напоминавший кофе.
Если вавилоняне считали, что от пальмы можно получить 365 полезных вещей, то у жителей Тадмора — небольшого государства, существовавшего в центре Сирийской пустыни в первые века нашей эры, это число вырастало уже до 800.
Оказавшись в трудных климатических условиях, в стране, где практически, кроме пальмы, не было крупных плодоносящих деревьев, арабы получали от финиковой пальмы почти все, что необходимо для скромной жизни. Они считали женщину плохой хозяйкой, если она не могла приготовить из фиников 30 различных блюд. Особое значение придавали арабы финикам как средству, исцеляющему человека от всех болезней и недугов.