Во время работы в Адене я часто ездил в Имран — рыбацкий поселок, расположенный на одноименном мысе (Рас-Имран), вдающемся в Аденский залив. К поселку ведут две дороги — по пустыне через Бир-Ахмед и по побережью через Бурейку. На побережье во время отлива плотный, пропитанный морской водой песок не уступает, пожалуй, асфальту по удобству передвижения на колесах. Обычно мы ехали мимо Фукума, а затем вдоль берега, распугивая мелких морских чирков, догонявших уходящие волны в поисках личинок и мелких крабов, больших белых и черных цапель, с достоинством передвигавшихся по воде. Мы проезжали остров Джахаб, где есть небольшой грот, в котором, как в аквариуме, в голубой воде плавают разноцветные морские рыбки. Рас-Имран — вулканического происхождения, и его черные обрывистые скалы видны издалека.
В рыбацкий поселок — сбитые в кучу дома, сколоченные из досок старых ящиков, — прибываем обычно рано утром, когда рыбаки вытягивают на пологий песчаный берег сеть, заброшенную на ночь.
Вот показываются ее концы, и среди водорослей и коричневой трухи морского мха мелькает серебристая рыба — одна, другая, третья. Мелкие ячейки сети выгребают и удерживают вместе с водорослями рыбью мелочь. Рыбаки отбирают ставридок, длинную, похожую на щуку рыбу-иглу с красной точкой на конце тонкого «носа». Несколько мелких скатов-хвостоколов, поднятых сетью со дна, судорожно трепещут «бахромой» своих приплюснутых тел, служащей плавниками. Рыбаки их выбрасывают. Две мелкие рыбки обращают на себя внимание рыбаков, которые с великой предосторожностью берут их двумя щепками и выбрасывают в море. Одна из них — рыбка-дракон, усыпанная бородавками, темно-коричневая, с огромным зубастым ртом, с ядовитыми иглами в спинном плавнике, другая — рыбка-скорпион с большими хвостовым и спинным плавниками. Первую арабы называют рыба-курица, а вторую, более ярко окрашенную и более ядовитую, — рыба-петух. Когда вся плохая рыба выброшена, сеть раскидывают на берегу, и женщины, которые работают наравне с мужчинами, вновь проверяют ее, выбрасывая траву и водоросли. Десятки больших чаек с громкими криками слетаются к берегу и пожирают оставшуюся мелкую рыбешку.
В один из наших приездов в Имран мы вышли в море с местными рыбаками.
В стороне от поселка, в небольшой, защищенной скалистым мысом лагуне, на берег вытащено несколько лодок с подвесными моторами. В воде стоят другие лодки — больших размеров, с дизельными стационарными двигателями. Рыбаки Имрана все крупные лодки называют словом «самбука». После немалых усилий сталкиваем лодку с отмели на глубину, и наш кормчий Саид включает дизельный мотор. Его помощник (судр), стоя на носу, втаскивает на борт якорь (баруси) с пятью концами, именуемыми «аснан», т. е. «зубы». Самбука выходит в мора и, переваливаясь с борта на борт, идет к острову Джахаб. Саид стоит на корме, называемой «хугр», вцепившись pyками в кяна — палку, вставленную в балку руля. Съемный руль (суккян) крепится на двух засовах и для прочности привязывается еще веревкой: при большом волнении металлические штыри могут выскочить из гнезд.
Помощник Саида, молодой парень с больными глазами, укладывает сеть (чтобы не порвали пассажиры), убирает весла — сиб (это слово здесь произносят с окончанием «п»), помогает готовить крючки (джульб) и лески (ватар). При ловле удочкой лучшей наживкой, которую здесь называют одним словом «санг», считается бенгис — маленькие каракатицы. Твердое белое мясо бенгис, — видимо, лакомство для всех хищных рыб, обитающих в прибрежных водах. Наживкой служит также мясо рыбы-иглы и рыбы, похожей на нашу скумбрию и называемой здесь «бага». Иногда местные рыбаки насаживают мелких крабов, красных червей, — извлекаемых из-под камней на песчаном берегу, или креветок.
Через полчаса оказываемся у острова и медленно входим под своды естественной пещеры. Вода прозрачна, и видно, как заброшенная снасть медленно опускается в воду. Утром рыба клюет хорошо, и скоро на дне ведра трепыхаются рыбы всех цветов и оттенков. Лучше всего ловятся каменные окуни — кушар.
У них множество окрасок. Вот небольшая темно-коричневая рыбка с голубыми точками по всему телу и мохнатыми плавниками, напоминающими птичье оперение. Кстати, рыбаки так и называют плавники — «риша», т. о, «перо». А вот рыбки красноватого цвета в полоску, похожие на наших окуней, но более яркой и сочной окраски. Здесь и желтые рыбки с голубыми волнистыми линиями вдоль тела. Все эти рыбешки могут уместиться на ладони. На соседней лодке рыбаки одну за другой вытаскивали больших красных рыб, которых местные жители называют «абу джамил», т. е. «красавец», Часто попадаются небольшие рыбы скромной расцветки (джахш), похожие на наших плотвичек, головастые желтые хубейра, рыба-попугай, которую тут же отцепляют от крючка и выбрасывают за борт. Арабы почему-то ее не употребляют в пищу, у хотя я знал одного советского товарища, который ел сам и угощал меня белым мясом этой рыбы — одной из разновидностей известной у нас нототении.
К полудню клев прекращается, и мы возвращаемся к берегу. Среди вулканических скал, подходящих к берегу, расположены небольшие живописные бухты. Бирюзовые волны, разбиваясь о темные базальтовые скалы, выбивают в них небольшие бассейны, которые заселяют, рыбки, мелкие крабы и раки-отшельники с разноцветными ракушками-домиками. Здесь много морских змей, и не раз беспокойные рыбаки, не упускающие случая забросить снасть в любом месте, вытаскивали вместо рыбы ядовитую серо-зеленую «ленту».
У одной из скал находится могила мусульманского шейха Абу аль-Уда, похороненного здесь, по словам местных жителей, лет пятьдесят назад. В сером зацементированном надгробии с подветренной стороны сделаны три неглубокие ниши для курения благовоний. В одну из них положены глиняная, похожая на бокал курильница для ладана, несколько привезенных из Индии черных палочек для курения и свечки.
Время приближается к вечеру, и мы собираемся домой. Сейчас прилив, и нужно спешить, иначе вода зальет плотный песок, и придется либо выбираться в пустыню, либо ехать по глубокой воде, рискуя залить мотор. Но мы удачно преодолеваем опасный отрезок пути и выскакиваем на асфальтовую дорогу. Миновав старые английские казармы и мрачную Долину безмолвия, где находится кладбище английских солдат, погибших на каменистой земле Южной Аравии, выезжаем к Бурейке и берем курс на Аден,
В долине средневековых небоскребов
Маленький самолет южнойеменской авиакомпании, вынырнув из-за горы, резко пошел на посадку. С высоты видна небольшая, расчищенная бульдозерами посадочная площадка аэродрома Эль-Гураф, куда прибывают все самолеты, следующие в Хадрамаут. Посадочная площадка расположена между высокими осыпавшимися берегами древней реки. Через несколько минут самолет подруливает к единственному двухэтажному зданию, где размещаются и аэровокзал, и контора авиакомпании, и охрана аэродрома.
Это первый мой приезд в Хадрамаут, и я суетливо озираюсь по сторонам, стараясь охватить взглядом все и вся — и пассажиров, и встречающих их родственников, и праздную публику, приехавшую сюда к прилету самолета. Сейчас февраль — первый весенний месяц. Зимние холода позади, и теплое утреннее солнце заливает ярким светом пеструю толпу за проволочным ограждением и разноцветные машины, готовые принять пассажиров в Сейюн (Сайвун), Терим (Тарим) и Шибам. Температура около +25° по Цельсию, воздух сух. Солнце припекает, и пассажиры стремятся встать в тень крыла самолета или побыстрее оформить багаж, чтобы выбраться с аэродромного поля.
Путешествие на самолете может позволить себе либо человек с достатком, либо чиновник, которому правительство оплачивает служебные поездки. Как оказалось, один из моих попутчиков, богатый торговец из Кении, едет домой в Шибам, где намерен провести свой отпуск. Узнав о моем интересе к Хадрамауту, он пригласил меня к себе в гости, обещая показать настоящий хадрамаутский небоскреб.
В Сейюн, где находится единственная гостиница, я еду в компании двух йеменцев. Шофер, молодой парень, сидящий как-то боком, видимо, потому что на первом сиденье легковой автомашины здесь обычно размещаются два пассажира, быстро ведет автомобиль по хорошей, мощенной камнем дороге. По обочинам попадаются небольшие строения с куполами, называемые «сикая». Разбогатевшие за границей хадрамаутцы сооружали их для путников, которые во время долгих пеших переходов черпали кружками воду из стоящих в сикая больших глиняных кувшинов и отдыхали в тени куполов часовен. В настоящее время самый последний бедняк предпочитает заплатить 1–2 шиллинга, чтобы проехать из одного города в другой на автомашине, чем идти целый день пешком. Поэтому большинство сикая запущены: штукатурка облупилась, побеленные известью снежно-белые купола потрескались, а ступеньки, ведущие к кувшину с водой, разрушились. Сейчас уже никто не строит сикая, хотя хадрамаутцы продолжают выезжать за границу и многие из них живут в достатке. Какой смысл делать это, или, как говорят здесь, «садака», т. е. «давать милостыню другому», когда большие расстояния теперь можно быстро преодолевать на автомашине?!
Действующие сикая стоят, как правило, у колодцев. Подпочвенные воды находятся здесь на глубине 20–30 м, поэтому колодцы роют вручную. Сейчас у каждого колодца тарахтит дизельный движок, вращающий через ременный привод насос. Л всего несколько лет назад специальное оросительное сооружение для подъема воды (сенава) служило основным способом орошения в Хадрамауте. Найти действующую сенаву сегодня так же трудно, как увидеть телегу в городе, полном автомашин. Но вот на обочине мелькнул колодец, и мои спутники соглашаются задержаться на несколько минут, чтобы дать мне возможность осмотреть это сооружение.
На конец длинной веревки (сыра), перекинутой через колесо (аиля или аджила), прикрепляется мешок, сшитый из нескольких козлиных шкур. Для извлечения из колодца большого мешка (гарба), как правило, используют осла или верблюда. Небольшой мешок (дельв) в состоянии достать и один человек. Но вытянутый мешок еще нужно перевернуть, причем сделать это следует именно тогда, когда человек находится далеко от колодца, в другом конце наклонной канавы. Для этого служит специальная