мой, помощник накладывает глину, на нужное место и подает кирпичи мастеру. Количество работающих на той или иной операции варьируется. Зимой 1972. г. мастер, строивший такой дом в Сейюне, получал за день работы 20 шиллингов; рабочие, доставлявшие глину и кирпичи, — 10, а подмастерье — 8 шиллингов.
Дома из саманного кирпича разрушаются под воздействием ветра и редких дождей. В среднем каждые три месяца необходимо осматривать глинобитный небоскреб, заделывать трещины, заменять рассыпавшиеся кирпичи. Но при хорошем уходе построенные, казалось бы, из столь ненадежного материала дома стоят веками. Подобный метод строительства с применением необожженных кирпичей широко практиковался и в древней Месопотамии, где из этого материала делались и огромные зиккураты, и скромные жилища бедных земледельцев.
Во время, раскопок 1957 г. в палестинской Бейтине (библейский Бетель) археолог Джейм Келсо откопал часть кладки, которая была сделана из упомянутых выше кирпичей тем же способом, который сегодня применяют в Хадрамауте. Развалины сооружения датированы началом X в. до н. э., и, по мнению ученых, найденные остатки кирпичей относятся к самым ранним памятникам, свидетельствующим о том, что связи между Хадрамаутом и древним Израилем были довольно активны. Если вы помните, середина X в. до н. э., — как раз тот самый период, когда Соломон принимал царицу Савскую. Состоятельные люди Шибама не остаются на лето в скученном, тесном городе. Многие из них работают в Восточной Африке и на полученные деньги приобретают в окрестностях города, небольшие земельные участки — джирба. Собственно говоря, джирба — это мера площади, но этим словом в повседневной жизни называют любой сад, огород или пальмовую рощу. У моего шибамского знакомого тоже оказались летняя резиденция и джирба площадью 200 матыра, которую он сдает в аренду. Сейчас земля дорожает, и этот участок стоит 5 тыс. динаров. По сложившимся нормам хозяин земли забирает половину урожая фиников, а остальные получает арендатор, который также имеет право выращивать среди пальм овощи, перец, зерновые культуры. Хозяин берет на себя устройство колодца с насосом, поскольку, как считают в Хадрамауте, владение участком земли, пусть он даже в убыток хозяину, служит символом благосостояния и мерилом уважения к человеку.
…Наша прогулка по Шибаму заканчивается. Минуем небольшой рынок, раскинувшийся у стен мечети Харуна Рашида, которую построил здесь ретивый наместник этого знаменитого халифа, затем бывший дворец султана Кайти и выходим к городским воротам в сопровождении огромной толпы детей, бросивших ради редкого в этих местах визита европейца свою любимую игру заггас. В нее играют крупными костями от четок. И только сейчас замечаю, что все девочки в Шибаме — с открытыми лицами, без традиционного черного одеяния. Что это — пренебрежение канонами ислама или влияние иудаизма, о котором мне говорили?
На следующий день отправляемся в Терим — «город науки», как его называют в Хадрамауте, потому что здесь построены 360 мечетей. Сперва дорога идет к аэродрому Эль-Гураф. Слева от него находится Вади-Рудуд, где создается государственное хозяйство. На поле работает трактор, вокруг него суетятся люди, и мы решаем запечатлеть эту картину на пленке, Останавливаем автомашину и знакомимся. Через несколько минут беседа принимает оживленный характер. Сотрудник сельскохозяйственного управления Махмуд рассказывает о том, что в настоящее время остро стоят вопросы обеспечения водой Хадрамаута.
— Развитие сельского хозяйства связано с глубоким бурением, — говорит Махмуд.
Около трактора расположились крестьяне. Оказывается, трактор принадлежит одному из них, и он работает по просьбе заинтересованных лиц. Участок в 100 матыра вспахивается за 60 шиллингов, т. е. 16 шиллингов платят за час работы. Крестьяне развязывают мешок и на циновку высыпают семенное зерно. Мешок небольшой, в нем 20 ратлов, или 1 кахавкль — местная мера, равная северойеменской фарасиле. Прислушиваюсь к их разговору. Обсуждается вопрос, сколько посевного зерна нужно для вспаханной джирбы (участка). Один крестьянин утверждает, что достаточно одной кабда яд, т. е. одной горсти, другой считает, что здесь не обойтись и мудейн, т. е. полутора горстями. Вмешивается третий, как выясняется, крестьянин из деревни Хаджар-Сияр — центра среднего района пятой провинции, который говорит, что лучше не рисковать и засеять участок из расчета саа, т. е. двумя пригоршнями на одну матыру. Оставляем крестьян за деловой беседой на тему, которая всегда и везде волнует земледельца.
К нам в машину подсаживается Салех, крестьянин из деревни Хаджар-Сияр. Он просит довезти его до Терима.
Салех рассказывает, что в его деревне много пальм, а на богарных землях выращивают пшеницу. В Хаджар-Сияре колодцы вырыты на глубину 18 махдар. Махдар — «раскрытые руки» — весьма распространенная на юге Аравии мера длины, равная примерно 2 м. На побережье этой мерой, только называемой «ба», измеряют глубину моря, длину корабельного каната и якорной цепи.
— Если два года не бывает дождей, то плохо, — говорит крестьянин. — Приходится тогда спускаться в долину, чтобы не умереть от жажды. Нет, в Саудовскую Аравию наши не выезжают, — отвечает Салех на мой вопрос. — Из всего Хаджар-Сиура там работают, может быть, человек двадцать, не больше. Там плохо к нам относятся: если поймают «без бумаги», сразу сажают в тюрьму.
Пытаюсь представить себе, где же на карте находится Хаджар-Сияр. С помощью попутчика устанавливаю, что деревня расположена на границе с пустыней Руб-эль-Хали, в нескольких часах езды от города Абра. В Южном Йемене после завоевания независимости происходит ломка социальных отношений в деревне, и мне интересно, какие же перемены произошли в этом далеком, затерявшемся местечке.
— Сейчас у нас хорошо, — говорит Салех, — Каждый год берут в школу 50 детей, открыли медицинский пункт. Раньше один шейх решал все вопросы, а сейчас в деревне — комитет из трех человек, и правильно! Разве может один человек справедливо решить какое-нибудь дело?! — спрашивает и одновременно восклицает он, — Раньше при обращении к определенным лицам я должен был говорить «шейх», «сейид» или «кадд». А сейчас все обращаются друг к другу со словом «ахи» — «мой брат». Дела идут хорошо. Правительство помогает. Но денег маловато, — сокрушается Салех.
Мне любопытно услышать, знает ли что-нибудь о нашей стране этот полуодетый крестьянин в короткой юбке, называемой здесь «сабаия» или «мааваз», из небольшой деревушки, вырванной лишь несколько лет назад из средневековой спячки.
— А как же, — обижается Салех. — Конечно, знаю, Россия — наш друг. Ведь радио слушаем.
Действительно, радио раздвинуло горизонты и ликвидировало границы. И во время своих поездок по Арабскому Востоку я не раз убеждался в том, что многие, часто даже неграмотные люди глухих деревушек и селений знают о Советском Союзе из передач по радио.
На обочине дороги поднимаются кусты, называемые «ишар», с мясистыми бледно-зелеными кистями, похожими на листья заячьей капусты. Если надломить лист, из него выделяется белый сок. Этот сок собирают в сосуды и используют для очистки волосяного покрова с козлиных шкур при изготовлении бурдюков. Я вижу эти бурдюки развешанными на пальме. Их обвевает ветерок, и вода в них охлаждается. Мне припоминается, что в восточных районах страны и в оманской провинции Дофар ишар называют еще «баруди», т. е. «пороховой куст». Пепел, остающийся после сжигания этих кустов, содержит много селитры и раньше использовался бедуинами для изготовления пороха. Поистине человеческая фантазия неистощима!
Перед нами постепенно из-за финиковых пальм вырастает город. Это Терим, но путь к нему перегораживает Вади-Тиби. С шумом несется мутный поток. Вчера в горах прошли дожди и сегодня вода пришла к Териму. Шоферы остановившихся автомашин долго обсуждают, стоит ли пробовать пересечь вади, и Наконец одна за другой машины оказываются на другой стороне. Но это еще не все. Вода заполнила главную дорогу, ведущую в город, и длинная вереница автомашин, петляя между садами, постепенно, кружным путем, подбирается к городу. Сначала мы въезжаем в пригород Терима, Айдид, затем минуем огромное по размерам городское кладбище и, проехав по узким как в Сейюне и Щибаме лабиринтам улиц, останавливаемая перед бывшим дворцом султана Каити, которому принадлежал город.
Первый визит представителям местных властей, расположившимся в бывшем султанском дворце. Небольшие ворота охраняют солдаты, но мы входим беспрепятственно. У ворот — старая медная пушка на двух колесах от телеги, а хвост лафета держится на двух маленьких колесиках. На стволе, в том месте, где просверлено отверстие для запала, выбита шестиконечная звезда. Вероятно, пушка была отлита еврейскими ремесленниками в Териме или доставлена сюда издалека.
Терим состоит из нескольких кварталов. В средние века каждый квартал населяли представители только одного племени.
Терим считается городом науки, потому что здесь, как уже упоминалось, находятся 360 мечетей, в том числе и мечеть Мунзара, построенная семь веков назад, а также живут представители влиятельных семей сейидов, например, таких, как аль-Каф. Глава этой семьи Абу Бакр аль-Каф владеет домом, который по своему внешнему убранству более богат и величествен, чем дворец султана Каити. В домах некоторых сейидов хранятся ценнейшие, рукописные памятники средневековой истории Хадрамаута и населяющих его племен.
Совершаем прогулку по улицам Терима, городскому рынку, рядам ремесленников. Навстречу попадаются женщины, закутанные в черные покрывала. Их лица закрыты таким плотным платком, что им приходится немного приподнимать его, чтобы видеть перед собой дорогу. Большинство из них носят серваль — длинные расшитые панталоны.
В Териме, как, впрочем, и в других городах мусульманских стран, влияние ислама сказывается особенно сильно на положении женщин. Кроме обычного затворничества, характерного для мусульманских гаремов, в Хадрамауте считается предосудительным отдавать девочек в школы. Писать и читать Их обучают дома. В 1971 г. неполную среднюю школу Сейюна посещали восемь девочек, что уже считается крупным достижением. Замужняя женщина духовно больше Связана с матерью и своими родственниками, чем с мужем и его семьей. И когда муж уезжает за границу, она не едет с ним, а остает