— Ну, а вам-то куда торопиться? — сказал Бороздин Кулагину, который тоже заговорил об уходе.
В это время донеслось погромыхивание отдаленного грома, а затем за окном послышался шум как будто от хлынувшего внезапного ливня.
Кулагин повел рукой на вздувшиеся от ветра занавески.
— Ну и что? — возразил Бороздин. — Хоть бы и ливень, что тебе? Жену в охапку, да и перешагнешь через забор, — вот вы и дома. Да нет, не дождь это — ветер! Да! — угрюмо добавил он. — Посохнет все. Не соберем ни черта!
— Что за пессимизм! — сказал Сатановский.
— Ну, как так не соберем? — прогудел Кулагин. — Уж раз вождю слово дали...
— Полно тебе! — с горечью и раздражением вырвалось у Бороздина. Он махнул рукой. — Вождь-то вождь, а не худо бы и дождь!
И тотчас же почувствовал, как сидевшая за столом рядом с ним Наталья Васильевна предостерегающе наступила ему на ногу.
Он сердито посмотрел на нее, но сдержался и ничего не сказал.
Наталья Васильевна не смотрела на него, но брови у нее сдвинулись. На щеках появились белые пятна. Губы ее были сжаты. И Максим Петрович понял, что как только разойдутся гости, достанется ему.
Он подготовился.
Едва только они остались вдвоем, Наталья Васильевна, покачивая головой, сказала:
— Максим, ты что, с ума сошел?
Бороздин притворился, что не понимает, о чем она.
— Да нет, как будто мозги у меня в порядке, — отвечал он с напускной веселостью. — А что выпил рюмочку, так ведь уж если ради такого случая не выпить...
— Брось! — перебила его Наталья Васильевна. — Не идет тебе притворяться. При чужом человеке ляпнуть этакое!
— А-а! — будто только сейчас догадался Максим Петрович. — Ты вон о чем. А чего я такого сказал? Ничего. Погодой и он не может распорядиться! И при каком это чужом человеке? Что, Кулагин побежит доносить на меня?
Наталья Васильевна только рукой махнула:
— Полно уж тебе! Да разве я о Кулагине говорю?
33
Бульдозериста Ивана Упорова вызвал ко себе Борис Пантелеевич Высоцкий, парторг котлована, инженер.
У Вани екнуло сердце, он знал, зачем его вызывает парторг.
Недавно он был избран секретарем Лощиногорского райкома комсомола вместо Аркадия Синицына.
Сейчас Иван Упоров услыхал от парторга, что ЦК ВЛКСМ утверждает его освобожденным секретарем: только что звонил из политотдела Журков.
— Значит, мне с бульдозера долой? — вырвалось у нового секретаря.
Высоцкий рассмеялся.
«Пантелеич», как попросту называли его между собой люди котлована, был искренне чтимый и любимый партийный руководитель третьего участка, основного в тот год так называемого «большого котлована». Здесь со временем должно было воздвигнуться здание ГЭС. Третьему же участку задана была сборка гигантских стальных копров, а потом и забивка с них так называемого «шпунта», то есть стальных, водокрепких пазовых свай, в двадцать метров длиною. Забитые плотно ребром к ребру, наподобие досок заплота, и так забитые, чтобы гребень одной шпунтины по всей своей двадцатиметровой длине входил в паз другой, эти стальные плахи и должны были двухкилометровым заплотом отхватить у Волги, замкнуть в стальную подкову огромное пространство воды.
И не один десяток тысяч шпунтин предстояло забить третьему участку. А паровые копры были еще не собраны.
Но никакому стальному заплоту не выдержать навал Волги — повалит, как игральные карты, если только шпунтовый заплот не подпереть вовремя намывом толщ песка, насыпом камня.
Гидромеханизаторы еще не пришли, еще не стали в забой земснаряды, но уже метровые жерла дю́кера зияют на правом берегу, поднятые на помосты.
А каменный правобережный банкет уже отсыпан; на триста метров, до самого стрежня, он вдвинулся в Волгу, пожрав сорок тысяч кубов рваного камня.
Он принял на себя напор Волги. Он замедлил здесь, у правого берега, ее течение, под его прикрытием образовалась тихая заводь, тихоход.
Здесь, в спокойной воде, народ большого котлована станет бить шпунт. Сюда, в тиховодье, станут хлестать земснаряды свою пульпу, то есть насыщенную водную взвесь песков. Воздвигнется защитная дамба. Из замкнутого в ее подкове пространства выкачают воду. И тогда сюда придут экскаваторы...
Памятен этот банкет людям котлована. Памятен он и парторгу.
То были деньки!..
Банкет отсыпали со льда. Надо было использовать могучий ледяной покров Волги. Стужа стояла лютая. Хорошо сказал тогда один из поэтов многотиражки: «От лютой стужи смерзались ноздри...» Поистине смерзались. А лоб разламывало!.. Одежда лубенела, когда, бывало, обдаст тебя на морозе брызгами от бултыхнувшихся в прорубь камней.
Круглосуточно шла отсыпка.
Вот вдоль прорубленной во льду длинной «майны» движется череда самосвалов, груженных глыбами рваного камня, движется по графику день и ночь, невзирая ни на вьюгу, ни на стужу.
Движутся они от затылка Богатыревой горы, где рвут камень.
Вот, подпятясь к самому краю проруби, повинуясь расчету водителя, движению рычагов, могучая машина вздыбливает свой кузов, и сразу, подобно осыпи, подобно обвалу в горах, гулко грохоча по железному днищу, угластые глыбы горной породы низвергаются в студеную, клокочущую подо льдами пучину Волги...
Отъезжает. А вслед за нею уже и другая — у края майны, словно поданная на конвейере...
И взрывники, и проходчики, и экскаваторщики, и водители, и гидрологи, и геодезисты покрыли себя в те дни трудовой славой.
Но и эти дела померкли перед подвигами в конце марта, в апреле, когда уже стал подплывать водой, трещать и гнуться под тяжелыми «зубрами» ледяной покров Волги.
Банкет надо было отсыпать во что бы то ни стало: потеряй день — отзовется месяцами, и не только третьему участку, а всему строительству.
Строители котлована сознательно шли на риск, продолжая отсыпку банкета в майны.
Днем таяло. Лед набух. Стал хрупок. А за ночь буграми настывала рыхлая наледь. Днем же все сызнова бралось водой. Местами водителю без опознавательных знаков и днем не видать было, куда направлять самосвал: лед прогнулся, он подобен был пологу, наполненному водой. Кое-где наледная вода достигала осей самосвала.
Руководящая тройка участка: начальник Бедианов, главный инженер Черняев и парторг участка Высоцкий — создала на льду «службу безопасности». Управляла этой службой Любовь Кирюшина, учетчица котлована, строгая и взыскательная в работе.
Было законом: приближаясь к зыбкой полосе льда, водитель непременно распахивал настежь дверцу кабины. Рядом идут — для обережения — люди в резиновых сапогах, с тросом, изготовясь для быстрой помощи.
У одного из них милицейский свисток.
И ни одной аварии, ни одного несчастного случая.
Подлинным вожаком рабочих, десятников и прорабов участка стал в те дни Пантелеич. «За досрочную, безаварийную отсыпку банкета в тягчайших зимних условиях», — так было сказано в решении объединенного постройкома, когда Правобережный район завоевал переходящее Красное знамя.
С тех пор и повелось водителей «МАЗов» именовать «гвардейцами стройки». С тех пор за Высоцким и закрепилось прозвание Пантелеич.
Всякий раз, когда высокий, сутулый, с большой седой головой, замаячит он на бровке котлована, близ утренней пересменки, на лицах экскаваторщиков, монтажников, водителей и учетчиц вспыхивает дружеская улыбка.
— Отмеривает наш Пантелеич! — скажет кто-либо, и уже наверняка приготовлена парторгу какая-нибудь добрая новостинка.
— Ну, товарищ Высоцкий, — скажут ему, к примеру, — мы свою смену сдали: до девяти тысяч кубов довели!.. И опять комсомольско-молодежный — Орлов, Титов — впереди.
Но все реже и реже после апрельского взлета выпадала парторгу Высоцкому такая радость. Проклятое бездорожье, тяжелые мокрые глины, грунтовые воды, откачку которых никак не могли наладить, тянули книзу большой котлован.
— Так ты, Иван Иванович, значит, в отчаянии, что с бульдозера долой? — спросил Упорова парторг. Он причудливыми складками собрал кожу на большом лбу.
Это была одна из его забавных привычек, знаменующая, что парторг готовится к задушевному разговору.
— Да ведь, товарищ Высоцкий, — сказал Ваня Упоров, моргая большими ресницами и стараясь говорить как можно убедительнее, — вы же сами сколько раз говорили, что как бульдозерист я на хорошем счету. Сами же говорите: нам прежде всего нужны хорошие кадры механизаторов на котловане... А теперь забираете меня с бульдозера! А бульдозеристы у нас — очень узкое место!..
— Во-первых, не я тебя забираю, а твоя комсомольская организация. Утвердил тебя ваш ЦК. Но и с нашим мнением тоже, конечно, посчитались. А мы находим, что будет правильнее, если Иван Упоров пересядет с бульдозера на рабочее место освобожденного секретаря райкома... Погоди возражать... Именно потому, что нам как можно больше и в кратчайший срок нужно механизаторов, мы и снимаем опытного механизатора и хорошего комсомольца Ивана Упорова с одного бульдозера, чтобы у нас на всех бульдозерах, на всех экскаваторах, на всех «МАЗах» появились новые Упоровы, Орловы, Доценки, Костиковы, Старостины. И я тебе прямо скажу: не за то ценят кавалериста-командира, что он сам лихой конник и рубака. Это важно, конечно. Но главное в том, сколько взрастил он конников-бойцов. У тебя и моральный авторитет среди ребят, и производственник ты крепкий. Понял?
Парторг встал и в несколько больших шагов пересек кабинет от стены до стены. Возвращаясь к столу, он жесткой ладонью ласково взъерошил волосы Упорова.
— Ну, Иван Иванович, договорились? Чудесно!.. Кстати, какая у нас норма на один бульдозер?
— Тысяча двести кубометров, — несколько удивленный этой неосведомленностью парторга, отвечал Упоров.
— А у тебя?
— А у меня две тысячи пятьсот.
— Больше можешь?
— Почему не могу? — В голосе Упорова послышалось задетое самолюбие.
— А что же мешало тебе?
Юноша сдвинул брови. Казалось, он развернет сейчас целый перечень своих требований и претензий.