уху, кивнул мне, мол, дождись номерка, и отошёл. Гардеробщица вынесла мне два.
–Это,– сказала она,– ваш, аэтот– вашего жениха.
–Он мне не жених,– фыркнула я.
–Это ваше дело,– сухо ответила гардеробщица.
Мне очень хотелось пересказать эту историю Даньке и вместе посмеяться, но вдруг я поняла, что стесняюсь. Было вслове «жених» что-то неловкое.
–Ну что, пошли картины смотреть?– спросил он, закончив разговаривать.
–Ага,– соблегчением ответила я.
Однако по дороге я заметила стенд собъявлением одругой выставке.
–Погоди,– тихо сказала я и подошла кстенду.
Владимир Ролов. Яслышала эту фамилию! Ябыстро просмотрела его биографию, прикреплённую тут же, на стенде, и нашла нужное мне название. Ижевский дом ветеранов. Да, так и знала…
–Даня… Яхочу вэтот зал… Ты не против?
Данька не был против. Мы заскочили на фотовыставку и… я пропала. Бродила-бродила, рассматривала чёрно-белые фотографии, вспоминала. Особенно мне приглянулась одна фотография. На ней миловидный старичок хлебал сулыбкой суп, асправа и слева от него сидели старушки вцветастых платочках, одна всветлом, другая втёмном, и что-то одновременно говорили. Яне отрывала взгляда от бабульки слева. Мне кажется, что вмолодости она была невероятной красавицей, унеё такой лукавый и умный взгляд!
–Смешная фотка,– одобрил Данька, внезапно возникнув за моей спиной.
Затылком я ощутила его тёплое дыхание, по шее побежали мурашки.
–Знаешь, если тебя интересуют старички, то всоседнем зальчике небольшая фотовыставка Ксении Егоровой, написано, что она на телевидении работает. Выставка унеё называется «Мои герои», и там есть несколько фоток из дома-интерната «Ромашково».
–«Ромашково»?– громко переспросила я, раскрыв глаза.
На меня обернулся какой-то бородач и сказал сурово:
–Нельзя ли потише? Вы вобщественном месте!
–Дорогой, перестань,– сказала его спутница, блондинка суложенными на голове косами.
–А чего они расшумелись?– продолжал возмущаться бородач.
–Молодым и влюблённым положено шуметь,– кокетливо заметила блондинка,– особенно такой очаровательной паре!
Данька покраснел! Схватил меня за руку и потащил взал, где были выставлены фото Егоровой. Но покраснел! Покраснел! Яточно видела!
Впрочем, во втором зале я забыла обо всём. Тут мне и вспоминать не надо было, всё, что я знаю и вижу каждую неделю, было уменя перед глазами.
Просто странно было видеть это на таких красивых чёрно-белых фотографиях. Потому что там впринципе были обычные вещи, ряд кресел перед телевизором, стишок врамочке на тумбочке одной из старушек, старое, шестидесятых годов, пальто на гвоздике. Явидела эти вещи тысячу раз и не находила вних ничего особенного. Но девушка-фотограф как-то смогла их сфотографировать так, чтобы они казались уникальными, удивительными, заслуживающими того, чтобы ты застыл перед фотографией, задумался очём-то.
Яи застыла перед фотографией рук. Крепких рук, сплетённых вузел.
–«Руки повара Никитичны»,– прочёл Данька, который не отходил от меня ни на шаг.
–Никитичны?– переспросила я.– Так это Полина Никитична Бахтина! Она же бывший повар! Послушай, я её знаю! Знаю!
Ясхватила Даньку за руку и зачем-то прижала её кподбородку. Точно жест встиле Стил, выражающий: «Ах, какое чудо!»
–Откуда?– спросил Данька.
Явздрогнула, отпустила его руку. Отвернулась. Исказала:
–Как-нибудь расскажу. Но не сейчас. Апойдём на ту выставку, куда ты меня позвал?
Через несколько часов, когда картины уже слились водин пёстрый разноцветный ряд, авголове приятно гудело, мы вернулись вгардероб за курткой, сумкой и пальто. Там на столбе было зеркало впол. Когда мы проходили мимо него, я поймала наше отражение. Блондинка была права, мы действительно хорошо смотрелись друг сдругом.
–Догнали?– спросил Данька, поймав мой взгляд взеркале.
Ответить я не успела. Его карман сказал «би-ип», словно его телефону нравилось трезвонить именно вгардеробе. Япротянула гардеробщице номерки. Ксчастью, это была уже не та, что назвала Даньку моим женихом. Она быстро принесла наши вещи.
Данька тем временем достал телефон, бросил взгляд на экран и сказал:
–Мне надо поговорить. Но тут плохо слышно. Ятебя на улице подожду, на ступеньках.
–Давай,– обрадовалась я.
Мне надо было забежать водно место, но я так и не придумала ни одной нормальной фразы, чтобы сказать ему об этом без смущения. Да и расчесаться не мешало бы. Волосы, которые я стаким трудом распрямила, опять начинали кудрявиться, азачем ему видеть меня лохматой?
Данька накинул куртку, взял сумку и вышел.
Язаскочила в«одно место», апотом вернулась кбольшому зеркалу вхолле и привела впорядок волосы. Ну что ж, теперь можно было возвращаться. Интересно, он пригласит меня вкафе?
–Это не моя сумка,– сказали уменя за спиной.
Яглянула взеркало. Толстый парень лет двадцати, всвитере и джинсах хмуро смотрел на гардеробщицу.
–А чья же?– растерялась она.
–Не знаю,– сердито сказал он,– точно не моя. Верните мою.
–Девушка,– обратилась ко мне гардеробщица,– аэто не вашего жениха сумка?
Опять «жениха»? Это что, заговор?!
Подавив негодование, смешанное спотаённой радостью, я глянула на сумку. Синяя сзамочками, точно, Данькина. Кивнула и только хотела справедливости ради объяснить, что Данька мне не жених, как гардеробщица, видимо, испуганная суровым видом толстяка, сказала:
–Не волнуйтесь, вашу сумку жених этой девушки забрал, он только что вышел…
–Он мне не…– начала я.
–Где он?– сердито сказал парень.– Где ваш жених?
Мне стало не по себе. Настоящий псих. Тут уже неважно, жених мне Данька или сын… Да хоть бы и внук! Только надо поскорее вернуть её психованному владельцу.
Явыскочила из здания.
–Эй,– позвала я Даньку.
Он не услышал. Ходил туда-сюда возле автобуса «Бампера», торгующего книгами, зажав трубку между плечом и ухом.
–Даня!
Яподошла поближе. Смешно всё-таки. Этот толстяк настоящий псих. Чуть не прирезал бедную гардеробщицу из-за своей сумки. Сейчас разберёмся сэтим вопросом, и я расскажу Даньке про то, что его целый день моим мужем называют. Может, пронеслась уменя шальная мысль, он скажет, что не против, чтобы его так называли? Нет, это глупость, но посмеёмся над этим обязательно.
Япротянула руку, чтобы тронуть Даньку за плечо.
–Нет, детка, я стобой,– сказал он втрубку,– вечером обязательно увидимся.
Яотдёрнула руку.
–Детка, дорогая, ты не так всё поняла!– снова сказал Данька.– Яобъясню тебе вечером.
Яотшатнулась. Дошла до скамейки рядом с«Бампером» и медленно опустилась на неё.
Данька закончил говорить и вернулся ко мне. Сел рядом и сказал:
–Красивое утебя платье.
Но я не отрывала взгляда от витрины автобуса, на которой были выставлены книги. «Свен Нурдквист «Где моя сестра?»– было написано на одной из обложек, но именно сейчас мне отчаянно хотелось увидеть Чернышевского и его книгу «Что делать?».
Глава 10
Лекарство от любви
Как-то мы разобрались ссумкой, как-то добрались до метро, как-то я отказалась от кофе. Не помню– как. Помню, что всю дорогу улыбалась до боли вгубах. Иещё я держала под контролем глаза. Япомнила правило, что улыбка выглядит фальшивой, когда губы улыбаются, аглаза нет, поэтому слегка прищуривалась, и даже позволила ему поцеловать себя вщёку. Губы унего были ледяными, авсё, что я ощутила– так это боль, резкую и сильную. Такую, которую чувствуешь на физре, если бежишь-бежишь как сумасшедшая стометровку, апотом резко– стоп. Исердце больно-пребольно– бам! Бам! Так и тут.
Как-то я добрела до дома, что-то ответила маме и бабушке. Вошла вкомнату, сняла пальто, бросила на пол и упала на кровать. Потом забралась под плед, который использовала как покрывало, укрылась сголовой и выдохнула. На меня тотчас навалилась тоска, как огромный серый сонный и злобный зверь.
У него есть девушка. Зачем тогда вся эта комедия сночными разговорами?! Спризнаниями… Ашоколадку он зачем притащил?! Акчему разговор оцветах?
«Это же дружеская встреча была, Вер,– горько напомнила себе я,– аты вдруг решила заняться надуванием мыльных пузырей. Зачем, тебе мало математики и йоги? Ивыступления по маминым сказкам? Разве утебя много времени, дурочка?»
Надо было как-то справиться стоской-зверем. Но не было сил.
Зазвонил телефон. Кто это мог быть? Преподша по йоге? Парни из маткружка? Нет, я решительно не всостоянии сейчас думать оделах!
Единственное, чего мне хотелось, это лежать под тёплым пледом и жалеть себя. Телефон умолк, апотом зазвонил снова.
–Идите вбаню,– пробормотала я.
Явсю жизнь мгновенно отвечаю на все звонки и смс. Имею право взять отпуск. Или заболеть. Вголове созрела следующая запись для флипбука: « Любовь похожа на болезнь».
Когда телефон умолк, я перевернулась на спину и убрала плед слица. Закинула руки за голову и задумалась. Раз любовь– это болезнь, надо придумать лекарство! Программу «Как избавиться от мучений».
Итак, сказала я себе, для начала я полежу ещё пять минут. Ровно по часам. Потом встану. Возьму флипбук, выйду сним на балкон и сожгу его. Пепел развею по району, сейчас как раз осень– все жгут костры, акое-кто и резину, по крайней мере, вокно натягивало именно горелой резиной, и этот запах хорошо отрезвлял меня, гнал прочь романтические мысли.
Потом– вванную. Вода очищает. Смывает всё отрицательное. Смою ссебя всё отрицательное и отдам маме шоколадку, апотом, чистая и обновлённая, удалю аккаунт «Вконтакте» и сяду за уроки.
Нет! Лучше я съем шоколадку сама! Потому что если я отдам её маме– значит, я не могу на неё смотреть, не могу кней притронуться. Аесли я не могу притронуться кегошоколадке, значит, всё ещё страдаю по нему! Не дождётся! Заставлю себя поверить, что это просто Обыкновенный Шоколад. Из ларька. За сто рублей. Небось ещё и поломанный на кусочки. Может, побелевший даже. Исъем. Могу и вместе с