Возможно, он имел в виду последние две недели, когда занимался переделкой. Но вообще после их расставания ключи от домов они друг другу не вернули. Что бы это значило?
Они разговаривали шепотом, но не делали попытки выйти из детской. Оба будто понимали, что в присутствии Сибби должны вести себя прилично.
Облокотившись о кроватку, Лейла спросила:
– Зачем ты здесь? Ты должен быть с семьей. Он пожал плечами:
– После обеда все разъехались по домам. Детям нужно спать, да и взрослые чувствовали себя измученными после такого непростого дня.
– Понимаю. Служба была великолепной. Надеюсь, твоя мама осталась довольна.
– Думаю, да. Она стала такой хрупкой и слабой за последние дни. Это нас пугает. Патрик и Либби пригласили ее к себе, чтобы не оставлять одну на ночь.
– Они правильно поступили.
– Думаю, ты в курсе, что моя девушка сбежала с похорон моего отца.
Я не твоя девушка и никуда не сбегала, это во-первых, а во-вторых, я не пошла на семейный обед, потому что я не член семьи.
Он яростно на нее взглянул:
– И делаешь все для того, чтобы никогда им не стать, да?
Глава 23
Изумленно на него уставившись, Лейла прошептала: – Что это значит? Я знаю, у тебя был трудный день, но у меня нет настроения пикироваться с тобой сейчас. Если тебе есть что сказать, говори.
Джеймс нервно провел руками по волосам, так что они встали дыбом.
– Выйдем, пожалуйста, из детской, чтобы я мог нормально говорить.
– Как скажешь, – согласилась она ледяным тоном. Ей не хотелось сейчас видеть Джеймса. Не при таких обстоятельствах. Жизнь продолжается. Ей было тяжело дышать с ним одним воздухом.
Но у нее не было выбора, и она последовала за ним в гостиную.
Усевшись на диван, Лейла откинула голову на подушки.
– Так о чем ты хочешь поговорить со мной, Джеймс?
– Я хочу спросить, почему ты сбежала с похорон.
– Не думаю, что сейчас подходящее время и место для серьезного разговора. У нас был трудный день, мы оба устали. Нужно расслабиться.
– Что ты предлагаешь? – подозрительно спросил он.
Она на его месте тоже заподозрила бы неладное.
– Я здесь. Ты здесь. Мы могли бы доставить друг другу удовольствие.
Джеймс пошел пятнами.
– Надеюсь, ты не дурачишь меня после такого дня.
Она протянула ему руку:
– Следуйте за мной, мистер Кавана. Я сниму вашу головную боль.
– Откуда ты знаешь, что у меня болит голова? Его воинствующий тон не испугал ее.
– Я немного тебя знаю, ты раздражен, морщишься от боли.
Он не стал ее разубеждать. Вместо этого проверил, заперта ли входная дверь, выключил свет в холле и, взяв ее за руку, повел в спальню.
Лейла зажгла в спальне свечи.
– Как тебе мое платье? – как бы между прочим спросила она.
– Немножко вызывающе, но помогло мне пережить речь Лайэма.
Лейла распустила собранные в пучок волосы.
– Его выступление было очень красноречивым и тронуло меня до слез, – сказала Лейла.
Джеймс снял пиджак и начал расстегивать рубашку.
– Пора сменить тему, – предложил он, – не думаю, что похороны и секс – уместное сочетание.
– А вот психологи считают, что мысли о смерти укрепляют желание жить.
Лейла махнула рукой в сторону кровати:
– Не могу придумать лучшего лекарства.
Джеймс снял брюки, оставшись в черных трусах.
– Возможно. Но я лучше бы поговорил о том, как твоя грудь едва не вываливалась из декольте сегодня в церкви.
– Ничего подобного, – возмутилась Лейла, – я прикрепила двусторонний скотч к подкладке.
– Ты шутишь… – изумленно сказал он.
– Это известный трюк. На красной дорожке все актрисы так делают. И довольно о моей груди. Я должна тебя подбодрить.
Его ленивая усмешка вызвала у нее дрожь.
– Женская грудь всегда бодрит. Спроси любого мужика. – Он с шумом втянул в себя воздух. – Помочь тебе снять платье? Оно, конечно, великолепно, но я предпочитаю видеть тебя обнаженной.
– Можешь расстегнуть молнию, – разрешила она, поворачиваясь к нему спиной.
Джеймс медленно расстегивал молнию. Добравшись до конца застежки, он увидел сексуальное нижнее белье.
– Ни фига себе! Почему я раньше такого на тебе не видел?
Лейла повернулась к нему лицом, прижимая платье к груди.
– Это новое. Я решила сменить образ. Белый хлопок – это скучно.
Джеймс отнял у нее платье, широко ухмыляясь. Лейла поморщилась. Скотч оставил отметки на коже.
– Бедняжка, – пробормотал он, целуя покрасневшую кожу.
Освободив ее роскошную грудь от бюстгальтера, Джеймс поиграл тугими бутонами сосков, подталкивая ее к кровати. Они скинули остатки одежды и рухнули в постель.
– Мне так жаль твоего отца, Джеймс, – сказала Лейла, обхватив его лицо руками и чувствуя легкое покалывание от его однодневной щетины. – Я переживаю, что именно тебе пришлось обнаружить его останки. А еще прости меня за то, что я не понимала, когда ты уходил в горы на его поиски. Я понятия не имела, как много он для тебя значит.
– Теперь все кончено.
– Да. – Она пристально посмотрела в его лицо, пытаясь найти ответы на вопросы, которые она не могла сформулировать. – Он бы тобой очень гордился.
– Хотелось бы верить, что это так. Мама однажды рассказала мне, что отец любил делать вещи своими руками, даже когда появились деньги и они могли купить все необходимое. У меня есть ящик с его инструментом. Мама подарила мне на шестнадцать лет.
– Здорово.
– Но я был полным кретином. Я даже не вынул их из ящика. Это была своего рода месть. Глупо, правда?
– Может, и глупо, но тебя можно понять.
– Я перестал обижаться на отца. В моих венах течет кровь Рэгги Каваны. Мне от этого никуда не деться. Надо принять это. Он был отличным рассказчиком. В Силвер-Глен еще немало местных жителей его возраста, которые собирались по субботам в баре и слушали его байки.
– Твоя мама не влюбилась бы в него, если бы он не был интересным человеком. А если он был так же хорош собой, как и его семеро сыновей, то, вероятно, от женщин у него отбоя не было.
– В юности, да. Но когда он положил глаз на маму, она стала единственной любовью всей его жизни.
– Ты такой же честный и работящий, как твоя мама, но вот этот шаловливый блеск в глазах ты, должно быть, унаследовал от отца.
– Ладно, хватит болтать, – притворно сердито сказал Джеймс. – Пора заняться делом.
Он надел презерватив и вошел в нее. Соединив ее руки со своими, от отвел их за голову Лейлы и прижался лбом к ее лбу.
– Не двигайся следующие восемь часов, и я буду в порядке.
– Мой бедный Джеймс. Я нужна тебе в качестве подушки?
– Не подушки, – он слегка поерзал бедрами, – а в роли утешительницы. В холодную зимнюю ночь.
Изумленная до глубины души, она прикрыла глаза, наслаждаясь им внутри себя. И когда же этот добрый великан успел превратиться в поэта?
Потом она уже ни о чем не могла думать. Их тела переплелись, они буквально растворились друг в друге.
Она хотела, чтобы их соитие длилось вечно. Но всему приходит конец. Они достигли оргазма практически одновременно. Его приглушенный стон у нее на груди эхом отозвался в ее сердце. Он скатился с нее и лежал рядом, положив руку под голову. Джеймс был похож на огромного голодного льва, который на некоторое время насытился, но был готов в любой момент снова броситься на свою добычу. Он лениво перебирал ее волосы другой рукой. Когда он нечаянно дотрагивался до мочки уха, Лейла невольно вздрагивала. Это была ее самая эрогенная зона.
Отдышавшись, она приподнялась на локте. У нее громко стучало сердце. И виной тому был не недавний благодатный оргазм, а страх. Ей было по-настоящему страшно. В мозгу звучали слова из панегирика: «Помни о жизненных приоритетах».
Неожиданно Джеймс повернулся к ней лицом.
– Может, сейчас не самый подходящий момент, но я хочу поговорить про Сибби.
Ее сердце упало. Очарование момента полного единения ушло.
– Сибби? – едва сдерживая слезы, переспросила она. Она ненавидела это чувство уязвимости. А может быть, она была разочарована тем, что он хотел поговорить о племяннице, а не о них. – Не можешь смириться с тем, что я сама могу принять благоразумное решение, касающееся моей семьи? Ты всегда должен быть прав. Ты всегда должен иметь последнее слово. Но учтите, мистер Кавана Всемогущий, я взрослая женщина.
Несмотря на данный зарок не спорить с ним, она поступила сейчас ровно наоборот.
Он побледнел, взгляд его потух.
– Ты уже приняла решение, не так ли? Несмотря на то, что я умолял тебя не торопиться.
– Это никак с тобой не связано, – сказала она. – Да, я приняла решение. Мы с Сибби едем в понедельник в Эшвилл, чтобы все оформить.
Поведение Джеймса резко изменилось. Он сел в кровати, опершись на спинку, прикрылся до талии простыней. Выражение лица было каменным. Лейла, отодвинувшись от него, схватила шерстяной плед, лежавший в изножье кровати, и завернулась в него. На сердце висели гири. Что ей делать?
Повисло долгое и тягостное молчание. Наконец Джеймс, нарушив нейтральную территорию, взял ее за руку. Выражение его лица поразило ее. Барьеры рухнули, враждебность исчезла.
– Не делай этого, Лейла, пожалуйста. Я тебя умоляю. Как бы мне хотелось, чтобы ты, я и Сибби стали семьей, но, видно, судьба распорядилась иначе. Позволь мне удочерить Сибби. Тогда она останется рядом с тобой. Ты сможешь проводить с ней время, когда не будешь занята работой. Я не могу жить без малышки. Ты не должна отдавать ее в чужие руки. Пожалуйста, скажи, что не сделаешь этого.
Лейла ошеломленно уставилась на него. Он явно что-то недоговаривает, явно что-то скрывает. Но почему?
– Никто не позволит одинокому мужчине усыновлять детей.
– Ты удивишься, но я могу подключить всех Кавана, если потребуется. Будем воспитывать Сибби всем миром.
– Ты что, уже обсуждал это с семьей?
– Нет. Но я знаю своих, они помогут.
– А, значит, ты рассчитываешь на свои миллионы, чтобы забрать у меня моего ребенка?