— Вырасту — убью его.
3
Симха-Бинем перестал дружить с мальчишками из хедера. Он поссорился с ними, и вот почему.
Однажды вечером они играли во дворе синагоги. Играли в лошадки, и Симха-Бинем, как всегда, был конем.
Он ржал, бегал, рыл ногой землю и прыгал, как настоящий жеребец. Но сын служки Мойшл, мальчишка с очень длинным носом и тонкими, ярко-красными губами, вдруг остановился, оглядел Симху-Бинема и сказал визгливым, вечно недовольным голосом:
— Погодите-ка. Так не пойдет, он не настоящий конь, у него подков нет.
— Подков?
Дети удивленно уставились на Симху-Бинема, будто впервые его увидели.
— И правда! — Им, кажется, даже стыдно стало, что они сразу не заметили такой простой вещи.
— Надо его к Велвлу отвести, — решили они хором. — Но!
Симху-Бинема взяли под уздцы и повели в угол двора, где стояла баня.
Сын хозяина бани Велвл был вполне взрослый парень, ему уже стукнуло тринадцать, но он даже молиться до сих пор не научился и все сидел в хедере вместе с малышней. Мальчишки очень его уважали. Во-первых, за грош он приводил их к задней двери миквы и показывал, как женщины окунаются в воду.
— Смотри, смотри, — подталкивал он к щелке. — Видишь?
Во-вторых, он был мастер на все руки. Мог снять с бутылки кваса проволоку и скрутить из нее очки, точь-в-точь как настоящие; из листа бумаги мог сделать шапку-треуголку; из древесной коры вырезал чудесные лодочки и шкатулочки; из сломанного ключа мог смастерить пистолет.
В глубоких карманах слишком больших, отцовских, штанов у него всегда был целый магазин всевозможных винтиков, гвоздиков, шестеренок, и за грош или кусок хлеба с маслом он мог сделать что душе угодно. Вот к этому Велвлу мальчишки, как заправские извозчики, и привели Симху-Бинема.
— Велвл, это конь. Подковать надо, да побыстрей.
Мальчишки думали, Велвл сделает подковы из проволоки или даже просто из веревки, но тот, порывшись в карманах, достал несколько сапожных гвоздиков, взял вместо молотка кирпич, положил босую ногу Симхи-Бинема к себе на залатанные колени и начал ковать его по-настоящему.
Симха-Бинем закричал. Он даже забыл, что должен только ржать, и заорал во все горло. Но мальчишки от выдумки Велвла пришли в такой восторг, что будто и не услышали. Только крепче ухватили Симху-Бинема за узду, так что чуть рот ему не порвали, и держали изо всех сил, как настоящего коня.
— Стой, стой! — повизгивал Мойшл, пытаясь тонкими губами изобразить извозчичье «тпру».
— Эй, двиньте ему в бок, чтоб не дергался! — крикнул кузнец Велвл, с удовольствием стуча кирпичом по босой ноге Симхи-Бинема.
Гвоздь вошел в пятку, боль стала невыносимой, и «конь» начал вырываться, молотя кулаками налево и направо. Только теперь мальчишки поняли, что перегнули палку, и перепугались.
— Бежим! — крикнул Мойшл. От страха его нос стал еще длиннее.
— Быстро! Быстро! — подхватили мальчишки и бросились врассыпную, развевая полы кафтанчиков и цицес[44] на лапсердаках.
Домой Симха-Бинем скакал на правой ноге, поджав левую, из которой каплями сочилась кровь, и завывал на всю рыночную площадь, как побитый пес:
— Ма-а-а-ма-а-а!
Несколько дней Симха-Бинем не выходил из дома. И едва ему стало настолько лучше, что он уже не мог улежать в постели, как он тут же получил взбучку от отца, который приехал на субботу.
Дувидл хотел услышать ответ лишь на один вопрос:
— Почему именно тебя решили подковать? Почему тебя, а не кого-нибудь другого?
Симха-Бинем не знал, что ответить, и молчал. И тут Дувидл рассердился по-настоящему. Ничего не злило его так, как это молчание.
— На тебе подковы! — влепил он сыну несколько затрещин с истинно хасидским пылом. — На, болван!..
Вошла бабушка, всплеснула руками.
— Дувидл, брось его, он же болен!
Но Дувидл не слушал и бил дальше. Только когда из шинка прибежала Гендл и завопила: «Ты его убьешь! Помогите!», Дувидл оттолкнул его и, бледный, дрожащий, словно не он бил, а его самого били, крикнул:
— На, убери его от меня, своего сыночка!
— Он точно такой же твой сын, как и ее, — вмешалась бабушка Тирца.
Но Гендл ничего не сказала. Только взялась за уголок передника, чтобы вытереть ребенку слезы, но его серые глаза были сухи, ни одной слезинки. Он молчал. И его упрямое лицо пылало ненавистью, тупой ненавистью разъяренного быка.
С тех пор он стал ненавидеть не только отца, но и мальчишек из хедера.
Теперь он водился с польскими ребятами.
Целыми днями он болтался с ними по узким улочкам. Воровал дома спички, наполнял серой ключ, вколачивал в него гвоздь и стрелял в заборы и стены. Дым, огонь, грохот! Бродячие собаки думали, что на них началась охота, и в страхе разбегались, поджав хвосты.
Он таскал из дома халу и угощал новых друзей. Они ели, слизывали с пальцев крошки и нахваливали:
— Добра хала жидовска!
За это они подарили ему ножик с красной рукояткой и пятью лезвиями. У евреев такого ножика не увидишь.
— Симха, знаешь, зачем пять лезвий?
— Нет.
— Балда ты, неужели непонятно? Одно для завтрака, второе для полдника, третье для обеда, четвертое — между обедом и ужином перекусить, а пятое — для ужина. Понял?
— Угу…
С этим ножиком он ходил на речку, срезал тростник и мастерил дудочки. Еще он крал в шинке пустые бутылки, отдавал ребятам, они приносили их обратно в шинок и продавали, а Симхе-Бинему дарили за это пойманных пиявок и ящериц.
Но интереснее всего было играть в старых развалинах на окраине местечка.
Там, у христианского кладбища, стояло древнее заброшенное здание с плоской крышей. Евреи боялись его как огня. Ходили слухи, что в нем обитают бесы, а по ночам собираются покойники и поют песни. Ни одна беременная женщина не согласилась бы приблизиться к нему ни за что на свете, а девушка, если ей очень надо было пройти мимо, обязательно надевала перед этим фартук. И, проходя, шептала заклинание:
Перец тебе в нос!
Соль тебе в глаза!
Копье тебе в сердце!
Если же пробегать мимо развалин приходилось мальчишкам из хедера, например, накануне праздника Гойшано-Рабо[45], чтобы наломать ивовых веток, или перед постом Девятого ава, чтобы нарвать репьев, то дети сначала проверяли цицес, все ли с ними в порядке, и летели стрелой, взявшись за руки и повторяя на бегу:
Сгиньте, колдовство и нечисть!
Колдовство и нечисть, сгиньте!
Сгиньте, нечисть и колдовство…
И при этом не забывали сплевывать по три раза.
Вот у этого заброшенного здания Симха-Бинем и валялся теперь с новыми дружками, жарясь на солнце.
— Эй, Симха! — говорил кто-нибудь. — Сможешь меня побороть?
— Д-д-давай п-п-попробуем.
— А меня?
— Иди сюда!
— А на крышу можешь залезть?
— А т-то нет! — обижается Симха-Бинем и мигом забирается на плоскую крышу. Там разбросаны камни и валяется шляпа, как носят ксендзы. В тулье огромная дыра. Этой дырой, полями кверху, Симха-Бинем надевает грязную шляпу на голову.
— Эй! — кричит он вниз. — Видали?
Ребята от смеха валятся на землю.
— Ну, Симха, ты даешь!
Еще на крыше валяются старые миски без дна, отбитые ручки от глиняных кувшинов, птичьи перья и кости — видно, ястреб расправился с вороной, и дохлая кошка. Симха-Бинем берет ее за лапу, раскручивает над головой и запускает в друзей. Этот подвиг еще выше поднимает его авторитет.
А когда в развалинах нашли куриные яйца и стали продавать их рыночным торговкам с бедных окраин, вот тут-то и началась настоящая жизнь.
Первым яйца обнаружил Симха-Бинем. Дело было так.
Возле здания гулял кот, толстый, черный кот с блестящими зелеными глазами. Симха-Бинем решил его поймать.
— Слышь, Симха, — подначивали дружки, — хвост у него длинноват. Надо бы маленько укоротить.
— Укоротить?
Эта мысль очень понравилась Симхе-Бинему. Он сразу представил себе, с каким удовольствием положит кошачий хвост на камень и бац топором! Симха-Бинем взял веревку, завязал на ней петлю, как заправский живодер, и стал подкрадываться к коту, но тот, мигом почуяв, что его хвост в опасности, держался настороже, готовый в любую секунду дать деру.
Симха-Бинем уже чуть было не набросил петлю коту на шею, но в последний момент кот выскользнул и бросился под дом, проскочив между столбами фундамента, сложенными из старого, растрескавшегося кирпича. Недолго думая, Симха-Бинем упал на четвереньки и полез следом. Кот метался под домом, зигзагами уходя от погони, а Симха-Бинем ползал за ним, пока не застрял под полом — ни туда ни сюда.
Здесь было ужасно душно. Дышать становилось все труднее, язык уже не помещался во рту и очень хотел вылезти наружу. Симха-Бинем позвал на помощь, но друзья только смеялись.
— Ну что, Симха, поймал? Тащи его за хвост!
Изо всех сил работая руками и ногами, царапая ногтями землю, как черепаха, Симха-Бинем еле-еле смог освободиться и выбраться на свет божий.
Только тут он заметил, что его исцарапанные ладони измазаны куриным пометом и яичным белком.
— Хлопцы! — сказал он, посасывая пораненный палец. — Т-там яиц — тьма-тьмущая!
— Чего ты мелешь, каких яиц?
— А вот, смотрите! — Он показал на свои колени, облепленные скорлупой.
— Вперед!
Всей компанией они ринулись под дом и мигом набрали полные карманы яиц.
В местечке несушки часто пропадали, но никто не мог уследить, куда они деваются. Бывало, проходили недели, и вдруг курица возвращалась с целым выводком цыплят. Хозяйки дивились и даже немного пугались.
— Кто знает, а вдруг ее сглазили? — говорили женщины, на всякий случай выдергивали у курицы перо из хвоста и сжигали.
И вдруг оказалось, куры прячутся в этом заброшенном здании. Когда-то тут был амбар, и они клевали оставшиеся с давних пор зерна, спаривались с петухами, которые тоже нередко сюда забредали. А потом куры откладывали яйца, купались в теплой пыли и высиживали цыплят.