- Сколько? - коротко спросила Лон и раскрыла сумочку.
Темные Очки неторопливо взял чашку, неторопливо поднял и начал неторопливо и молча поглощать кофе, Лон, сощурившись, наблюдала за этим процессом. Я привстал и тут Темные Очки оторвал чашку от узких губ, негромко бросил: "Пятьсот", - и вновь принялся за кофе.
- Но ты же просил четыреста! - возмутилась Лон.
- А теперь прошу пятьсот. С учителей меньше пяти сотен не беру. Принцип у меня такой. Ты же не говорила, что он учитель.
- Да с чего ты взял?
- А излагает больно хорошо. Заслушаться можно. Так что пятьсот, маленькая, если уж вздумала платить за приятеля. Половину сразу.
И как это ты выбрала такого неплатежеспособного приятеля?
- Не твое дело! - огрызнулась Лон.
- А ведь я, Лон, действительно учитель, - сказал я, справившись с желанием запустить чашкой в бледное лицо с темными очками. - Отдай ему, сколько он хочет, а мы с тобой потом рассчитаемся.
Темные Очки издал противный смешок. Лон молча вынула деньги и положила на столик. Темные Очки тщательно пересчитал синие бумажки с портретом Корвенсака Сория Милонда Богоугодного, спрятал в карман и довольно причмокнул.
- Деловой подход. На какое имя оформлять прикажете?
Я растерянно посмотрел на Лон. Об этом я как-то не подумал. Имя Игорь Сергеевич Губарев было здесь, наверное, не самым подходящим.
- Гор? - спросил я Лон.
- Да. Гор Линест... м-м... - Она посмотрела на доску над стойкой. Врондис. Гор Линест Врондис. Именно так.
- Что ж, - невозмутимо промолвил Темные Очки. - За это еще двадцать пять. За особый риск. Откуда я знаю, кто такой твой приятель?
- Подожди у выхода, - сказала мне Лон и направилась к стойке, за которой сразу возникла кремовая фигура.
Я вышел из кафе, мысленно повторяя свое новое имя, а в груди расползался неприятный холодок. Что еще, кроме моей Земли и имени предстоит потерять мне в этом мире? И не терял ли я уже частицу себя, подавив желание запустить чашкой в мерзкое лицо с темными очками?
- Идем, Гор, - мрачно сказала Лон и закинула сумочку на плечо.
И вновь мы куда-то пошли, и только один раз она, вздохнув, прошептала: "Не понимаю..." - а потом молчала, скользя рядом в своем вызывающе серебристом платье, чертовски красивая и грустная...
В маленьком фотоателье меня запечатлели в фас и профиль, и
вскоре мы вернулись в кафе, и в сумочке Лон лежали мои фотографии, вернее, не мои, а, этого, Гора Врондиса из феодального рода Врондисов, что распотрошили десяток крепостей, перебили всех мужчин и надругались над всеми женщинами, и расправились со строптивой Тьмутараканью или чем-то там в этом роде, а потом сами попали к кому-то там в зависимость. В общем, не было больше Игоря Губарева, и не было подмосковных лесов и Соловецких островов, и не было
Иры, а был некий Гор Линест Врондис, был полумрак кафе с развеселым плакатом, была юная Лон из одного столичного борделя, и был тип в темных очках, тоже не проводящий жизнь без дела. Каждый выбирал работу по душе, по вкусу и по желанию.
Тип выплеснул остатки кофе на шахматные квадраты пола, молча протянул руку и Лон отдала ему фотографии Гора Линеста Врондиса.
- Получишь завтра здесь в это же время, - сказал Темные Очки
Гору Линесту Врондису и поднялся.
- Я сама приду, - поспешно произнесла Лон.
- Ну-ну. - Темные Очки растянул губы в ухмылке. - Правильно, маленькая, береги его. Уж больно хорошо умеет излагать.
- Послушай, ты, - вступил в разговор Гор Линест Врондис, тоже поднимаясь и приближаясь к Темным Очкам. - Я рад, что тебе понравилась моя манера изложения. Я хочу доставить тебе удовольствие и произнести еще несколько безупречно построенных фраз.
Гор Линест Врондис взял собеседника за ворот свитера и начал подталкивать к выходу, так что типу в темных очках пришлось пятиться к дверям и поневоле слушать.
- Если ты еще раз при мне и Лон начнешь блистать остроумием, - говорил Гор Линест Врондис, - я совершу несколько целенаправленных действий. - Тип оказался прижатым к стеклянной стене. - Запомни мое первое действие: я набью тебе морду. Запомни мое второе действие: я набью тебе морду. И запомни мое третье действие: я набью тебе морду. Будет очень больно, обещаю. Крепко запомни. Всего хорошего. Можешь даже не благодарить за красивое, достаточно, надеюсь, ясное, краткое и содержательное изложение.
С этими словами Гор Линест Врондис отпустил ворот свитера.
- Тебе все понятно?
Тип ошалело смотрел на Гора Линеста Врондиса и молчал. Потом
засунул руку в карман, пошуршал там бумажками с изображением императора, подумал и кротко кивнул. И направился к двери. И, выходя,
не преминул, конечно, остановиться, повернуться и сказать, презрительно выпятив нижнюю губу:
- Ха, нашел, чем пугать!
И конечно, добавил угрожающе:
- Посмотрим, чья морда будет целей!
И удалился.
Гор Линест Врондис обернулся к Лон, молча наблюдавшей за этой сценой, а Темные Очки крикнул из глубины аллеи:
- Эй, маленькая Лон, передай своему клиенту, что я ведь могу и сходить куда надо, и будет он упражняться в красноречии на Райских рудниках! Так что пусть думает, прежде чем говорить.
Лон подошла к Гору Линесту Врондису и осторожно взяла за руку.
- Пойдем, Гор.
Уже после обеда я спросил Лон, понуро мывшую посуду:
- Какими Райскими рудниками этот деятель меня стращал?
- Это на юге. Страшное место. Отец после них недолго прожил.
- За что его туда?
Лон отошла к окну.
- Я тогда еще в школу ходила. Прицепился ко мне один... Страж,
гадкий такой, он тут неподалеку живет. Ну отец и устроил ему небольшой вечер Тонга Неустрашимого.
- Брюггскую заутреню, Варфоломеевскую ночь и Бостонское чаепитие, пробормотал я.
- При чем здесь чаепитие?
- Да нет, это я так. И его сослали на рудники?
Лон подняла брови.
- Ну конечно. Это же страж, не кто-нибудь.
- И что он там делал?
- Работал,что же еще? Добывал какой-то "камень смерти", так он его называл. Его уже совсем больного привезли, ну и...
- А мама?
- Мама! - Лон вздохнула. - Мама еще до его возвращения умерла.
Не нужно было затрагивать эту тему. И у меня из близких осталась только сестра.
- И у меня только одна сестра в Подмосковье, - задумчиво сказал я.
- В Подмосковье! - Лон грустно усмехнулась. - Где же это твое Подмосковье, милый?
- Эх, Лон! Знаешь, как хорошо в Подмосковье? Кончается лето, лежишь
в траве на склоне холма, напротив дорога вьется среди пшеницы, дальше ельничек с грибами, а над головой березы... В детстве
я в той березовой роще часто бывал. А приехал тут недавно, через
много лет - и пшеница вроде не та, и ельничек не на том месте, и дорога в другую сторону изогнулась. Только березы все те же. Как в детстве. Подобрал я там несколько желтых листочков, положил в бумажник и так с собой и ношу. Только сейчас вот дома оставил. А ты говоришь, где Подмосковье? Тут оно, Подмосковье, в душе моей, как принято выражаться.
Этого, наверное, тоже не стоило говорить, потому что Лон смотрела на меня с жалостью и испугом.
- Знаешь, Гор, - поколебавшись, произнесла она. - Ты только не обижайся...
- Знаю, знаю, - ответил я. - Считай,что я ничего не говорил. Послышалось тебе про березы да ельничек. Это просто пылесос у соседей гудел. Но если захочешь узнать побольше о другой стране, не
стране Корвенсака Богоугодного, а совсем-совсем другой, ты только скажи и я тебе очень много всякого поведаю.
Лон всплеснула руками.
- Писатель! Писатель из бунтарей.
- Учитель, - возразил я. - А что про бунтарей слышно?
- Так, - уклончиво ответила Лон. - Не хочу об этом. Тебе лучше
знать. Гор! - Она подалась ко мне, умоляюще сложила руки. - Прошу тебя, будь осторожней!
- Постараюсь, - вполне искренне сказал я. Осторожность была мне просто необходима.
Лон достала из сумочки маленькое зеркало, заглянула в него, провела пальцем по щекам.
- Нет,никуда я не пойду! - решительно заявила она и с отчаянием посмотрела на меня. - Ну не могу я уходить. Не хочу! И зачем только тебя встретила в этом проклятом сквере? И зачем меня туда понесло вчера? И откуда ты такой взялся на мою голову?
Она внезапно бросилась ко мне, упала на пол и уткнулась головой
в мои колени. Я растерянно гладил ее по мягким волнистым волосам, а она приглушенно говорила, не отрывая лица от моих ног, и всхлипывала, как обиженный ребенок:
- Думаешь, нравится мне такая жизнь? Думаешь, не хотелось бы по-другому? А жить-то надо!.. И платят там... А подкоплю денег и заведу собственное дело. Ты ведь не знаешь, как я шью, Гор! Ты не знаешь! Да я могу такие наряды... Найму таких же вот несчастных, да платить буду хорошо... Думаешь, сладко мне живется? Гор, не уходи от меня! Пиши себе, коль ты писатель, я тебе мешать не буду, вон в той комнате и пиши, только не уходи!
Она подняла заплаканное грустное лицо и смотрела на меня с надеждой.
- Что ты, Лон, вставай.
Я попытался поднять ее, но она замотала головой и вцепилась в мои руки.
- Оставайся, Гор, я тебя кормить буду, и деньги буду давать, сколько есть, сколько захочешь, а ты пиши себе и рассказывай мне о своем... своем Под... Завтра вот заберу твои документы и никакой страж не придерется! Ну пойдем, я тебе покажу, как я шью.
Пойдем в мою комнату!
Она, откинувшись, тянула меня за руку и слезы текли по ее красивому лицу. Я набрал в грудь побольше воздуха и медленно, очень внятно произнес:
- Лон, милая Лон. Я никогда не забуду того, что ты для меня сделала. Поверь, это не просто слова. Я очень тебе благодарен... Я верю, что ты прекрасно шьешь... Но... не обижайся, пожалуйста. У меня есть девушка. Ира.
Это, конечно, было жестоко. Но другого верного и менее жестокого средства я не знал.