– Двадцать два, – ответила я, не подумав.
– А выглядите так молодо! Можно я буду звать Вас онни?
– Да, и давай говорить неформально.
– Хорошо! – воодушевилась Чон, в этот раз случайно брызгнув на меня. – Можете, ой, можешь звать меня Чон-ян. Мне шестнадцать. А правда, что ты из уничтоженного ордена Феникса?
– Я не из ордена. Просто у меня есть способности, с которыми набирали раньше в этот орден.
Чон расспрашивала меня обо всём подряд. Её интересовала жизнь других людей за пределами стен.
– А то я как лягушка в колодце! – жаловалась Чон на свою ограниченность.
Взамен я спрашивала о том, как жила она и откуда знакома с Донхёном.
– Этот шовинист! – выпалила Чон, но тут же прикрыла рот ладошкой. – Молодого господина навязывали мне в друзья с раннего детства, так как наши родители были знакомы. С тех пор он считает своим долгом упрекнуть меня в чём-то каждый раз, когда мы видимся.
Я тут же припомнила оригинальную сцену встречи в беседке, которую я, конечно, пропустила в этот раз. Хах, думаю, Донхён назвал бы это «заботой» или «этикетом».
Незадолго до того, как мы собирались закончить водные процедуры, нас посетили слуги и принесли сменную одежду. Мне достался ещё один симпатичный ханбок! Персикового цвета чогори и зелёная чхима, украшением служили сиреневые ленты-корым и подвеска норигэ. Конечно, не сравнится с ханбоком, сшитым для меня лично госпожой Минён, но всё равно приятно одеваться во что-то красивое и дорогое. Вот только всё оказалось сложнее, чем раньше. Во-первых, меня наряжала слуга. Это было неловко. В ордене Змеи подобной роскоши не было, да и, оказывается, ханбок был сведён к минимуму. Сейчас же меня заставили наряжаться, что называется, по полной программе. Сначала затянули простёганную повязку, закрывающую торс от верхней линии груди до талии – гасемгарике. Мне было проще, так как грудь небольшая, а вот бедную Чон порядком утянули. На это даже смотреть было больно! Потом соксокгот – шорты ниже колена из шёлка и с мягкой тканью с внутренней стороны бёдер, чтоб не натирало нежную кожу, очевидно. Поверх сокпаджи, которые у щиколоток перехватили лентами, чтобы не задирались. Затем длинные носки – посоны. Дальше было совсем что-то новенькое для меня – дансокгот. Это были такие плотные верхние шорты для придания пышности юбкам. Затем окрашенная в красный сокджоксам на пуговке и поверх неё лёгкая сокчогори, чтоб не пачкать верхнюю чогори. На этом нижнее бельё было надето (да неужели?!). Пришёл черёд юбок. Я невольно вспоминала тот наряд, в котором была, когда оказалась в Сэге впервые. Меня обернули в бесцветное полотнище ткани чуть выше талии – десамчхима. Дальше многослойная муджигичхима зеленоватого цвета. Только теперь пришёл черёд чхимы. По сути, предложенная мне чхима напоминала запашной сарафан. Лиф был довольно широким выше груди и держался на лямках. Подол юбки был украшен вышитыми иероглифами на удачу и призыв разных благ. Все завязки нижнего белья и пояса скрыли поясом-малги (кстати, с вышивкой цветов, что ещё раз подчёркивает вымышленность этого мира). Затем мне помогли надеть сам жакет-чогори с изящным «арочным» силуэтом пэрэ. Оказалось, что правильное «надевание» – своего рода искусство. Служанка очень старалась расположить складки подмышками так, чтобы они напоминали букву «V». Всё для покатого силуэта плеча, что считалось красивым в этом мире! И тут я поняла одну тонкость, которую могла то и дело забывать всё это время. Ох, надеюсь, что руки Суа делали всё правильно по старой памяти! Оказывается, запах всегда должен был быть направо, ибо на левую сторону откорым завязывали покойникам, а также чогори на левую сторону носили потусторонние сущности (квищин, например), потому что путают лево-право и верх-низ. И, наконец, узел-откорым был не просто бантиком, а наукой не легче, чем завязывание галстуков! Мне так хотелось стукнуть себя по лбу! После этих «одевашек» мы, избегая чужих глаз, отправились тем же путём в анчхе, в комнату Чон, чтобы закончить «приводить себя в порядок».
По роскошной обстановке сразу можно было понять, как сильно дедуля Сангхун любит свою внучку (и балует её!). Невероятной красоты ширмы со сказочными мотивами, несколько игориджан, в которых хранились всякие предметы гардероба, на стене висел гоби с письмами, этажерки-сабантакджа были заставлены керамикой и книгами. Комод-мунгаб, что стоял под окнами, был уставлен цветами, из которых я опознала только орхидеи (их мама любила выращивать, поэтому и знаю). Чон взяла с мунгаба шкатулку и перенесла на кёнсан с ножками в виде лап тигра. Сдвинув свои тетради в сторону, так что они накренились на изогнутых вверх краях кёнсан, девушка откинула верх шкатулки, которое превратилось в подставку для зеркала. Чон подозвала меня к себе, вытянув руку и помахав пальцами на себя. Жест отличался от того, как приманивали к себе в моей стране: ладонь Чон была обёрнута к полу. Я села напротив на небольшую, но качественно сделанную подушку, в то время как сама Чон занимала хозяйский диван-матрас со спинкой-подушкой. Она начала раскладывать из выдвижных ящичков косметику и заколки, потом вдруг вскочила, подбежала к мунгабу и притащила гребень и сосуд. С удовольствием Чон откупорила сосуд и принялась наносить жидкость оттуда себе на волосы. Раздался цветочный сладкий аромат.
– Держи, – протянула мне тот же сосуд девушка. – Это масло из цветков пиона. Особенно хорошо!
Я последовала примеру Чон: намаслила волосы и начала их расчёсывать. Вот уж чего я тоже здесь не делала! Чон, глядя на меня, возбуждалась всё сильнее.
– О, давай я косу тебе заплету!
Я не стала противиться. Укладывая мои волосы в тэнги-мори, Чон разговаривала вслух, поэтому я догадывалась, что она решила свести две косички от виска в одну и примерить различные ленты-тэнги на конец моей косы.
– Я дарю тебе эту чжебибури тэнги в честь нашей дружбы! – торжественно воскликнула девушка.
И я смогла увидеть, что представляла собой эта дорогостоящая лента, которую носили янбаны из очень знатных семей. Шёлковая лента под цвет корым была расписана серебряными нитями. Узор на них – пион – символ всевозможных благ. Я искренне поблагодарила, а Чон с энтузиазмом взялась за косметику. В благодарность за её заботу я решила поддержать беседу и рассказать о косметике для кисэн, вплетая в своё повествование знания из реального современного мира.
– Ещё я слышала, что некоторые кисэн наносят блёстки на внутренние уголки глаз, будто слёзы, и от этого взгляд становится более невинным и трогательным.
– Ого! – восторгалась Чон. – А как делать эти блёстки?
Мне на ум тут же пришёл состав моего любимого хайлайтера.
– О, там используют минеральную слюду, оксид цинка, а ещё перламутр. Главное, это светоотражающие частички, которые придают коже эффект сияния.
Мы наносили какой-то тонер, хлопая себя по щекам, пудру, подводили тушью брови и придавали цвет губам с помощью специального крема, изготовленного Чон из сафлора и розы. Перенюхали разные саше, подбирая для себя ароматы. В комнате то и дело звучал наш дружный смех. Эта посиделка с Чон принесла моей душе редкостное с моего попадания в тело Суа успокоение. Казалось, мы просто дурачимся, а потом пофоткаемся, расплетём причёски, переоденемся в обычную одежду и разойдёмся по своим делам, обещав созвониться и пойти куда-нибудь ещё.
– Агасси, – позвал нас через бумажную стену слуга. – Вас ждут на обед.
Чон тут же нацепила на себя смиренный вид и отправила слугу доложить дедушке, что мы сейчас придём. Стол был накрыт в саранчхе, но по пути из анчхе Чон показала мне кое-что любопытное. Так как принимали гостей всегда в зоне саранчхе, женская половина жителей ханока могла наблюдать за приходящими через специальные отверстия в разделяющей стене-сеттам. Причём, как заверила Чон, с той стороны нас не могли видеть из-за специфики угла построения этих отверстий.
– О-о-о! Смотри, кто-то идёт! – бодро прошептала я.
– Да это Донхён, – махнула рукой Чон.
Она так быстро его распознала! Я же пригляделась повнимательнее. Молодой мужчина был одет в розовый пхо, из-под коротких плеч, расписанных серебряными узорами, которого торчали голубые широкие рукава. На голове Донхёна была та самая шляпа-кат с бусами. Двигался мужчина стремительно, и мы с Чон решили поспешить. Наш путь пролегал на балкон-нумару. В отличие от балкона, на котором я побывала в доме Минхо, этот был просторнее и изысканнее. Да и вид с него открывался более оживлённый, что, тем не менее, не мешало философии «чхагён чонсин», когда дух наполнен великой природой. Сейчас нумару был уставлен четырьмя ходжокбан – круглыми обеденными столиками с S-образными ножками – с расчётом на каждого гостя. На почётном месте сидел хозяин – Глава Сангхун. Подле него пустовало место для Чон. С другой стороны расположился Донхён. Он уже был не в шляпе, хотя на голове всё ещё был сетчатый колпак-танган, под которым просвечивались повязка-манган и сангту, украшенный серебряной заколкой, через которую проходила коротенькая шпилька. Он кивнул мне с комплиментом:
– Вы очаровательно выглядите.
Я улыбнулась, почувствовав его искренность. В конце концов я заметила, что не только я изучала внешность мужчины какое-то время. Он в то же время присматривался ко мне. Я устроилась на месте, предложенном Главой Ха, под шумные восхваления старика. Обед был намного богаче тех, что бывали у нас в ордене Змеи: варёный рис, суп, кимчхи и аж девять закусок «чхоп». Сновали слуги, подменяя блюда или подливая холодного чая. По каким-то причинам я не могла насладиться трапезой – всё было слишком помпезно для меня и, кажется, я скучала по-тихому и «неправильному» ордену Змей. Там, по крайней мере, всё было мне понятнее.
– Что ж… Полагаю, за этим столом все так или иначе вовлечены в дело, не так ли Суа? – начал разговор дедуля Сангхун, когда обед подходил к концу. Здесь можно говорить, не опасаясь, что нас кто-нибудь подслушает. Не откажешься ли ответить на некоторые мои вопросы? Что бы всё было честно, я отвечу на твои. Пусть сначала спрашиваешь ты.