высокого качества и высокой ценности, например, драгоценными камнями и благовониями). Я это понимала (в периоды прозрения) и была благодарна. Но вместе с тем на меня возложили огромное количество ограничений: вкусняшки есть нельзя – строгая диета, рисовать много нельзя – вредно, сидеть как попало нельзя – надо думать о плоде. Из досуга у меня были небольшие прогулки, медитации и обучение тхэгё (конечно же, как без обучения, даже если оно «эмбриональное»!), чтобы сформировать исключительных качеств человека. Сюда входила как раз та самая пресловутая диета с дополнениями по типу, что нельзя есть холодное (прощай праздник Хансик) или, например, есть с квадратного стола. Ещё нельзя было много говорить, плакать или смеяться. Я даже не знала, что происходит сейчас, и есть ли какие-то проблемы у Минхо и остальных (меня берегли, чёрт побери!).
– Мне сказали, тебе нельзя удивляться, но знаешь, кажется, Донхён и Чон начали встречаться. Я часто вижу их вместе, – поделился однажды ночью со мной Минхо.
Если бы не мой «неправильный» муж, когда бы я узнала об этом? На их свадьбе?! Сидеть на терассе мару – не рекомендуется. Со второго месяца – нельзя возле дверей и окон, на третьем месяце беременности – осторожно переступать пороги. Если всё-таки говорить, то только изысканными словами, слушать и запоминать высказывания мудрецов и уважаемых учителей, читать и писать стихотворения, слушать музыку и (внимание!) праведно мыслить. Считалось, что на третьем месяце формируется характер ребёнка и именно в этот момент тело и душа матери должны находиться в наиболее гармоничном состоянии. Короче, ещё до рождения Линсин (такое прозвище мы дали ребёнку, во имя звёзд) я была подчинена этому дитя! И естественно, всё общество следило за мной, как бы я чего не натворила. Все хотели и физически, и умственно здорового ребёнка Главы драконов и фениксов. И, конечно, мне не разрешали близко приближаться к Ночи. Если бы Минхо не брал её с собой на прогулки время от времени, я бы вообще не увидела, как она растёт? Иногда муж тайком притаскивал собаку на ночь к нам в спальню, чтобы я могла немного потискать отъевшегося пушистика. Правда, к шести месяцам Ночь стала слишком большой и тяжёлой, так что и это прекратилось. Меня практически каждый день спрашивали, что мне снилось. В Сэге это было наиболее важным и верным способом определить пол ребёнка. Но я не запоминала ни единого сна. Зато вот Минхо сказал, что ему приснилось, как мы гуляли среди каштанов и он подарил мне золотую шпильку, заблестевшую на солнце, что растолковали как сон о мальчике. Существовала даже формула, по которой якобы можно было определить пол ребёнка. К числу сорок девять прибавляли число, обозначающее месяц зачатия, затем из полученного числа вычитали возраст женщины и число тридцать шесть, которое является суммой чисел от одного до восьми, имеющих своё символическое значение. Единица – небо; двойка – земля; тройка – человек; четвёрка – четыре сезона; пятёрка – пять первоэлементов; шестёрка – шесть музыкальных ритмов; семёрка – семь звёзд в созвездии Большой медведицы; восьмёрка – восемь ветров. По характеру полученного числа можно было судить, как заверяли, о поле будущего ребёнка: если нечётное, то будет мальчик, а если чётное – девочка. Правда, если брать оба настоящих моих возраста, то получалось, что нас ждёт девочка, а если корейский возраст – мальчик. Вот и вся надёжность. Хорошо, что Ки Монкут уже постаралась в своё время, и в Сэге что мальчик, что девочка были желанными для родителей, так как оба пола были равны в правах. Но я всё равно уточнила у Минхо, кого бы он хотел больше.
– Я как-то не задумывался, – ответил мне сульса. – В целом, я бы хотел и мальчика, и девочку. Главное, что наших.
– А если всё-таки выбирать? – пристала я.
– Эм… Тогда девочку? Хочу малышку, похожую на тебя. Будем растить её как цветочек в саду. Матушка с удовольствием будет наряжать её.
– Что ж, – хихикнула я, чмокнув Минхо в щёку, – ты смог дать хороший ответ, дорогой.
Без духов тут тоже не обошлось. Я совершала своеобразные кормления духов домашнего очага, с особым почтением относясь к покровительнице рожениц самсин хальмони и духу предка чосансин. Считалось, чосансин дарует людям потомство и покровительствует детям до четырёхлетнего возраста. Из-за того, что этот дух был в антогонистических отношениях со смертью, на двери повесили кымчжуль – соломенную верёвку, ограждающую от «нечистых посетителей», у которых, например, был траур. Бабушка самсин, явившаяся мне в форме настолько маленькой старушки, что её можно было подержать на ладонях, подсказывала мне, что лучше делать и можно ли ослушаться запрета людей, если меня он совсем не устраивал. Считалось, что кости достаются человеку от отца (хорошо, у Минхо кости крепкие), плоть от матери (ну, допустим), а первый вдох ему помогает сделать бабушка самсин. Кроме того, самсин помогала роженицам и покровительствовала детям до пятнадцати лет. В общем, поклонение ей – долгоиграющее вложение. Церемония кормления проходила на третьем, пятом, седьмом и девятом месяце беременности. Потом сразу после родов, на третий, седьмой, четырнадцатый, двадцать первый и сотый день. Все церемонии я совершала в специально выделенном зале, устланном рисовой соломой и мягкими тряпицами, где было отдельное место с соломенной подстилкой. Круглый столик уставляла варёным рисом, чистой колодезной водой, вычерпанной обязательно на рассвете, и водорослями. В этот самый тёплый зал-комнату я должна была переехать, когда почувствую приближение родов. Ия с каждым месяцем всё больше боялась этого момента.
– Чёрт, как ни лягу, неудобно! – жаловалась я, ёрзая на спине.
Живот уже был большим. Я даже ходить далеко не могла – ноги отекали. Да и сама я превратилась в пышку. А спать разрешалось только полулёжа.
– Теперь понимаю, почему о родах говорят «разрешиться». Это ведь действительно проблема.
– А ты рассматривай это не как проблему, а как плод нашей любви. В конце концов, представляешь, Линсин – это наши с тобой гены. Мы повторимся в этом ребёнке.
– Эм… Я хочу, чтобы Линсин был независимым и сильным.
– Так и будет, ведь у него такая замечательная мама.
– И папа, – рефлекторно ответила я (у меня уже была привычка привязывать Минхо к себе, напоминая таким образом себе и окружающим, что мы – одна сатана и вместе несём ответственность).
– Давай разомну спину.
– И ножки, пожалуйста.
– Будет сделано, моя госпожа.
С помощью Минхо я приподнялась, а сульса ловко нырнул за меня и сделался массажной опорой. Как хорошо, когда есть рядом такой человек! Так я смогу пережить ужас родов. Вдруг Минхо усмехнулся. Опять понял мои мысли?
– Что такое? – поинтересовалась я.
– Вспомнил, какой скандал ты закатила после беседы с акушеркой.
Я вздрогнула. Муж говорил о том дне, когда мне впервые рассказали, как будут протекать роды. Предполагалось, что я должна буду быть усажена в полусидячее положение на коленях, нагнув голову вниз и вытянув руки вперёд. Повивальная бабка во время родов должна была обвить меня руками сзади за живот, чтобы удерживать в таком положении, которое, как считалось, должно было облегчить страдания. Если пойдёт туго и тяжело, к моему телу собирались прикладывать одежду мужа в качестве защитного оберега и бумажки с его именем.
– Лучше сразу об его кинжал приложиться! – вскрикнула я. – Так не пойдёт! Где моя анестезия?! Ещё и в таком диком положении! Я не для того здесь осталась и стала Главой!
Напугав весь дворец криками, я в тот же день побежала к Чон и дедуле Сангхуну, чтобы они что-то придумали. Они, конечно, были взволнованы моими требованиями и настаивали на испытаниях, но я была твёрже и обязала их сделать меня первым подопытным. С тех пор как живот стал большим, я наведывалась всё чаще, чтобы контролировать процесс. Гулять до дворца придворного лекаря я не переставала, даже когда ходить стало тяжело. В итоге дедуля Сангхун сам стал приходить и докладывать. Как бы я ни переживала и ни боялась, живот опустился, и давление на диафрагму и пищеварительный тракт стало меньше. Но несмотря на облегчение общего состояния, я встревожилась. Все признаки говорили о том, что через несколько недель будут роды. Я ещё чаще бегала в туалет и чаще ощущала боли в костях малого таза. Тренировочные схватки тоже участились. Это было не то, что больно, больше неприятно. Мышцы живота вдруг напрягались, а я будто каменела. В общем, переехать в отдельный зал мне всё-таки пришлось. Без Минхо под боком мне стало несколько одиноко. Но дни шли.
Если Минхо развлекал меня новостями, то Ки Монкут была моей отдушиной в еде. Время от времени она тайно позволяла мне есть сладкое и (не поверите!) моё любимое странное блюдо – сладкая рыба. Я как раз сидела, перекусывая, в чонджа и болтала с мамой о всяком, когда вдруг почувствовала сырость между ног.
– Мама, – проронила я, в панике уронив изо рта кусочек рыбы, – кажется, воды отошли.
Ки Монкут подскочила:
– Евнух Чхве! Кто-нибудь! Зовите лекарей! Роды начинаются!
Под успокоительные слова Ки Монкут и евнуха Чхве меня повели до «родильного зала». Нам встретился взъерошенный Минхо. Посиневшими от волнения губами он тоже принялся подбадривать меня.
– Ты не понимаешь! – заплакала я. – Это страшнее, чем тогда!
Под «тогда» я имела в виду вход в тайный зал Главы Ки, когда мы должны были прервать ритуал. В самом деле, я не могла самостоятельно делать шаги. И Минхо в этот раз ничем не мог мне помочь. Более того, я запретила ему присутствовать, чем ранее рассмешила Минхо, напомнив ему мою реакцию на туалетную тему в начале нашего знакомства. Но сейчас, похоже, муж боялся даже больше меня.
– Но… – проронил он едва слышно, – как и тогда ты справишься. Я буду ждать тебя и Линсин.
Войдя в уже ставшую привычной за это время комнату, я увидела, что всё готово. Повитуха и её асистентки с лекарями уже были тут. Чон нервно мяла руки, но улыбалась. Ладно, я смогу! И ты, Линсин, тоже! Ты ведь хочешь увидеть лица своих мамочки и папочки?