В ходе войны лицо базы менялось. Налеты самолетов мятежников заставили укрепить зенитную оборону и увеличить авиацию для прикрытия базы и содействия флоту. Большие грузовые операции вынуждали развивать порт, строить убежища и оснащать порт кранами. Судостроительный завод был полностью переключен на ремонт кораблей, а имевшийся док для эсминцев после подрыва крейсера «Сервантес» был удлинен до нужных размеров.
Впрочем, я несколько забежал вперед. В момент моего приезда во внутренней гавани, которая называлась Арсеналом, стояло несколько эсминцев, вернувшихся с операций в Гибралтаре и принимавших боеприпасы, чтобы снова выйти в море. В доке находился эсминец «Антекера», чинивший котлы после длительных боевых операций. Внешняя гавань была пуста, так как линкор и крейсеры находились в Малаге и Альмерии.
Корабли, которые я увидел в Арсенале, были грязноваты, что, пожалуй, допустимо после возвращения с моря, но шум и толкотня на верхней палубе говорили об отсутствии должного порядка, хотя матросы, одетые в рабочее платье, работали с энтузиазмом.
Здесь мне хочется сделать небольшое отступление. Наблюдая энергично действующих республиканских унтер-офицеров и матросов, я не раз и потом невольно задумывался: чего же им не хватает для скорого подавления мятежа? Ведь это люди, на которых безусловно могло надежно опереться законное республиканское правительство. Ответ я нашел не сразу. Для этого потребовались месяцы совместной боевой работы, несколько выходов в море и непосредственный контакт с личным составом в боевых условиях.
Ясная цель, энтузиазм и твердое руководство – вот условия, необходимые для победы над мятежниками. Энтузиазм и героизм были на кораблях до последних дней, и потопление «Балеареса» в марте 1938 г. служит этому доказательством. Цель – борьба с мятежниками и сохранение Республики – была едина для всех политических партий на кораблях – от анархистов до республиканцев, правда, понималась она по-разному. Главное же, чего не хватало: единства взглядов на пути к достижению этой цели. Твердость руководства во время мятежа требуется большая, чем когда-либо. Но этого-то и не было. Правительство М. Асаньи перед мятежом не верило в опасность со стороны фашизма. Такого же мнения придерживались кратковременные премьеры Испании в эти бурные дни – К. Кирога и М. Баррио. Правительство Хираля в дни мятежа растерялось, и фронты никакого руководства не имели. Положение очень мало улучшилось и при Кабальеро. Профсоюзный деятель, отрицавший необходимость регулярной Народной армии, не мог изменить положение кардинальным образом. Поэтому неудивительно, что и флот длительное время находился без должного руководства из центра. Прекрасные возможности, скажем, по захвату Гибралтара были упущены: флот один этого сделать не мог, а взаимодействием его с армией никто не занимался. Следствием плохого руководства было отсутствие достаточного порядка и на самом флоте. В обстановке массовой измены со стороны офицеров положение на флоте сложилось очень тяжелое, а процесс отработки военной организации в Республике после мятежа и обучение новых командиров при смелом их выдвижении затянулись.
Оставшись без офицеров, подавляющее большинство которых перебежало к Франко или было обезврежено в начале мятежа, личный состав понимал, что нужно сделать все, чтобы защитить Республику от фашизма. Не жалея сил, он работал и выполнял приказы ставшего во главе флота Центрального комитета и комитетов на кораблях. Делалось это с искренним желанием разгромить врага. Усилий не щадили. К сожалению, эти усилия не были как следует организованы. Вырвавшись из-под гнета офицеров, матросы не хотели признавать старой палочной дисциплины. Это было понятно. Но того, что новая, сознательная дисциплина требовалась теперь еще больше, чем раньше, пока не понимали. Нужно было известное время для осознания того, что чем скорее будет установлен новый твердый порядок, тем лучше. К сожалению, многие оставшиеся офицеры зачастую смотрели на мятеж и войну как на событие, не затрагивавшее основ общественного, а тем более воинского порядка, они медленно приспосабливались к требованиям военного времени.
Значительно сознательнее оказались старшины и матросы, выдвинувшиеся в период мятежа и войны. Они были готовы день и ночь работать и смотрели на схватку с фашистами как на смертельную борьбу. Они могли быстро освоить новое дело и даже заменить изменивших Республике офицеров. Ведь в мирное время именно они фактически несли на своих плечах всю тяжесть корабельной службы и управления механизмами. В качестве примера можно назвать начальника охраны водного района Лаго, который с исключительной энергией и добросовестностью выполнял свой долг. Таких людей было много, и из них можно было бы быстро выдвинуть и подготовить подходящих офицеров. Однако руководители республиканского правительства и военно-морского ведомства недооценивали важность такого шага, а морской министр И. Прието явно саботировал создание подлинно демократического морского офицерского корпуса.
Все сказанное выше в миниатюре находило свое отражение и на эсминце «Антекера», на палубу которого мы поднялись с Педро Прадо. Желания драться за Республику у личного состава хоть отбавляй, но не большим увесистым кулаком они бьют по фашистам, а растопыренными пальцами.
Шло время, и многое изменилось на флоте в целом и на этом корабле в частности. Когда в апреле 1937 г. я был на нем во время одной из операций, комитетов уже не было.
Командир флотилии эсминцев Висенте Рамирес отдавал приказы, а командир отвечал: «Есть» – и выполнял их.
Авиация противника Картахену еще почти не беспокоила. Был только один налет, совершенный за два дня до моего приезда, во время которого был разрушен дом и убито несколько граждан. Около дома днем толпился народ, возмущаясь варварством фашистов. «Карамба! Омбрэ!»[12] – то и дело слышалось из толпы.
Война в те дни носила еще довольно странный характер. Давно не видевшие больших войн, испанцы поражались при виде одной упавшей бомбы. На отдельных участках фронта – допустим, около Мадрида – шла отчаянная и тяжелая изнурительная борьба, а где-нибудь около Сарагосы анархисты совсем не воевали по воскресеньям и умудрялись по случаю праздника обмениваться с франкистами сигаретами и фруктами. Никто еще не представлял, что борьба затянется почти на три года, что те же картахенцы не будут удивляться бомбежке в течение всей ночи и десяткам разрушенных домов, горящим складам и многочисленным жертвам.
Хотя моряки уже знали, что немецкие корабли оказывали помощь Франко и мешали маневрами республиканской эскадре обстреливать Сеуту и Альхесирас, в Картахене еще находилось немецкое консульство, а на рейде можно было видеть военные корабли Германии и Италии. Все с явным неудовольствием указывали на немецкого консула, прогуливавшегося по набережной, откуда можно было прекрасно наблюдать за всеми передвижениями кораблей, но дипломатический этикет не позволял принять против него решительных мер: официальные отношения между Берлином и Мадридом еще не были разорваны.
Возвращение в Мадрид
После короткого знакомства с людьми, кораблями и базой 3 сентября я вернулся в Мадрид. Мне предстояло доложить обстановку на флоте и получить разрешение в морском министерстве на более длительное пребывание в Картахене и на кораблях. Машина быстро мчалась прибрежной дорогой на Аликанте. Кроме шофера, меня сопровождали два моряка, которых я совсем не знал. Начальник базы Антонио Руис посоветовал их взять «на всякий случай». Я мог разговаривать с ними только на общие темы, да и то в основном с помощью жестов. Мои спутники, видимо, хотели мне много рассказать, но, убедившись, что я далеко не все понимаю, ограничились предметами, которые можно было видеть или ощутить. Как выяснилось потом, оба «маринерос» были анархистами, которые для охраны почему-то считались самыми надежными.
На аэродромах Лос-Алькасарес и Сан-Хавьер, мимо которых мы проезжали, стояло несколько старых бомбардировщиков.
– «Потез»… «Франсес», – сказал мне шофер и указал на самолеты.
Никто еще не знал тогда, что через несколько месяцев на этих аэродромах развернется большая работа по сборке и испытанию новых истребителей и бомбардировщиков, прибывших из Советского Союза.
Вот и Аликанте. Совсем не похож на Картахену. Курортный город с широким приморским бульваром, дугой огибающим бухту. Вместо серых казенных зданий и выжженных склонов гор Картахены здесь много зелени, пальм, светлые дома. Много ресторанов и кафе со столиками прямо на бульваре. Мирная жизнь и никаких признаков войны. Много гуляющих иностранцев и роскошно одетых дам. Моно здесь не в такой моде, как в Мадриде или Картахене. Шофер косится на прохожих и всех огульно называет фашистами. На рейде стоят немецкие и итальянские военные корабли.
К вечеру выехали по дороге на Альбасете и Мадрид. Около Аранхуэса шофер, мало знакомый с этой дорогой, по ошибке свернул вместо Мадрида на Толедо. Проехав километров пять, уперлись в хвост колонны машин, идущих на фронт. И только тут узнали, что заблудились. Шофер поворачивает назад, а один из охраны, проснувшись, кричит: «Бурро! (Осел!)», – и хватается за пистолет. Тогда было нетрудно без остановки проехать линию фронта и оказаться в объятиях противника.
В Мадриде в эти дни происходила смена правительства: ушло левореспубликанское правительство Хираля, пришло коалиционное правительство Ларго Кабальеро, в котором участвовали шесть социалистов (включая премьера), два коммуниста, три республиканца разных толков и по одному представителю от каталонских и баскских националистов. Новое правительство получило от своего предшественника тяжелое наследство. Положение на фронтах ухудшалось: мятежники захватили Талаверу (120 километров от Мадрида). Франко официально объявил, что начинает общее наступление на столицу.
Советское представительство к тому времени переехало из отеля «Альфонс» в отель «Палас». От наших товарищей я получил полезную информацию об общем положении и в свою очередь рассказал им о состоянии военно-морского флота Республики. Под влиянием событий на фронте Мадрид явно стал серьезнее. На улицах и в кафе было меньше фланирующих людей, больше вооруженных бойцов Народной милиции. Много говорили о замечательной деятельности руководимого коммунистами 5-го полка, успешно формирующего боевые единицы и отряды.