С Николаем Николаевичем Вороновым мне чаще всего приходилось видеться в Валенсии. Там, на улице Альборайя, 8, находился наш главный советник – сначала Я. Берзин, а потом Г. Штерн. Высокая фигура Воронова выделялась среди других. Одетый в штатское, в черном берете, он никогда не терял военной выправки. Всегда был жизнерадостен и весел, любил пошутить. «Скотт из меня уже получился, а Вальтер еще нет», – смеялся он, когда я вместо официального Вольтер назвал его Вальтером Скоттом. На самом же деле Н. Н. Воронов именовался в Испании Вольтером – полковник Вольтер, как было указано в его документе. Значит, не английский писатель, а французский философ был его однофамильцем. Так или иначе, но Николай Николаевич был настоящим русским по обличью и характеру. Фамилия Вольтер плохо маскировала его.
Заезжал Н. Н. Воронов и в Картахену, когда на транспортах было изрядное количество пушек и снарядов. В Альбасете, где формировались новые бригады, всегда с нетерпением ожидали оружия, он «болел» за свое дело, помогал мне в отправке снаряжения по назначению.
Судьба свела нас снова в Москве. Все годы войны я встречался с Вороновым то в Ставке, то в Наркомате обороны. Его деятельность известна и не требует дополнений.
Однажды в приемной советского посла в отеле «Метрополь» в Валенсии я познакомился с генералом Петровичем. После ноябрьских боев за Мадрид он прибыл в Валенсию для информации. Приглашенные на чашку кофе к послу, мы разговорились и, как иногда бывает, прониклись с первого взгляда взаимной симпатией. Много раз я встречался с Петровичем на улице Альборайя, 8, где размещались наши советники во время наездов в Валенсию, мы перешли на ты, а настоящей его фамилии я не знал. В этом не было нужды. Он звал меня просто Николас, а я его компанеро Петрович. Но вот генерал Петрович уехал на родину, и я совсем случайно встретил его на Гоголевском бульваре в день своего прибытия в Москву в конце августа 1937 г.
«Ола!» – воскликнул уже не генерал Петрович, а одетый в советскую форму Кирилл Афанасьевич Мерецков. С тех пор то реже, то чаще мы встречались с ним до войны в Генеральном штабе, в годы войны на Карельском фронте или на Дальнем Востоке.
Полковника Малино я в Испании не встречал и лишь неоднократно слышал о нем в связи со сражением на Хараме. Безусловно, не приходила в голову и простая расшифровка Малино как Малиновского Родиона Яковлевича.
Узнал я об этом только в 1948 г. Не раз видевшись в годы войны, я не подозревал, что командир корпуса под Одессой, а затем командующий армией под Сталинградом и, наконец, командующий фронтом в конца войны маршал Р. Я. Малиновский был советником в республиканской армии и на Хараме в годы борьбы с фашизмом в Испании.
Но вот в 1948 г. наши служебные пути сошлись. Он командовал войсками на Дальнем Востоке, а я волею судеб оказался его заместителем по морской части. Приходилось не только работать в Хабаровске, но и совершать совместные походы на кораблях. Край необъятный – от Камчатки и до Порт-Артура. Если выдавалась спокойная погода, то хватало времени переговорить о текущих делах, вспомнить Великую Отечественную войну.
Так, однажды бывший полковник Малино завел беседу о том, как ему пришлось провести много месяцев в Испании, которые он не забудет никогда. Воспоминания стали общими. Мадрид, Валенсия, Барселона, Пятый полк, интербригады, части анархистов, республиканский флот. Общие знакомые: В. А. Горев, К. А. Мерецков, Н. Н. Воронов, Г. М. Штерн, Мате Залка.
Р. Я. Малиновский с интересом слушал о республиканской эскадре, о чем раньше знал очень мало, а я познакомился со многими интересными подробностями сухопутных сражений. Оказывается, Малиновский был советником у Листера, когда в Народной армии Испании только формировались первые дивизии.
А позднее, читая воспоминания Малиновского, я представил себе все настолько ярко, как будто мы с ним не раз встречались там, на Иберийском полуострове.
Когда транспорт прибывал в Картахену, в его разгрузке участвовали не только испанские грузчики, но и летчики, танкисты, артиллеристы из добровольцев. Они были заинтересованы в скорейшем получении техники и оружия, заранее готовили средства перевозки. Ту т же на месте, в Картахене, указывались пункты назначения.
Самолеты, как правило, на грузовиках переправлялись на соседние аэродромы и здесь собирались для испытания и отправки на фронт; танки грузились и по железной дороге шли в Арчену, Альбасете и Мадрид, а пушки и боеприпасы направлялись в места формирования частей Народной армии.
В дни прибытия транспортов на причалах обычно наблюдалось большое оживление. Испанские моряки были знакомы со многими советскими товарищами и встречались, как старые друзья. Вечером в небольшом клубе, или, вернее сказать, приспособленной для этого квартире из пяти комнат, устраивался товарищеский ужин (иногда с копченой колбасой и водкой, присланными из СССР) и заводился патефон. Пластинка с песней «Семеро смелых» пользовалась особой популярностью, и ее слушали несколько раз подряд. Радио настраивалось на Москву, и все мысли невольно переносились на Родину. К сожалению, очень часто такие дни сопровождались бомбежками, которые нарушали наши планы. Так было, например, 1 мая 1937 г., когда в Картахену прибыл крупный испанский транспорт «Санто Томе» с ценным грузом. Рано утром он ошвартовался у главного причала порта. В Картахене был уже накоплен большой опыт по организации разгрузки с наименьшей потерей времени. Знали, что ночью непременно появятся «гости» – «хейнкели» или «фиаты» – и транспорт, возможно, придется выводить из порта. Испанские товарищи, ведавшие приемкой грузов, еще накануне собирались у командира базы Антонио Руиса и обсуждали, как быстрее приступить к работам, когда транспорт подойдет к причалу, как не допустить скопления опасного груза в порту или на железнодорожной станции. В данном случае сложность заключалась в том, что на этом транспорте прибыли крупногабаритные ящики с самолетами-бомбардировщиками, танки и даже торпедные катера. В Картахену прилетел и Игнасио Сиснерос – командующий республиканской авиацией. Он беспокоился не только о транспортировке громоздких фюзеляжей самолетов СБ на соседние аэродромы Лос-Алькасарес или Сан-Хавьер, где они собирались, но и о прикрытии всего этого района от возможных налетов мятежников. Если противнику и не удалось до сих пор пронюхать о движении транспорта, что маловероятно, то с приходом его в порт не могло быть и речи о секретности проводимой операции. Весь город, конечно, узнал об этом, как только огромный черный корпус лайнера «Санто Томе» с помощью буксиров начал втягиваться в гавань. Только барражирование истребителей и полная готовность зенитной артиллерии могли гарантировать теперь успешную работу порту. Когда «игрек» был у причала, а самолеты-истребители пусть в небольшом количестве, но постоянно находились в воздухе, все работали спокойно и уверенно. Береговые краны и судовые лебедки снимали тяжелые грузы с верхней палубы, а в трюмах стояли наготове портовые рабочие в ожидании своей очереди приступить к разгрузке. Железнодорожные платформы и грузовые машины с прицепами были сосредоточены у борта транспорта. Одним словом, работа кипела.
Как обычно, в Картахену прибыли и советские летчики-волонтеры с соседних аэродромов – Лос-Алькасарес и Сан-Хавьер, чтобы встретить свои грузы и товарищей.
1 мая приехал в Картахену и генерал Дуглас, он был уже героем Гвадалахары, его знали многие испанские товарищи. Когда он появился однажды со мной на крейсере «Либертад», его вполне заслуженно приветствовали возгласы: «Вива Руссиа, вива!» На лайнере в этот рейс прибыло много самолетов. Огромные ящики с разобранными бомбардировщиками предстояло как можно скорее выгрузить и отправить на специальных машинах к месту сборки. Рассредоточенные на большей площади, они подвергались меньшей опасности, чем в Картахене.
Кроме самолетов, на верхней палубе, под чехлами, были торпедные катера. Они предназначались для республиканского флота. Пользуясь попутным рейсом, прибыли и добровольцы. Корабль еще не успел отдать швартовы, а возгласы приветствий между берегом и кораблем уже неслись на испанском и русском языках.
«Салуд, амиго! (Привет, друг!)» – кричал кто-то капитану транспорта, которого знали многие.
«Привет, Гриша!» – раздавалось на русском языке. Это моряки узнавали своих товарищей.
Теперь вместе с республиканскими моряками воевали уже несколько десятков наших моряков-добровольцев. Начальник штаба базы и советник С. С. Рамишвили, как Фигаро, появлялся то тут, то там на своем маленьком «плимуте», давая нужные указания на испанском языке, которым он уже действительно владел «перфектаменте комо Сервантес» (не хуже Сервантеса).
На крейсере «Либертад» с командующим флотом работал (до приезда В. А. Алафузова) Н. П. Анин, который прибыл в Испанию в сентябре 1936 г. и успел принять участие в северном походе. Помнится, как я его впервые встретил в отеле «Палас» в Мадриде. Он был с большой окладистой бородой. На вопрос, что ему делать, я вынужден был ответить: «Немедленно сбрить бороду». Не знаю, как он это пережил, но через полчаса-час он явился ко мне и бодро доложил, что приказание выполнено.
Уже почти полгода плавал с командиром флотилии эсминцев В. П. Дрозд, которого даже русские товарищи всегда звали дон Рамон, он пользовался большой любовью окружающих.
На подводных лодках служил И. Бурмистров и делал все возможное для успешных боевых операций подводных кораблей, выполняя обязанности командира лодки типа «С».
Все они и многие другие, прибывшие раньше или позже, искренне стремились помочь нашим испанским друзьям и разделяли с ними опасности и тяготы морской службы.
На «Санто Томе» тоже прибыла группа моряков-добровольцев.
На верхней палубе мне удалось разыскать моего старого товарища В. А. Алафузова, которому было поручено доставить этот «груз». Он, безусловно, пережил много тревожных минут, пока был встречен республиканской эскадрой и благополучно вошел в порт. Когда спустили трап и командир базы А. Руис поднялся на мостик, на палубе и на причале происходил обмен теплыми приветствиями. Встреча в чужой стране даже с малознакомым советским человеком бывает необычайно приятной. Это вдвойне чувствовалось тогда, в военной обстановке, и крепкие объятия встречающихся были искренними. Люди встретились, как близкие, хотя многие виделись впервые.