«Компанеро Дуглас должен побывать на кораблях», – говорили моряки, а Смушкевич, в свою очередь, звал их не только побывать на аэродроме, но и «полетать на самолетах» для более тесного взаимодействия.
Неожиданно быстро, по-южному, стемнело, и летчики стали торопиться по домам. Смушкевич выполнил свое обещание и через несколько недель побывал на крейсере «Либертад».
Связи моряков с летчиками-волонтерами продолжались в течение всей гражданской войны в Испании. Флот уже не мыслил свою боевую деятельность без авиации. Об этой роли авиации мы не раз беседовали с П. В. Рычаговым, когда он был моим соседом на Дальнем Востоке, командуя ВВС Первой армии. С Я. В. Смушкевичем, И. И. Проскуровым и многими другими я часто беседовал на эту тему, уже работая в Москве.
В часы досуга
Война войной, а изредка все же удавалось и отдохнуть. Когда события, сначала ошеломившие всех, затягиваются, люди обычно приспосабливаются к обстановке и далее в самые напряженные месяцы боевых действий находят свободное время, выкраивают часы досуга. Война со своим напряжением днем и ночью и опасностями иногда сменяется более спокойными днями. В дневное время на улицах становится оживленнее, кафе и рестораны бойко торгуют, население, ушедшее от бомбежек в горы, возвращается к своим очагам. Если несколько ночей проходит спокойно без тревог и налетов, народ начинает задерживаться на улицах до темноты, а затем привыкает к мирному распорядку, как бы забывая о войне. Нечто подобное происходит и на кораблях. Матросы и офицеры, увольнявшиеся редко и только днем, получают разрешение задерживаться на берегу в вечерние часы, а на кораблях устанавливается менее напряженный распорядок. Только зенитчики в любое время дня и ночи остаются в полной боевой готовности, да и те временами забывают об опасности, пока противник своим внезапным налетом не напомнит о себе.
Присущее любому человеку желание отдохнуть в свободный вечерок было не чуждо и советским морякам-добровольцам. Появилась необходимость организовать их свободное время. Те, кто успел ближе познакомиться с испанскими моряками, вместе с ними съезжали на берег. Однако больше всего хотелось встретиться с соотечественниками, поболтать, вспомнить свой родной флот. Такая потребность возрастала в дни больших советских праздников. Тогда хотелось быть вместе не только с советскими добровольцами, но и со всей Родиной. Помнится, с каким удовольствием в таких случаях собирались мы около радиоприемников и слушали Москву. Нам нравилось слушать московские радиопередачи и звон кремлевских курантов.
Пожалуй, в один из таких праздников и возникла мысль создать клуб для советских добровольцев, в котором можно было бы провести вечер, послушать музыку, побеседовать о том о сем. С. С. Рамишвили – наш советник командира базы – охотно взялся за это и через две недели приспособил под клуб одну из квартир недалеко от Капитании. Кончита и Консуэло – молодые испанские девушки – навели чистоту в этом помещении, расставили столики, создали даже некоторый уют. Посещение клуба находилось в прямой зависимости от погоды. Лунные ночи всегда были сопряжены с опасностью налетов, город был настороже, а личный состав оставался на кораблях. Но когда ночи были темные, да если еще накрапывал дождик, город оживал и наш «Дом офицера» заполнялся советскими товарищами. Кончита выносила патефон, и все с удовольствием слушали советские пластинки. Их присылали по моей просьбе и по вкусу какого-то товарища в Москве. Обычно это были песни из знакомых и полюбившихся советскому зрителю кинофильмов. Среди них особым успехом пользовались те, которые воспевали море и были близки сердцу военных моряков. «Штурмовать далеко море посылала нас страна» или «Широка страна моя родная», – запевал кто-нибудь, и тут же подтягивали остальные. Пользовались популярностью также некоторые испанские песни или просто мотивы. Однажды в клубе откуда-то появилась серия пластинок с песнями на мотив «Коробейников». Существовали пластинки, в которых воспевалась прекрасная русская Катюша. Подобно тому как всем русским известно имя пламенной Кармен, так и испанцам запомнилась Катюша. В Испании даже существовала постановка под названием «Катюша мухер руса», т. е. «Катюша – русская женщина». Когда появились наши первые бомбардировщики, их сразу окрестили «катюшами», и, видимо, совсем не в честь той Катюши, которая «выходила на берег», а скорее той, которая значительно раньше была известна в Испании. Нет смысла гадать, какие «катюши» ходили бомбить мятежников, но песня всем нравилась, ее одинаково любили советские и испанские друзья.
Из испанских песен всем полюбилась модная тогда «Мария де ла О». В песне говорилось о цыганке, которая всем обладала, но не была весела – ей не хватало любви.
Когда в клубе было много людей, становилось весело, все старались перекричать патефон и друг друга. Испанские девушки едва поспевали подавать скромные блюда.
Хотя каждый стремился отведать здесь блюдо, которое не найдешь на корабле, и выпить одну-другую рюмку крепкого напитка, но главное заключалось не в этом. Прежде всего хотелось поговорить, обменяться впечатлениями. В такие часы забывалась тяжелая служба на кораблях и люди развлекались, будто они собрались в Севастополе или Кронштадте, а не в далекой Картахене.
«Уевос фритос (жареных яиц) или вино вьехо (старого вина),» – заказывали «старики», подходя к буфету и подмигивая «кончитам». «Симон, займи для меня местечко вон там в углу, где никакая бомба не пробьет», – шутил кто-нибудь. Душой общества был жизнерадостный, под стать своему командиру флотилии, Валентин Петрович Дрозд. Капитан де фрегата на испанской службе, он ходил в кожаной куртке с молнией и только черный берет, лихо сдвинутый на затылок, иногда сменял на форменную флотскую фуражку.
Компаньеро Дрозд ловко пользовался сравнительно небольшим запасом испанских фраз и мог не только заказать «рисовый плов с моллюсками» или «копиту коньяка», но и объясниться с Консуэло на любую щекотливую тему. От своего «шефа» Рамиреса он усвоил несколько соленых флотских выражений и поэтому пользовался только испанским языком, когда хотел выразить свое недовольство. Он был из тех, кто полностью отдается службе на корабле и может весело провести время в часы досуга, не теряя при этом головы. В город В. П. Дрозд частенько съезжал вместе со своим шефом, веселым, но слишком шумным командиром флотилии доном Висенте, но в клуб любил ходить один, как бы совсем освободившись от дел. Его ближайшим другом был капитан де фрегата С. Рамишвили.
Вечно занятый, Рамишвили и в клубе чувствовал себя не обычным посетителем, а «при деле». Его в любую минуту могли вызвать или сообщить какую-нибудь неприятность, скажем, доложить по телефону, что «пистолерос» открыли стрельбу в городе, но зато он мог помочь обеспечить хороший ужин, когда с продуктами уже становилось трудновато. Рамишвили и Дрозд имели обыкновение занимать один столик, и «арос де санта пола» (рисовый плов с моллюсками) был их любимым кушаньем.
Иногда устраивали общий стол, и, когда в клуб приходили В. Алафузов, В. Гаврилов, Н. Басистый, С. Солоухин, И. Елисеев, В. Богденко и другие волонтеры, остротам и шуткам не было конца. Если это было вскоре после прибытия «игрека» с посылками для моряков, то Кончита и Консуэло, кроме обычных блюд, подавали консервы, нарезали копченую колбасу, и «вино вьехо» заменялось «русским газолином», как звали испанцы нашу водку. Крепкими напитками не злоупотребляли. Традиционный кофе заменяли иногда чаем и удивлялись, как испанский повар мастерски его готовил.
Бывали дни, когда в клубе можно было встретить и наших генералов Д. Г. Павлова или Я. В. Смушкевича, но они обычно появлялись в Картахене на короткий срок в связи с прибытием крупных партий грузов, отдавали нужные распоряжения и быстро уезжали.
Приезжали в Картахену и летчики с соседних аэродромов И. И. Проскуров, Н. А. Остряков, Г. М. Прокофьев и другие, реже заглядывали танкисты из Арчены. Когда в ожидании «оказии» в Картахене собирались раненые волонтеры, то те из них, которые находились «на плаву», т. е. свободно двигались, тоже любили заходить в клуб.
Все добровольцы жили интересами республиканской Испании. После успешных операций на море или на сухопутных фронтах праздновали победу; горечь неудачи переживали вместе с испанскими товарищами. Как успех, например, отмечалось каждое благополучное прибытие транспорта. А после падения Малаги в феврале 1937 г. посетители клуба были явно в подавленном состоянии. И наоборот, после разгрома итальянского корпуса под Гвадалахарой, в марте, настроение было приподнятое как у советских товарищей, так и у испанцев.
«Вы когда соберетесь в море, чтобы переправить нас в Севастополь?» – полушутя-полусерьезно обращался к морякам танкист, которому уже надоело «отдыхать» в Картахене на транспорте «Магальянес» или «Map Кантабрико», которые стояли у причала, выжидая улучшения обстановки на море и заодно ремонтируя машины перед ответственным плаванием. «Лучше не спеша попасть в Севастополь, – отвечали моряки, – чем поторопиться и угодить в Кадис». Такая опасность в то время действительно существовала. Например, у берегов Алжира мятежники потопили советский транспорт «Комсомол». Весь экипаж во главе с капитаном Г. А. Мезенцовым попал в застенки Франко. Он шел с гражданским грузом, и даже не в Испанию, и все же был захвачен. Тем более нельзя было рисковать судьбой людей, отправлявшихся на испанском транспорте. Однако и Картахена – место, не очень подходящее для отдыха, и мы принимали все меры, чтобы скорее переправить танкистов на Родину.
Если в воздухе спокойно, то вечер у моряков, бывало, затягивается до 11–12 часов, после чего все направлялись на свои боевые посты. На улице темно. Мрачными массивами выделяются на фоне моря горы Синесо и Неграте. Глаза постепенно привыкают и начинают различать границы гавани с темными силуэтами кораблей. Кто еще недостаточно хорошо ориентируется в порту и на причалах, старается объединиться с кем-нибудь из «стариков», чтобы добраться до своего эсминца или крейсера. Хуже, если начинается тревога, – тогда ближайшее убежище в Капитании служит укрытием. Кончита и Консуэло, не успевая убрать посуду со столов, тоже спешат туда. Первые выстрелы зениток глухо раздаются со стороны моря, откуда мятежные самолеты любят атаковать базу.