Как ураган промчались они вдоль всего каравана и присоединились к сержанту, который собрал вокруг себя всех мужчин, чтобы в случае надобности предпринять контратаку против индейцев.
Везшие фургоны лошади выбивались из сил, катя тяжелые громоздкие экипажи, но, разумеется, они не могли соперничать в быстроте с легкими скакунами индейцев, приближавшихся с каждой минутой.
— Мы погибли! — сказал сержант, безнадежно махнув рукой, едва только Джон и его товарищи приблизились к нему.
— Пока мы живы, этого еще нельзя сказать, — ответил агент, впрочем, скорее из желания сказать что-нибудь старику, чем от действительного избытка надежды. Он прекрасно понимал, что еще немного — и положение станет совершенно безвыходным.
— Двигаться дальше уже почти невозможно! — продолжал с отчаянием старик. — Смотрите, лошади скоро падут от усталости.
— Ну так, значит, нам придется изжариться живьем в этом степном пожаре. Или мы попадем в лапы к краснокожим.
— Проклятые! — простонал сержант. — Они все предусмотрели, прежде чем напасть на нас!
Агент сделал неопределенный жест рукой.
— Пока мы живы, не следует терять надежды! — повторил он опять. — До копей остался какой-нибудь час пути. Будем отстреливаться, черт возьми! Авось, удастся каким-нибудь способом спасти наши шкуры!
Едва только сержант повернул к фургонам, как к агенту тотчас же подъехал гамбузино.
— Я хочу дать вам один совет! — сказал он.
— Я слушаю, — ответил агент.
— У нас осталось времени едва-едва только чтобы спастись. Бросьте всю эту компанию: ее все равно невозможно спасти, и попытаемся одни достигнуть копей Могаллон.
— То есть вы мне хотите предложить покинуть караван на произвол судьбы? — нахмурив брови, спросил агент.
— Разумеется! — ответил, ничуть не смущаясь, лжегамбузино. — Наши лошади сравнительно бодры, попытка прорваться имеет все шансы на успех. Оставаясь же с караваном, мы никогда не доберемся до шахт!
Джон вместо ответа поднял винтовку и сделал выстрел, крича скваттерам:
— Цельтесь по головам! Индейцы уже вновь появляются на спинах коней!
Красное Облако пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство, а затем, обернувшись к Миннегаге, устремил на нее вопрошающий взгляд.
— Кажется, это не наши! — прошептала индианка.
— Чэйэны! — ответил ей шепотом же отец.
— Но, отец, ведь чэйэны наши союзники. Значит, если мы попадем к ним в руки, беда невелика!
— Да, если попадем живыми… Но их пули, которые скоро засвистят здесь, не станут ведь разбирать, кто союзник чэйэнов, кто враг их!
— А я не боюсь ничуть!
— Ну, так, значит, ничего больше не остается делать. Задержимся здесь, покуда остается проклятый янки. Когда он увидит, что дело окончательно и бесповоротно проиграно, он бросит этих дураков и поскачет наутек, а мы последуем за ним. Время еще есть.
Слова Красного Облака были заглушены ружейным залпом, раздавшимся со стороны фургонов и слившимся с боевым кличем чэйэнов.
XКопи Могаллон
Дикое, но удивительно живописное зрелище представляли собою краснокожие, мчавшиеся в атаку на злополучный караван обитателей Кампы: свыше двух сотен всадников, нещадно гоня великолепных лошадей и оглашая воздух свирепыми криками, неслись, размахивая длинными копьями и щитами, украшенными скальпами. Земля дрожала под копытами коней, воздух был полон треска и грохота, словно бушевала буря.
На расстоянии приблизительно ружейного выстрела индейцы вынырнули из-за лошадей и вскочили на их спины.
Чэйэны сравнительно ниже сиу или «воронов», но отличаются великолепным сложением. Черты их лиц не имеют отталкивающего выражения. Лишь немногие уродуют свои физиономии татуировкой. Торс чэйэна-воина, идущего по тропе войны, всегда обнажен.
У иных грудь была расписана пестрыми красками, у других покрыта татуировкой. В руках эти воины, стремившиеся к каравану, держали небольшие и легкие круглые щиты из кожи буйволов.
Когда чэйэны шли в атаку, их длинные черные волосы развевались по ветру, словно конские гривы, а характерные диадемы из тонкой кожи, расшитой бисером и убранной маленькими зеркальцами, издавали мелодичный слабый звон. Над головами воинов живописно колыхались орлиные перья, собранные в виде своеобразного султана. Из общей массы выделялось несколько вождей с оригинальными «токами» из длинных пестрых перьев, покрывавших голову ото лба и спускавшихся на спину.
Только яркий блеск гордых орлиных глаз выдавал возбуждение, охватившее воинов, которые шли с криком в бой против бледнолицых, исконных врагов аборигенов Северной Америки. В очах чэйэнов светилась непримиримая ненависть к истребителям индейской расы.
По данному Джоном Максимом сигналу на индейцев посыпались пули: стреляли оба траппера, стреляли скваттеры, многие женщины и, наконец, даже те из детей, которые умели владеть оружием.
Как ни беспорядочны были выстрелы, но залп все же дал известные результаты: на таком близком расстоянии пули поражали если не всадников, то хоть коней: лошади падали, увлекая за собой, конечно, и всадников; некоторые, испуганные треском ружейных выстрелов, шарахнулись в сторону, сбрасывая всадников, и ринулись в бегство, не дойдя двухсот метров до каравана.
Индейцы в беспорядке рассыпались во все стороны.
— Прекрасно! — кричал, ободряя защитников каравана, агент. — Хлещите, гоните лошадей! Может быть, нам еще удастся вывернуться! Индейцам не до нас!
Воспользовавшись замешательством индейцев, очевидно, не ожидавших такого энергичного отпора, фургоны снова быстро покатились вперед. Но их движение не могло быть сколько-нибудь продолжительным: индейцы быстро оправились и снова начали наскакивать на караван, осыпая фургоны выстрелами. Ясно было, что краснокожие торопятся покончить с караваном раньше, чем сюда добегут уже близкие волны степного пожара и заставят самих индейцев искать спасения в бегстве в лесистые части прерии.
Оглянувшись вокруг, Джон Максим обескураженно махнул рукой:
— Печальный день! — пробормотал он. — Пожалуй, для этих людей было бы гораздо лучше, если бы они не покидали своего поселка. Ясно, дело идет к концу. Еще немного, и тут начнется отвратительная бойня!
В самом деле, в исходе сражения уже не было никакого сомнения: индейцы охватили караван со всех сторон, подскакивали уже к самым фургонам, и им оставалось только разъединить еще уцелевших и державшихся вместе защитников, чтобы потом покончить с ними порознь.
Скваттеры защищались с мужеством отчаяния: они видели, что погибли, им оставалось только одно: как можно дороже продать свою жизнь, истребить как можно больше врагов, и они стреляли в индейцев в упор.
Вне всякого сомнения, выстрелы скваттеров причиняли жестокий урон краснокожим. На каждого убитого скваттера приходилось по меньшей мере трое или пятеро убитых индейцев, но в то время как ряды скваттеров быстро таяли, индейцев, казалось, становилось все больше и больше. Уже не одна лошадь мчалась по прерии, покинув в густой траве своего убитого хозяина, но индейцы кружились около каравана, наскакивали на фургоны, дрались со скваттерами в рукопашном бою.
Наибольшей опасности подвергались именно передовые фургоны, на которые почему-то было обращено особое внимание нападавших.
Тут главная роль в защите принадлежала Джону Максиму и его спутникам, около которых держался и лжегамбузино. Последний, впрочем, не высовывался и стрелял не целясь.
Меткие выстрелы маленькой группы отгоняли индейцев, но лишь на мгновенье: отступив, индейцы опять бросались в атаку, обстреливая защитников каравана. И было положительно чудом, что до сих пор никто из наших знакомцев не получил еще раны.
Иногда индейцы, прекратив стрельбу, осыпали защитников каравана своими метательными топориками — томагавками, которыми чэйэны владеют с удивительным искусством. Не раз топор, пущенный рукою какого-нибудь воина с диадемою из развевающихся орлиных перьев, со свистом проносился мимо ушей то одного, то другого траппера, но им покуда удавалось избегать опасности. Зато их выстрелы почти безошибочно достигали цели, поражая наиболее смелых чэйэнов и сваливая их с лошадей.
Тем временем один из фургонов стал заметно отставать, его заволакивало дымом близкого пожара. Миг — и фигуры индейцев замелькали около отставшего экипажа. Выстрелы прекратились, сменившись отчаянными криками зовущих на помощь людей, потом победными возгласами индейцев: они уничтожили в мгновение ока пассажиров фургона и теперь с новой яростью наседали на других.
Джон Максим, скрежеща зубами, видел эту ужасную картину: на его глазах скваттеры, защищавшие фургон, были поголовно скальпированы. Женщины, находившиеся в фургоне, были вытащены индейцами оттуда, несмотря на отчаянное сопротивление, переброшены через седла лошадей и увезены куда-то в сторону. Ничто уже не могло спасти несчастных от ожидавшей их ужасной участи: от рабской жизни у индейцев.
В том же фургоне было несколько малюток. Индейцы не пощадили их: хватая детей, они с диким злорадным хохотом ударяли их головами об окованные железом огромные колеса фургона и потом швыряли в сторону окровавленные трупы.
— Начало конца! — пробормотал Джон Максим, посылая пулю за пулей в ряды снова подступивших к передовым фургонам чэйэнов.
Несколько минут спустя та же участь постигла второй задний фургон. Потом пришла очередь третьего… Бой близился к концу. Индейцы были хозяевами положения. Их боевой клич звучал, торжествуя несомненную победу. Их фигуры мелькали здесь и там. А пожар уже докатился до остатков несчастного каравана. Густой дым застилал окрестности, затрудняя дыхание. Искры летели вихрем и, падая на полотняные крыши огромных фургонов, поджигали эти злополучные «корабли прерии», обращая их в пылающие костры.
И вот над погибавшим караваном пронесся зловещий крик:
— Все пропало! Спасайся кто может!
Джон Максим и его спутники отчаянным усилием проложили себе дорогу сквозь сильно-таки поредевшие