Между вигвамами были видны небольшие табуны стреноженных мустангов, находившихся под охраной молодых воинов, а здесь и там держались пикеты хорошо вооруженных людей, исполнявших обязанности часовых лагеря.
Доскакав до самого большого вигвама, Левая Рука сошел с коня, которого тотчас увел подбежавший молодой воин. Красное Облако был до того утомлен, что лишь при помощи вождя арапахов, в свою очередь, сошел с коня.
— Вот мое временное жилище, — сказал, обращаясь к пришельцу, Левая Рука, — но с этого момента оно становится твоим. Ты нуждаешься в отдыхе и подкреплении. Располагайся же тут, как если бы ты пришел в свой собственный вигвам, и предавайся отдыху, которому ничто не помешает, разве только нападение бледнолицых!
— Этого нечего опасаться! — отозвался усталым голосом «ворон». — Прерия в руках краснокожих, как этого желал Великий Дух, грозный Маниту, отдавший горы и степи своим любимым детям красной земли.
Внутри вигвама горел небольшой костер, дым которого частью уходил в сделанное наверху отверстие, частью расплывался в самом вигваме, наполняя его теплом и запахом горячего смолистого дерева.
Вигвам Левой Руки лишь размерами отличался от вигвамов обычного типа, которыми пользуются индейцы разнообразнейших областей Северной Америки как на севере, так и на юге материка.
По существу, вигвам представляет собою не что иное, как довольно примитивно устроенную легко переносимую палатку. Остов ее делается из тонких и гибких длинных шестов, нижние концы которых забиты в землю, а верхние собраны и связаны вместе тонкими кожаными шнурками. Каркас этот, отличающийся исключительной легкостью, покрывается плохо выделанными кожами бизонов, лошадей и других животных, иногда кусками грубой ткани. Вверху всегда оставляется небольшое отверстие для выхода дыма от огня, разводимого на примитивном очаге, который ставится посредине вигвама прямо на полу и состоит из нескольких камней. Но за отсутствием тяги лишь ничтожная часть дыма действительно выходит наружу, большая же его часть остается в самом вигваме. Благодаря этому, воздух вигвама всегда дымен и угарен. Редкий из европейцев может долго пробыть в вигваме, когда на очаге пылают сучья и щепки: дым режет глаза, захватывает дыхание, отравляет кровь углекислотою.
К этому присоединяется еще невыносимая вонь от плохо выделанных шкур, от запасов сушеного и вяленого мяса, от остатков пищи, выбрасываемых прямо на пол.
О том, что такое опрятность, сын прерий Северной Америки имеет весьма смутное представление, о порядке в вигваме он заботится еще менее, и потому пребывание в жилищах индейцев может показаться истинным мучением для более или менее культурного человека.
Вполне естественно, что жизнь в такой обстановке, среди вечного чада и угара, в неимоверной грязи, влечет за собою тяжкие последствия, болезни и даже смерть. Но вся тяжесть этого падает почти исключительно на женщин, осужденных проводить в вигвамах большую часть времени и делать там же свою домашнюю работу; женщины хворают, часто слепнут, преждевременно дряхлеют.
Сами же воины находятся в вигвамах очень мало, предпочитая пребывание на свежем воздухе.
Поэтому здоровье индейских женщин неизмеримо хуже, чем мужчин. У дикарей Северной Америки, столь поэтическими красками описанных Лонгфелло и Купером, на самом деле женщина является чем-то вроде вьючного животного. Она рабыня, лишенная почти всех человеческих прав. Она — существо низшей расы, и индеец считает ниже своего достоинства заботиться о женщине.
Вигвамы вождей отличаются от вигвамов простых воинов очень мало и, главным образом, только внешне: они несколько обширнее, прочнее устроены; кожи бизонов, которыми обтягивается каркас, иногда расшиты причудливыми узорами, а чаще просто пестро размалеваны красками, которые добывают те же сквоу индейцев из сока растений и некоторых минералов.
Иногда какая-нибудь сквоу отличается своеобразными художественными наклонностями, и тогда ей поручается изображать на кожах бизонов целые картины, сюжетами которых служат по большей части эпизоды сражений и поединков индейцев или их охоты на бизонов, оленей и мустангов. Индейская живопись примитивна и удивительно напоминает рисунки наших детей дошкольного возраста. Ни малейшего понятия о линейной и воздушной перспективе у индейцев нет. Фигуры людей и животных изображаются чуть ли не условными знаками. Но, в общем, индейская живопись представляет известный интерес, и путешественники, которым приходилось бывать среди краснокожих, проводят иногда долгие часы, рассматривая фантастические рисунки с картинами погони за бизонами, схваток с гризли и боев с бледнолицыми.
Но вернемся к героям нашего повествования и послушаем их беседу.
Войдя в хижину и не обращая ни малейшего внимания на стоявший в ней едкий чад, Красное Облако и Левая Рука уселись в углу, на брошенной на землю груде буйволовых и лошадиных кож, от которых шел резкий и тяжелый запах.
Левая Рука вытащил из-за шкур старый, полуразвалившийся парусиновый чемодан, явно отнятый им у какого-нибудь злополучного эмигранта, раскрыл его и добыл оттуда калюмет, трубку мира, набил ее мериком — крепчайшим табаком, дым которого могут выносить, кажется, только индейские легкие, зажег, затянулся дважды, выпустил дым густыми струями направо, потом налево и передал трубку прибывшему. Красное Облако молча проделал то же самое.
По индейскому церемониалу, до совершения этого странного обряда, знаменующего заключение дружбы и мирные намерения обоих по отношению друг к другу, никакие переговоры не могли иметь места.
Но раз калюмет побывал в руках обоих собеседников, они могли объясняться по делу, могли начать пэуэу.
— Не пришел ли мой брат от сиу с упреком по моему адресу, что я еще не покинул территории Соленого озера и не пошел навстречу чэйэнам, чтобы соединиться с их воинами? — начал разговор хозяин.
— Нет, ты ошибаешься, великий вождь арапахов! — ответил Красное Облако. — Сами сиу только теперь пробились через заставы бледнолицых и спустились с гор в прерию. Кроме того, до сих пор достаточно было помощи чэйэнов для истребления рассеянных в степи постов белых.
— Я действовал по их примеру, уничтожив за это время все гациенды белых, которые могли служить убежищем для выкуренных чэйэнами из их логовищ бледнолицых лисиц!
— Разве все? Мой брат забыл, вероятно, о существовании одной гациенды, которая, согласно желанию Яллы, должна быть стерта с лица земли.
— О какой гациенде говорит мой брат?
— Ферма полковника Деванделля.
— Того, который был первым мужем Яллы?
— Да. И полковник — злейший враг нашей расы. Его обширная и, должно быть, хорошо укрепленная гациенда находится в устье реки, которую белые называют рекою Вебер.
Сахем арапахов вскочил с места.
— Мне говорили, — сказал он, — что там, за этими лесами, действительно находится гациенда. Не понимаю, почему я упустил это из виду! Но пусть подождут бледнолицые! Я доберусь и туда, за леса и горы!
Я подвергну всех обитателей гациенды таким мукам, что содрогнется сам Великий Дух. Я выпью их жизнь по каплям раньше, чем сниму с их голов скальпы! Не пощажу ни единого, будь это старик, женщина, ребенок!
— Нет, двоих тебе придется пощадить!
— Это почему?
— Таково желание Яллы. Что будет с остальными, для моей жены безразлично, но двоих ты должен сохранить в живых и передать Ялле. Это дети полковника Деванделля — юноша и девушка.
— Понимаю! Ялла хочет расправиться собственными руками с детьми своего первого мужа, так жестоко оскорбившего ее когда-то? Ну что же! Ялла сумеет замучить этих щенят не хуже, чем сумел бы сам я! Ну ладно! Я уважаю Яллу. Она не женщина, а настоящий воин! Пусть будет так, как хочет Ялла! Этих двух я возьму и передам ей живьем. Пусть потешится! Но скальпы остальных принадлежат моему племени! Пройдет еще несколько часов, и гациенда будет действительно стерта с лица земли и все ее обитатели перебиты!
— Не торопись, мой брат! Дай достигнуть гациенды трем бледнолицым, направляющимся туда по поручению полковника Деванделля! Я был с ними несколько дней и только этой ночью покинул их. С ними осталась моя дочь Миннегага. Впрочем, если ты дашь мне несколько молодых воинов, я, может быть, нападу и теперь на белых. Там будет видно. Но сейчас я очень устал, и, главное, я изнемогаю от голода. Не даст ли мой брат арапах мне чего-нибудь для утоления терзающего мои внутренности голода? Он туманит мою голову, путает мысли…
Левая Рука раздобыл из походного сундука какую-то снедь, состоявшую из кусков мяса, растений и сыра, и протянул чашку с этим месивом гостю. Потом он достал фляжку с мексиканской водкой и указал на нее Красному Облаку со словами:
— Пусть насыщается и утоляет свою жажду мой брат, великий воин племени «воронов». Мы в походе, поэтому мне нечем больше угостить тебя, но что есть — все твое. Я же должен пойти проверить, держатся ли на своих местах сторожевые.
Красное Облако принялся истреблять предложенное ему гостеприимным арапахом, а последний действительно покинул вигвам. Но бедному воину племени «воронов» и на этот раз не суждено было насытиться, как он того желал, потому что, едва успел он проглотить пару кусков, как в лагере арапахов поднялась какая-то тревога: скакали по всем направлениям лошади, раздавались крики индейцев, кто-то из вождей раздавал приказания громким голосом.
— Мой брат, Левая Рука, кажется, мог бы по крайней мере дать мне время утолить голод и отдохнуть четверть часа! — с неудовольствием пробормотал Красное Облако, торопливо глотая куски мяса. — Не может быть, чтобы трапперы обнаружили мое отсутствие, погнались сюда за мною и их появление вызвало всю эту суматоху!
Он поднялся, все еще держа в руках медную чашку с предложенным ему Левой Рукой угощением и прислушался.
Звуки выстрелов, явно произведенных в непосредственной близости от лагеря, взволновали его. Он швырнул на пол чашку, не заботясь о том, какая участь постигнет содержавшееся в ней месиво, и схватился за поставленное в угол ружье.