— Покажи!
Ялла выставила вперед правую ногу и показала мокасин, украшенный отвратительным трофеем: к коже сапога был прикреплен совсем еще свежий скальп. Это были довольно длинные серебристые седые мужские волосы.
— Видишь? — торжествуя, спросила ужасная женщина.
— Я не слеп! Скальп белого. Должно быть, почти старика… Что же из этого?
— Эти волосы украшали голову того, кто был моим первым мужем!
— Полковник Деванделль? Ну что же…
Скользнув беглым и равнодушным взором по серебристому скальпу, индеец вновь принялся за свою трубку, не обращая внимания на буквально готовую задохнуться от ярости женщину.
— Тебя, значит, все это не интересует? — произнесла она порывисто. — Тебе, значит, все равно, жив ли он, мертв ли…
Красное Облако вынул изо рта чубук и стал упорно глядеть на глиняную фляжку, висевшую на одной из жердей вигвама.
— Я хочу пить! — сказал он. — Там, в этой фляжке, должна быть водка! Подай!
— Ты… ты, кажется, отдаешь мне приказание как своей служанке? — дрожа всем телом от ярости, произнесла Ялла.
— Разве ты не моя жена? Или ты забыла, что я твой муж и повелитель?! Долго ли я буду ждать, женщина? Подай мне фляжку!
Его голос все повышался. И он дал простор всей накопившейся в его душе злобе против этой женщины… Его рука сжимала рукоять мексиканского ножа.
Казалось, Ялла, не ожидая удара, ринется на него. Но привычка повиноваться мужу одержала верх. Индейская красавица подошла к стене вигвама, сняла фляжку, наполнила водкой тут же поднятый с полу медный стакан и поднесла его Красному Облаку со словами:
— Мой повелитель может утолить свою жажду!
Индеец, беря стакан из дрожащей руки женщины, взглядом показал Ялле на второй стакан и сказал:
— Разрешаю выпить и тебе!
Ялла, не отвечая, отошла в другой угол и опустилась на разостланную на полу шкуру бизона.
Она следила горящими гневом и ненавистью глазами за каждым движением мужа. А тот, делая вид, что не обращает на нее никакого внимания, спокойно поднес к губам стакан и принялся тянуть маленькими глотками жгучую сладковатую жидкость.
VIIСиу против «ворона»
Выпив полстакана водки, Красное Облако отставил его в сторону, потом не торопясь оправил шкуры, служившие ему ложем, предполагая улечься на этих шкурах для основательного отдыха.
Устроившись, он опять потянулся к стакану.
Ялла по-прежнему молча сидела в углу вигвама, не спуская горящих глаз с лица мужа. С каждым мгновением ее красивое, но суровое лицо, казалось, каменело и принимало все более свирепое выражение.
Тяжелое, напряженное молчание царило в вигваме. Только извне доносились звуки: там перекликались еще индейцы, иногда слышался протяжный, напоминающий стон ночной птицы возглас какого-нибудь часового, ржание лошадей.
Ялла не выдержала. Она заговорила, снова возвращаясь к старой теме:
— Итак, дети Деванделля еще на свободе?
— Разве я не сказал тебе этого, женщина? Но почему ты не ответила на мой вопрос: жив ли полковник или умер?
— Но ведь ты видел его скальп!
— Хорошо! Но покончила ли ты с ним? Человек, которoгo скальпировали, может отлично выжить, если ему не перережут горло! В племени «воронов» и сейчас есть воины, которых скальпировали враги и забыли прирезать. Они ели и пили с не меньшим аппетитом, чем ем и пью я, хотя их головы и были лишены волос! Правда, им временами, особенно при перемене погоды, приходилось невмоготу от ужасной головной боли…
— Правда, что скальпированные, переживая эту операцию, сходят с ума от постоянно возвращающейся к ним головной боли? Если это так, то он до конца жизни будет подвергаться невыносимым мучениям!..
— Кто это? Полковник? Значит, он таки жив? — встрепенулся индеец. — А я думал, что ты покончила с ним. Я предполагал, что ты вырвала из его груди трепещущее, обливающееся кровью сердце… И съела его!
— Убить человека? Это могут и дети! — презрительно улыбнулась Ялла. — Меня не удовлетворила бы такая месть, как смерть врага. Кто умер, тот уже ничего не чувствует. Ни радостей, ни горя, ни боли! Страдать могут только живые, и он будет страдать!
На ее красивом лице показалось выражение такой свирепой радости, что Красное Облако невольно содрогнулся.
— Да ты ужасная женщина! — пробормотал он.
— Почему для других я воин, а для тебя я только женщина? — страстным голосом отозвалась красавица.
Красное Облако не ответил.
Помолчав немного, он спросил жену:
— Итак, ты схватила Деванделля там, в ущелье гор Ларами? Это было нетрудно: твоя дочь почти смертельно ранила полковника, он не мог защищаться… Но где труп Птицы Ночи?
— Я сама сняла труп моего сына со скалы, у которой его расстреляли бледнолицые! Никто другой не осмелился бы сделать это! Но ведь я только женщина, которую можно заставить подавать мужу водку… Похоронив моего сына, я повела моих воинов на отряд полковника Деванделля, и мы смели их, как ветер с гор сметает опавшие мертвые листья! Но я только женщина, слуга, рабыня своего мужа…
— Да, вы победили отряд растерявшихся солдат, которыми никто не управлял! Великое дело! И сколько твоих воинов осталось там, в этом ущелье, где ты совершила столько геройских подвигов?
— Я считала только скальпы бледнолицых! — гордо ответила Ялла.
— Почему же?
— Потому что если и были убитые с нашей стороны, никто не обесчестил скальпированием их трупов!
— Так. Но ты пощадила только полковника Деванделля?
— Разумеется! Остальных мы прирезали.
Индеец снова наполнил свой стакан водкой и на этот раз опорожнил его единым духом. Ядовитая жидкость огнем разлилась по его жилам, принося с собою какой-то туман, заволакивавший сознание индейца.
Помолчав немного, он сказал странно зазвучавшим голосом:
— Итак, с Деванделлем, с одним из твоих мужей, покончено. А когда же ты думаешь приняться за добывание моего скальпа, женщина? У меня, как видишь, гораздо более длинные и красивые волосы, чем у этого бледнолицего! Мой скальп был бы отличным украшением для твоих мокасинов!
Ялла пожала плечами и опустила взор, избегая насмешливого и свирепого взгляда мужа. Теперь и она почувствовала неутолимую жажду и, добыв стакан, наполнила его водкой и принялась пить ее маленькими глотками.
— Здесь холодно! — промолвила она. — Хотя и горит костер, но я зябну.
— Ты отпустила на свободу оскальпированного тобою Деванделля? — задал вопрос индеец, окутываясь целыми тучами табачного дыма.
— Я не сошла еще с ума! Он находится в моих руках под охраной целого отряда преданных мне воинов сиу.
Внезапно индеец засмеялся свирепым смехом:
— Ха-ха-ха! Воображаю, как он красив теперь, этот твой первый муж с окрававленным черепом!
— Не знаю! — отрывисто ответила Ялла.
— А долго ли ты думаешь держать этого американского коршуна в клетке?
— Разве у меня нет томагавка, чтобы прикончить его, когда я утолю мою жажду мести?
— Я не переношу мысли, что у меня могут быть соперники, оспаривающие у меня, твоего мужа, право на твою любовь!
Странная улыбка исказила черты лица индианки.
— Неужели ты опасаешься соперничества человека, потерявшего свой скальп? — промолвила она вызывающе. — Я ненавижу и презираю бледнолицых. Затем, разве между Деванделлем и мною нет крови расстрелянного Птицы Ночи?
— Кто знает сердце женщины? — улыбнулся саркастически «ворон». — Ведь сердце женщины — сердце змеи. Может быть, вопьется зубами змея в ласкающую ее руку, может быть, зашипит и уползет в расселину скалы… И потом, я слышал так: женщины племени сиу почему-то всегда предпочитают бледнолицых воинов краснокожим! Я буду спокоен, когда ты прикажешь прикончить Деванделля.
— Ты не умеешь мстить своим врагам! Ты не знаешь, какое наслаждение иметь врага в своих руках и тешиться его муками, и смеяться, когда он молит о конце мучений, зовет к себе смерть-избавительницу. Я еще не утолила вполне свою ненависть к Деванделлю. Его дети еще не в моих руках. Подожди, покуда они не станут нашей добычей!
— И ты снимешь с голов их прекрасные волосы и тоже украсишь свои мокасины? Это будет, так сказать, семейная коллекция: на одном сапоге волосы отца, на другом — волосы детей… Ха-ха-ха! Ты удивительно изобретательна, Ялла, когда дело касается мести. А знаешь ли: самка ягуара — пример кротости по сравнению с тобою!
— Я сиу! — однозвучно ответила женщина.
— Да, ты истинная дочь этого славного племени! Я много слышал об индианках сиу. Например, люди говорят: женщина племени сиу гораздо менее думает о своих собственных детях, чем волчица…
— Что ты этим хочешь сказать? — вздрогнула Ялла.
— Только одно: мы тут с тобой толкуем битый час, но и до сих пор ты не поинтересовалась, жива ли твоя дочь Миннегага, что с нею сталось… Как будто Миннегага не рождена тобою же! Как будто ты забыла, что ты мать!
— Я искала Миннегагу в Ущелье Могил, но ее трупа там не было!
— Да и не могло быть. Она попала в руки бледнолицых. И она погибла бы, если бы я не пришел ей на помощь!
— Ты?
— Да, я! Если бы я был не из племени «воронов», а из племени сиу, я, может быть, забыл бы голос крови, как забывают матери сиу… Но я «ворон», и я оберегал Миннегагу.
— Но где же она?
— В безопасности. И там, где она может оказать услугу тебе же. Она находится в качестве заложницы у трех бледнолицых, которых полковник Деванделль послал сюда, в свою гациенду, чтобы известить детей о грозящей им опасности. Я мог, конечно, убить этих бледнолицых и их скальпами украсить свои мокасины, как сделала это ты со скальпом одного из своих мужей, но предпочел поступить иначе. Ты, впрочем, можешь не беспокоиться за участь Миннегаги. Белые глупы. Они все еще принимают твою дочь за ребенка. А Миннегага, как и ты, сиу! По смелости, изворотливости, кровожадности и мстительности она превзойдет со временем даже и тебя, первую женщину, которая удостоилась чести стать сахемом непобедимых сиу!