В самом деле, Красному Облаку удалось без малейших затруднений довести отряд до места, где несколько часов назад трапперы расположились на ночлег, но, разумеется, трапперов найти не удалось: они были хорошо скрыты в густой зелени кедра, с высоты которого место привала было отлично видно. И можно себе представить, какими проклятиями осыпали беглецы своего бывшего спутника, когда в одном из предводителей индейцев они узнали гамбузино!
— Предатель! — сказал Джон Максим, показывая на лжезолотоискателя товарищам. — Узнаете, друзья? Ведь этот человек столько дней делил с нами все опасности, спал под одним кровом, ел и пил вместе с нами, а теперь он приводит сюда кровожадных красных койотов! Сказать по совести, всего я мог ожидать от этого гамбузино, но только не этого!
— Может быть, он продался индейцам, чтобы спасти собственную шкуру ценою выдачи краснокожим нас? — высказал предположение Джордж, напряженно наблюдавший за каждым движением рассыпавшегося по морскому берегу отряда индейцев.
— Вздор! — отозвался Джон Максим. — Разве индейцы, да еще теперь, когда ими объявлена «священная война» против белых, пощадили бы пленника, принадлежащего к расе врагов? К тому же, смотрите: он вооружен, как будто командует индейцами. Значит, он свой человек для них. Положим, его бронзовая кожа и черные глаза и раньше внушали мне некоторое подозрение. Уж больно он смахивал не на мексиканца, а на чистокровного индейца. Но все же… Он сумел вкрасться в доверие к нам. Хороший урок! Вперед наука: не относиться так доверчиво к каждому встречному, не позволять себе попадать в силки. Ведь если волк и напялит на себя овечью шкуру, то это еще не значит, что он сам превратится в овцу. Надо наконец научиться отличать маску от настоящего лица!
— Значит, ты, Джон, думаешь, что гамбузино вовсе не гамбузино, а индеец? — осведомился Гарри.
— Да. Но, к сожалению, я догадался об этом слишком поздно, и теперь могу только попрекать самого себя. Где были мои глаза? Разве я ребенок? Разве я в первый раз странствую по прерии? Нет, меня провели, как молокососа, как какого-нибудь зеленого переселенца, только что попавшего в прерию из большого города! Например, разве не должны были нам внушить подозрение трогательные отношения этого авантюриста с индейской девчонкой. Разве не могли мы тогда же понять, что дружба между мексиканцем и индианкой — вещь более чем просто подозрительная? А мы смотрели на это равнодушно и даже радовались, что вмешательство гамбузино избавляет нас от забот и хлопот. Одно остается для меня, признаюсь, малопонятным: сколько раз эти шакалы лжегамбузино и девчонка могли сбежать от нас — и почему-то не сбежали. Затем, почему, убегая этой ночью, когда мы спали сном невинности, предатель оставил девочку с нами?
Третье: если он индеец, то ведь, поймите, десятки раз представлялись ему удобнейшие случаи снять с нас скальпы. Брр! Мы спали рядом с ядовитой змеей, не подозревая, в какой смертельной опасности мы находимся.
А в общем, повторяю, это отличный урок для нас всех, и особенно для вас. Вы молоды, только начинаете свою карьеру в прерии, учитесь же, чтобы впоследствии не быть такими ослами, какими оказались…
— Какими оказались мы все трое, включая и тебя, Джон! — довольно бесцеремонно отозвался Джордж.
— Разумеется, включая и меня! Я больше вас виноват в этом! — согласился сокрушенно агент, который действительно не хотел простить себе допущенной столь невероятно грубой ошибки. — Разумеется, если бы я на этот раз не оказался таким же идиотом, как вы оба, я давно при первом удобном случае всадил бы без всяких церемоний свинцовый орех в череп этого субъекта. И теперь от его тела остались бы одни только обглоданные кости: койоты прерии растащили бы по ключкам и кожу, и мясо…
— Джон! А ведь второй вождь индейцев, ей-богу же, баба! — изумленно вскрикнул Гарри.
— Ялла! — ответил, хмурясь, янки. — Я не видел ее уже несколько лет, но отлично узнаю ее. Только ты напрасно называешь ее бабой…
— А кто же она, если не… женщина?
— Тигрица в образе женщины! Вглядитесь хорошенько в ее лицо, друзья. И раз навсегда запомните: это самый опасный человек в прериях. Она страшнее многих и многих прославленных воинов индейского племени, потому что со свирепостью и неукротимостью мужчины соединяет дьявольскую изворотливость и изобретательность женщины.
— Похоже на то, Джон, — вмешался Джордж, — что чэйэны, арапахи и сиу таки объединились, работают все вместе! Во что обратятся теперь прерии?
И раньше тут Бог знает что творилось, а теперь…
— Вся прерия в огне! — задумчиво ответил агент. — Разумеется, Вашингтон скоро проснется от спячки. Дядя Сэм довольно-таки неповоротлив, но когда раскачается, его врагам приходится круто. Сюда пришлют регулярные войска…
— Ну, мундирники не очень-то многого стоят в партизанской войне! Видел я их в деле! — сказал Джордж.
— На первых порах — да. Но они очень быстро ориентируются, и через короткий промежуток времени из чистюль получаются превосходные бойцы. Кроме регулярных войск, придут, конечно, милиционеры. Потом очень быстро наберутся волонтеры. А в волонтеры ведь идут «соленые» молодцы, наша же братия, трапперы, которые знают все увертки и хитрости краснокожих, и притом люди, у которых есть свои кровавые счеты с индейцами. На стороне белых всегда будет превосходство оружия и организации. Кроме того, индейцы едва ли долго уживутся в мире друг с другом. Начнутся распри, столкновения, пойдут ссоры между вождями за первенство, всплывут призраки племенных раздоров, и кончится все тем, что они перегрызутся, позабыв о «священной войне». А тогда начнется расплата за содеянное. И, поверьте, ребята, — песня краснокожих уже спета. Сколько миллионов их было, когда наши предки пришли в первый раз сюда, к берегам Америки? Теперь остались только сотни тысяч. Они сами истребляли друг друга, расчищая поле для белого человека.
— Так-то так, белые возьмут верх, да нам-то, трапперам, от этого будет не холодно и не жарко! — задумчиво вымолвил Джордж. — Мы ведь почти те же индейцы! Нам подай простор, степи и леса, оставь волю, не мешай бродить из края в край. А ведь куда попали переселенцы, там они сейчас лес сбреют, словно бороду, дичь выбьют или разгонят, поля распашут. И трапперу будет нечего делать. Разве и останется только поступить на какую-нибудь гациенду конюхом или наняться почтальоном. Да и то проведут железные дороги, телеграф, начнут по прерии люди ездить не на мустангах, а в таких железных коробках, которые называются вагонами, позабыв, что такое верховая езда…
— Ну, ты слишком торопишься! — отозвался агент. — Положим, население Штатов поразительно быстро растет. Из Европы ежегодно вливается сюда, к нам, чуть ли не миллион переселенцев. Но ведь сейчас еще добрых три четверти, если не девять десятых территории Штатов — пустыня или почти пустыня. Пройдет еще не один и не два десятка лет, покуда станет в самом деле тесно. Да и то останутся горы и болота, где найдется еще что делать нашему брату бродяге… Во всяком случае, и на ваш век хватит, а на мой и подавно, если только, вообще-то, мы с вами доживем, если удастся теперь из капкана целыми и невредимыми вывернуться.
— А ты сомневаешься, Джон?
Агент пожал плечами.
— Видишь ли, Гарри, — сказал он, — ведь, по совести, наша жизнь на волоске висит сейчас. Стоит какой-нибудь краснокожей гадине обнаружить наше убежище, они ведь возьмут нас голыми руками!
— Ну, не очень-то возьмут! — сердито отозвался траппер. — Покуда у меня есть хоть один заряд, я живым не сдамся. Уложу по крайней мере несколько их воинов, а там пусть будет что будет!
— Да ведь сам ты только что твердил, что у нас зарядов почти нет! С тридцатью или сорока зарядами много не сделаешь! — отозвался агент. Помолчав немного, он заговорил снова: — Ялла здесь. Она, эта кровожадная тигрица, слишком торопится. Боюсь, что нам уже не удастся спасти детей нашего несчастного командира. Погибнут они, как погиб их отец, от руки этой фурии. Смотрите, ребята: если придется нам схватиться с индейцами, не обращайте внимания на других! Что из того, если вам удастся отправить на тот свет лишних пять или даже десять заурядных воинов? Вот, если бы представилась возможность, если бы подвернулась под выстрел Ялла — помните: она одна стоит чуть ли не целого отряда. Избавить прерию от нее — это было бы настоящим подвигом!
— А может, мы и выкрутимся? — вздохнул Гарри. — Не хочется помирать, не пообедавши хоть раз как следует!
Джон Максим беззвучно засмеялся, потом серьезно прикрикнул на траппера:
— А ты не очень высовывайся! Чем дольше не заметят нас индейцы, чем меньше будут беспокоиться о нас пекари, тем больше шансов, что мы выберемся и на этот раз, не оставив скальпов в руках краснокожих! Смотрите! Индейцы уже направляются сюда. Сейчас, должно быть, решится наша участь. Держитесь же, ребята!
Предупреждение не было лишним: в самом деле, не найдя трапперов на месте ночлега, индейцы рассыпались и шли, приближаясь к группе кедров, широко развернутым строем. При этом они перекликались, оповещая друг друга о ходе поисков, а некоторые воины в экстазе, горяча своих коней, испускали дикие крики, словно бросаясь уже в бой с врагами, носились туда-сюда, наполняя окрестности хаосом голосов.
Встревоженные этими криками пекари мало-помалу покинули свои места, сбились в кучу. Поднялись на ноги даже те, которые валялись под гигантскими соснами. По-видимому, диких кабанов отнюдь не пугало приближение их смертельных врагов — людей. Напротив, стадо пекари явно готовилось перейти в наступление.
— Начинается! — прошептал Джон Максим, зорко наблюдая за поведением пекари. — Будь я проклят, если кабаны не пойдут сейчас в атаку на краснокожих!
В этот момент к опушке леса, где скрывались беглецы, приблизился передовой эшелон индейцев, состоявший из тридцати или сорока всадников, громко перекликавшихся с остальными товарищами.
Диких кабанов, укрытых от взоров густой травой, краснокожие еще не заметили, а крики и топот копыт мустангов совершенно заглушали грозное хрюканье раздраженных пекари. Таким образом, столкновение казалось неизбежным.